Див

«Завтра понедельник. Надо выспаться», – решил Виктор Ильич, открывая дверь музея. У кого у кого, а у музея понедельник начинается во вторник. Очень кстати!

Спал отвратительно. Снившийся сон не дал покоя, но стоило пробудиться, как остатки сна растворились в солнечных лучах беспамятным облаком. Виктор Ильич ставил будильник, но, проснувшись, не отключил его… Просто созерцал потолок и ждал трезвона.

Будильник затрезвонил.

Смотритель заставил себя встать. Предстоит работа, которую он обычно выполнял за ночь. Прежде ночью работалось не в пример лучше, чем днём, и он надеялся, что одна ночь привычный график не изменит.

Комната Виктора Ильича находилась на цокольном этаже и представляла собой крохотную квартирку гостиничного типа. Спальня с окном-форточкой, кроватью, журнальным столиком и Библией на нём. Зал с тахтой, шкафом, трельяжем и двухъярусным компьютерным столом с телевизором (сверху) и ноутбуком (снизу). Третий блок жилища – гибрид кухни и прихожей с двумя дверьми, одна – в тесный санузел, другая – из квартирки.

Покончив с утренним моционом, Виктор Ильич долго всматривался в своё лицо. Пронзительные голубые глаза казались сейчас тусклыми, всклокоченные со сна волосы отказывались ложиться в причёску, носогубные складки походили на брылы питбуля. Тот ещё видок! Недовольно покачав головой, Виктор Ильич выпил пару таблеток от головной боли и покинул квартирку.

Проверил внешнюю сигнализацию. Заглянул в подсобку охраны, где находится пульт видеонаблюдения как за внешним периметром музея, так и за помещениями. Всё в порядке. И принялся за извечную борьбу с пылью, которую прервал накануне.

Когда дошла очередь до кабинета-студии, Виктор Ильич встал как вкопанный. «Может, нехай на неё, а?» – мелькнула трусливая мысль.

– Да что я, словно дитё малое! День на дворе! – возмутился Виктор Ильич и решительно вошёл в кабинет-студию.

Никакой мистики. Выключил торшер, прошёл вдоль этажерки и остановился, понимая, что боится посмотреть на стол Александра Клинова, человека, которого при жизни очень хорошо знал. А так уж хорошо? Смотритель заставил себя повернуться, к столу. Не для этого ли он сюда напросился смотрителем? Он должен побывать «в шкуре» писателя. Хотя бы просто посидеть за столом, проникнуться, так сказать.

Виктор Ильич боялся признаться, но стол влёк к себе. Он хотел сесть за него. Если бы его спросили, что побудило смотрителя музея сесть за экспонатный стол, он бы не нашёлся с ответом. Можно сказать, что следственный эксперимент, но это была бы неправда. Не вся правда. Виктор Ильич просто пока не знает всей правды. И он надеялся, что ключевым здесь является слово «пока».

«Надо будет почистить запись с камеры видеонаблюдения» – подумал Виктор Ильич, прежде чем сесть в кресло.

Он взял в руку «Waterman».

И отключился.

4

Всё началось с того, что отец швырнул в него книгой, которую читал по трезвости (сегодня день был не из тех), запустил за то, что он случайно погнул спицу-ручку настольного хоккея. Книга корешком угодила в затылок. Гулкий звук, как от удара палкой по дереву с дуплом. Книжный корешок порвался, переплёт не выдержал, и несколько блоков вылетело. Книга упала под ноги мальчику, и он, пошатнувшись, наступил на неё. Отец взъярился, схватил под мышку игру и, отталкивая не отошедшего от удара сына, шаткой походкой вышел из дома. Юра понял, что в хоккей ему уже не поиграть. Боль в голове не утихала, а почему-то наоборот – росла. Юра, зная пьяное бешенство отца, поднял книгу. Где-то в глубине души зарождается и начинает ворочаться странное чувство. Юре нестерпимо хочется разорвать книгу в клочья. Он впервые испытал ненависть… и испугался её. Юра с трудом удержался от книжного четвертования. Отец мог вернуться в любую секунду, и книгу лучше с его глаз долой, да и самому неплохо бы закрыться в комнате.

Что он и делает.

