Непрерывность

– Давайте ваш номер.

Я продиктовал свой номер, и кнопки на светящемся циферблате ее телефона отзывались на каждое нажатие ясными нотами набора. Номер набран. Тишина. Вот в ее телефоне прозвучал исходящий звонок, уходящий куда-то в пространство, в темноту, где он, выискивая мой номер, связался с сотовой вышкой и компьютерами телефонных компаний.

Я замер, сердце забилось с утроенной силой: давай, давай, отзовись! И вот, наконец, раздался дребезжащий звонок в стиле древнего телефона, сначала непонятно откуда, потом он повторился еще и еще, выдавая нам свое местоположение. Мы посмотрели в сторону звука и увидели светящееся пятно около того места, где мы реанимировали ее любовника.

– Отлично! – вырвалось у меня. – Спасибо.

Мы подошли к месту, где лежал телефон, и я поднял его.

– Фу, слава богу!

– Ну все, я побежала, а то еще что-нибудь произойдет, и я уже никогда не уйду с этого злополучного места. – Оно вовсе не злополучное, это очень красивое и спокойное место, – возразил я полушутя-полусерьезно.

– Я тоже так думала до сегодняшнего вечера.

И она пошла вверх по дорожке к своей машине, но, сделав пару шагов, остановилась и, обернулась:

– Доктор!

– Что?

– Я не русалка! Смотрите, – она встала лицом ко мне и чуть расставила ноги, направив ступни в диаметрально противоположные стороны, потом чуть наклонилась вперед и положила ладони на внутренние поверхности бедер, так что руки касались друг друга, – у меня нет хвоста, у меня ноги!

– Те, которые с ногами, самые опасные, – засмеялся я. – Удачи.

Я повернулся и зашагал обратно по тропинке в лес, за мной семенил Муррей. Ну и прогулка получилась, после такого нужен отдых и что-то расслабляющее: баня или поплавать в озере. Хотя нет, в озере я уже поплавал. Я шел быстрым, не прогулочным шагом, хотелось быстрее прийти домой. Все же интересно, как сильно я испугался, когда почувствовал, что могу остаться без телефона. Насколько я завишу от него!

Впрочем, ничего нового, я знал об этом, просто не обращал внимания, отмахивался от этого факта. Я за гармонию с природой, за простую жизнь на озере, за духовное единение человека и животных, обитающих в лесу, и в озере, и в небе, и прочая, и прочая, и цивилизация – это франкенштейн, но когда я оказался без телефона-франкенштейна, то почувствовал себя безоружным.

Сегодня я появился на озере в тот самый момент, когда мужик стал тонуть, заполучив инфаркт. Пройди я этот маршрут раньше или позже, он был бы сейчас мертв, и его тело искали бы водолазы. Все зависит от пары минут. И телефон, возможно, спас ему жизнь тем, что скорая приехала намного раньше, чем если бы пришлось куда-то бежать, чтобы вызвать скорую помощь. С таким инфарктом он долго не протянул бы.

Конечно, человеческая жизнь в племени где-то в амазонских джунглях – ценность относительная, там все находятся в круговороте смерти и жизни: сегодня жив, завтра нет – это вопрос принятия неизбежного. Кардиология в таких племенах находится на уровне первого, самого древнего закона, открытого в доисторические времена: сердце бьется – человек жив, он здесь, не бьется – мертв, его здесь нет. Они знают джунгли, знают жизнь в них, они сами – часть этих джунглей, они не оставляют после себя гор пластика. Счастливы ли они? Задаются ли они вообще этим вопросом? Не знаю.

Даже если они счастливы (в чем я сомневаюсь), а мы нет, назад дороги нет. Мы рабы цивилизации, и дело не в комфорте, не в сотовых телефонах, а в том, что мы рабы полетов в космос, супердальних телескопов, ядерных реакторов, компьютерных систем, мы думаем о полете на Марс, и назад в джунгли дороги нет, как нет дороги… О боже, какая она все-таки красивая! Все! Надо выбираться на дорогу, садиться на мотоцикл и выкатываться, нужна скорость, движение, перемены декорации. Иначе можно свихнуться.