Затаив дыхание, Юра ждал отцовского возвращения. Он стискивал книгу до боли в пальцах, чувствуя, как эта боль с примесью ненависти вытесняет боль головную. Наконец отец вернулся. Юра зажмуривается от предчувствия стука кулаков в дверь, но отец, матерясь, проходит в зал, и через пару минут мат сменяется храпом, отец уснул. А Юра облегченно вздохнул и впервые внимательно посмотрел на книгу, которую уже несколько месяцев мусолил папа. Книга называлась «Москва подземная». Юра раскрыл её.

5

Виктор Ильич очнулся.

Пальцы, стискивающие «Waterman», нестерпимо ломило от боли. Он разжал их, ручка со стуком выпала на стол. В голове пусто и звонко, отсутствовало само упоминание о головной боли, с которой он проснулся. Вероятно действие таблеток. Он вгляделся в написанное. Каллиграфические округлости незнакомого почерка ровными строчками ведали начало какой-то истории. Виктор Ильич потёр глаза и, взяв в руки исписанные листы, углубился в текст. История про отца-алкоголика и затюканного ребёнка. Мог ли он где-то ранее прочитать подобное? В книге? В Интернете? Газете? Может, ток-шоу по телевизору? Или кто-то когда-то рассказал? Виктор Ильич подумал и решил, что да, такое возможно. Но, если это начало истории, то почему он не помнит продолжения? Имя Юрий не ассоциировалось у него ни с кем. А вот книга «Москва подземная» – очень даже. Он читал её совсем недавно. Это странно. И странность нервировала, ведь за последние дни он и думать не думал о книге, а тут написал… Словно во сне. Чужим почерком.

Почерк. Мелькнула какая-то очень важная мысль, но Виктор Ильич не успел ухватить. Что-то связанное с почерком, именно с ним. Смотритель положил листы на стол, взял ручку и сверху первой страницы написал своими дергаными вензелями: «Сони едут до конечной». Тут же по телу разлилось странное удовлетворение, будто он сделал нечто очень правильное. Даже ломота в пальцах будто бы отступила. Лицо Виктора Ильича невольно растянулось в улыбке. Он прикрыл глаза…

…и яркая вспышка образа разъярённого волка заполнила сознание.

Мужчина в ужасе отпрянул от стола. Но колёсико офисного кресла застопорилось, Виктор Ильич не удержался и крайне нелепо сполз с сиденья, ударяясь копчиком о ножку треклятого кресла. Огненной спицей боль прошила позвоночник. Какое-то время – пока боль не спала – он не решался пошевелиться. Потом, ухватившись за стол, поднялся, и растерянно посмотрел по сторонам:

– Что, чёрт возьми, происходит?

Взгляд наткнулся на камеру видеонаблюдения, направленную прямёхонько на стол. Он вспомнил, что хотел почистить запись.

«Ну нет, сначала её нужно просмотреть!» – подумал смотритель.

Валера – старший смены охраны, хороший мужик, если не обращать внимания на часто повторяющееся «мля» (видимо, слово-цемент) в его речи – не отказал в просьбе и показал где какая камера отображается на мониторе, и как посмотреть нужную запись. Ничего сложного. Виктор Ильич спустился в подсобку охраны и, пододвинув к себе нужный монитор, проделал ряд нехитрых манипуляций. Запись чёрно-белая, но с достаточно хорошим разрешением, чтобы без труда рассмотреть лицо посетителя. Смотритель развернул окошко с записью на весь экран. Пикселей прибавилось, но, тем не менее, себя он узнал. Вот он вошёл, потушил свет, потоптался возле этажерки. Подвинул кресло, чтобы удобнее плюхнуться в него. Именно «плюхнутся», иначе не скажешь: камера фиксирует факты, а не фантазии. Придвинул кресло к столу. Протянул руку…

Чтобы взять ручку. Он это помнил. Но запись, она обрывалась на этом моменте. Вернее запись продолжалась, таймер скрупулёзно считал секунды, но картинка сменилась статистическим помехами. Как в плохом фильме.

– Что, серьёзно? – Виктор Ильич не мог поверить ни глазам, ни самому факту «белого шума» на самом важном моменте. Факту? Похоже, эта камера фиксирует не только факты. Виктор Ильич прощёлкал мышкой по шкале времени. Запись возобновилась в момент, когда он тёр глаза, а потом взял листки исписанной бумаги. – Невероятно! – покачал головой Виктор Ильич.

Он просмотрел запись снова, потом ещё раз и ещё. Пустая трата времени. В голове никак не укладывалось, что камера вышла из строя именно в тот промежуток, который он позарез хотел увидеть. А потом запись возобновилась, как ни в чём не бывало. Виктор Ильич не верил в совпаденья.