В интернете я смотрел мотоциклы. Сначала набрал «Ява» на русском, появились мотоциклы на продажу в России, многие в хорошем состоянии и недорого, но это совсем далеко, за океаном. К тому же оказалось, что мотоцикл, выпущенный в семидесятых, почти стерся из моей памяти. Он выглядел как-то удивительно не так, каким я его помнил. Время исказило его образ. Скорость растягивает время, но идущее время сжимает и искажает пространство, и вещи с течением времени теряют привычные очертания. Назад дороги нет, мы идем по меняющемуся лабиринту, за нашей спиной пространство искажается временем, и если мы пробуем идти назад, то на самом деле, одурманенные иллюзией, все равно идем вперед, только по ложному пути. Нужен был современный мотоцикл.

Я стал изучать сайты магазинов. «Харлей Дэвидсон» – легенда, смотрится хорошо, все движки V – близнецы, народ, который раскатывает на них, особенный или хочет быть особенным. Среди них много совсем жирных, бомбовозы с такими же жирными бабами на заднем сиденье, они имеют свой бренд, но со своим брендом они превратились в однообразную команду. Черепа, цепи, кожа, татуировки – все должно подчеркивать независимость, но мотивы повторяются, индивидуальность теряется, и вот перед нами опять стадо, просто другой породы, и мотоцикл дорогой.

«Дукати» – хорошие мотоциклы, но техобслуживания поблизости нет, значит, нет надежного сервиса. То же самое относится и к «БМВ», хотя тоже классные мотоциклы. А вообще бывают плохие мотоциклы? Наверное, бывают, но редко. Главное в отношениях хозяина и мотоцикла – это взаимная гармония, начиная от пропорциональности размеров человека и машины – ведь если посадить человека-гору на маленький мотоцикл, это будет смешно – и заканчивая общим эстетическим образом, который возникает, когда человек садится на мотоцикл.

Есть молодежно-спортивный образ – на японских гоночных байках, есть ковбойско-бандитский в стиле вестернов – на «Харлеях» или «Викториях», есть городские стили – на «Триумфах». Я не мог определить свой стиль, и не то чтобы мне не нравились какие-то стили – я элементарно в них не вписывался. Я не пацан, чтобы сидеть верхом на гоночном мотоцикле, да и образ бандита мне тоже не подходил. Я не мог найти ничего, что мне нравилось бы.

Я решил пойти другим путем: посмотреть, что есть вокруг, какие дилеры, и уже исходя из этого прочесать все модели. Самым близким магазином оказалась «Хонда» – рядом с дачей, на север от госпиталя. Также в округе был «Кавасаки», совсем на север находился «Роял Инфилд», этот отпал сразу же. Нашел даже «Урал», но он меня и тогда не заводил, и сейчас не заводит – не мой стиль.

Я забрался на хондовский сайт. Большой выбор. Начал перебирать модели. «Голд Уинг» – огромный, почти танк, шесть цилиндров, с креслом сзади. Кресло сзади что на «Голд Уинг», что на многих «харлеях» – это просто невыносимо, это переход к четырем колесам. Нет, не подходит, лучше купить машину, этот, с креслом, не мотоцикл.

Дальше – завуалированные копии «харлеев», только дешевле. Дальше – мотокросс, отпадает сразу. Дальше – несколько моделей просто спортивных, гоночных байков. Выглядят супер, быстрые, мощные, но далеко на них не уедешь из-за почти горизонтальной посадки. Это для пацанов по городу мотаться, своего рода «Ява» – для старшеклассников и студентов, но в другом столетии и в другой стране.

Я уже начал отчаиваться, как вдруг наткнулся на нечто интересное. ВФР 1200, четыре цилиндра 1200 кубов, полуспортивный-полутуристический, горбатый бензобак, посадка промежуточная, для больших расстояний может быть тяжело, но если чуть приподнять руль… 150 лошадей, шесть скоростей, красный цвет, красный без оттенков, просто красный – это не мотоцикл, это шаровая молния на колесах. Вот он! Но я решил не торопиться с умозаключениями. Надо сначала проверить все данные, все отклики, почитать, что люди пишут, что думают механики.

Я влез глубже, начал читать всевозможные статьи – и откровенно рекламные, и как бы не рекламные, но на самом деле со скрытой рекламой, влез на форумы. И заметил, что если кто-то писал не восторженный или даже негативный отклик, я сразу искал этому объяснение или оправдание. А это значит, что я влюбился.

Я нашел вращающуюся на триста шестьдесят градусов фотографию и начал рассматривать ее со всех сторон. И признался себе, что ВФР 1200 – совершенство. Агрессивные углы профиля, передняя фара, словно летящая птица, заднее колесо крепится только с одной стороны, весь силуэт устремлен вперед… Вот она, моя «Ява», повзрослевшая, уже не девочка-подросток (со смешной кличкой «Старушка»), а молодая, зрелая, красивая женщина во всем совершенстве форм и грации. Однозначно, решил я, если мотоцикл вызывает сексуальные ассоциации, то это значит, что у меня давно не было секса и что мотоцикл действительно классный.

Выходные пролетели быстро, как будто их не было вовсе, и вот опять понедельник, этот вечный понедельник, самый нелюбимый день недели, еще со школы. Он как пугало, еле заметно начинает маячить еще в пятницу вечером, в субботу, по мере приближения вечера, он начинает увеличиваться в размерах, а воскресенье уже присутствует в доме, как незваный гость. И вот звонит будильник – опять утро понедельника.

Я люблю свою работу, я получаю удовольствие от того, что я делаю, я хочу работать так долго, как это будет возможно, но только в понедельник утром я думаю о том, как хорошо было бы на пенсии, без утра понедельника.

Но вот, разогнав сон утренней пробежкой, смирившись с тем, что я в понедельнике и впереди целая неделя, сажусь в машину и еду в госпиталь.

В понедельник я принял сервис в госпитале. Это не самая любимая ротация, мягко говоря, работать в катетеризационной намного интересней, но порядок есть порядок. Я начал утренний обход. Я, две фельдшерицы, точнее, нерс практишинер, сокращенно НП, резидент-ординатор медленно двигались от палаты к палате: бабушки и дедушки с сердечной недостаточностью, распухшими, выделяющими лимфу ногами; средних лет прокуренные мужики, чаще всего водители-дальнобойщики и местные фермеры с болями за грудиной; люди всех полов, возрастов и профессий с ненавистной мерцательной аритмией, несколько человек в отделении интенсивной терапии, приходящие в себя после инфаркта. Мы подошли к очередной палате, НП начала докладывать:

– Мужчина пятидесяти двух лет, Скотт Ландсдорф, поступил на выходные, комбинация инфаркта передней стенки и почти утопления, купался, случился инфаркт, наглотался воды, был реанимирован, доставлен к нам. Марк поставил стент, сегодня-завтра может быть выписан домой и реабилитация!

– Интересная история, – пробормотал я. – Как функция желудочка после инфаркта?

– Не помню, сейчас посмотрю, – НП полезла в компьютер проверить результаты эхокардиографии. – Сорок три процента.

– Хорошо, давайте посмотрим и решим, когда домой, – сказал я и постучал в косяк двери в палату. «Интересно, Русалка здесь или нет?» – подумал я с любопытством.

– Пожалуйста, входите! – раздался женский голос из палаты. Я вошел в палату, на кровати лежал больной с потерянным безразличным лицом, тот самый условно знакомый мужчина, которого я вытащил из воды два дня назад. Он при дневном свете выглядел старше своих лет, хотя после неудавшегося утопления и пережитого инфаркта трудно выглядеть лучше: лицо осунулось, глаза глубоко сидят в глазницах, на щеках и лысине появилась щетина. Он вытянулся на кровати под одеялом, вытянув руки вдоль туловища, и только чуть повернул голову в мою сторону, когда я вошел в палату.

Рядом с кроватью, чуть наклонившись вперед, положив свою ладонь на кисть больного, сидела незнакомая мне женщина средних лет. Ее глаза впились в меня, а я, застигнутый врасплох, посмотрел в глаза женщины. Один глаз чуть косил в сторону, светлые брови, нос с горбинкой и маленький рот с верхней губой, чуть нависающей над нижней. В лице читался легкий испуг. «Понятно, – пронеслось в моей голове, – интересная история… Надеюсь, он меня не помнит». Я представился.