И сейчас ему очень захотелось выпить.

В «Подлодке» он заказал коньяк. Официант принёс поднос, сервированный маленьким пузатым графинчиком, бокалом на короткой ножке (у таких бокалов есть название, но Виктор Ильич не помнил, да и вспоминать не хотел) и блюдцем с ломтиками лимона. Виктор Ильич плеснул в бокал, поднял и представил, как коньяк обожжёт сперва горло, потом нутро. Рука заметно тряслась, и какое-то время он просто сидел и созерцал рябь. Потом пришло зудящее ощущение, что за ним наблюдают. Виктор Ильич безошибочно (иногда почему-то точно знаешь, кто на тебя таращится) определил, откуда смотрят, и поймал сверлящий взгляд официанта за стойкой. Чуть вскинувшиеся брови дали понять, что молодой человек пойман врасплох; он попытался дежурно улыбнуться, но получилось не очень. Виктор Ильич отсалютовал ему, и залпом осушил бокал. Зажмурился, выдохнул. Коньяк оправдывал ожидания: будто огня глотнул. Алкоголь струйками растёкся по жилам, как «горячий укол» хлорида кальция. На глазах проступили слёзы. Он ждал, что организм отторгнет спиртное. Не дождался. И это хорошо. Потому что он намеревался выпить ещё. Теперь поверхность напитка уже не рябила.

Когда в голове слегка зашумело, Виктор Ильич сделал паузу. Невольно взглянул на официанта за стойкой. Тот был занят клиентом. Это устраивало. Всё-таки некомфортно находиться под прицелом чужих глаз.

Ему вспомнилось, когда он в последний раз пил в одиночку. Так давно, что нужно очень сильно сосредоточиться, чтобы точно сосчитать года. Сейчас шум в голове не располагал к элементарным вычислениям. Зато совершенно не помешал вспомнить причину одинокой попойки. То была самая холодная ночь в его жизни, новогодняя ночь, когда Надя в сильном подпитии, опираясь на плечо Володи Клинова, его лучшего друга, вдруг выпалила: «Витя, неужели ты и вправду думаешь, что ты можешь быть моим парнем? Ты же мне, как брат!» Выпалила так громко, что остановилась не только их весёлая гурьба, но и прохожие. Он слышал, что от шока пьяный человек может мгновенно протрезветь. Но был уверен, что это очень сильное преувеличение. До этого момента. Несколько десятков пар глаз (знакомых и посторонних) наблюдали внезапную сцену, ожидая продолжения. Но он не знал, что говорить. Он понятия не имел, что здесь вообще можно сказать. Он трезвел. С фантастической скоростью трезвел под тяжёлым взглядом девушки, которую любил. Потом Надя мотнула головой, и потянула его лучшего друга за собой. У Володи хватило сознания сделать удивлённое лицо, но не хватило ума не идти с девушкой. Лучший друг был пьян. Можно ли это считать оправдательным аргументом? Витя был уже почти трезв. Значит, и аргумент так себе. Отмахнувшись от назойливых призывов не обращать на пьяную девушку внимания и продолжить весёлое шествие на ёлку, Витя чуть ли не бегом вернулся домой. Он пил всю ночь, пока не устал.

Тогда алкоголь его так и не взял.

Виктор Ильич посмотрел на почти опустевший графинчик. Учитывая, что не выпивал около пяти лет, чувствовал он себя достаточно трезвым. Достаточно, чтобы подумать о шоке, который не даёт опьянеть. И вспомнить, что привело его в «Подлодку».

Образ разъярённого волка. Откуда он взялся? Было чувство, будто тот выпрыгнул прямо из исписанных листков. Как в дешёвом ужастике. Но ведь это абсурд. Полнейший! Что же тогда? Микросон? Виктор Ильич обдумал этот вариант. Он слышал, что такой сон бывает у дальнобойщиков и часто становится причиной автокатастроф. Но ведь он не страдает недосыпом, как дальнобойщик… Хотя, прошлую ночь он чертовски плохо спал.

«А вот это уже аргумент!» – подумал Виктор Ильич, и попросил счёт.

Он не чувствовал себя пьяным, однако ноги заплетались. День перевалил во вторую половину и неумолимо клонился к вечеру. Виктор Ильич добрался до музея (который не имел право покидать в выходные дни) и заперся в своей комнате. Стоило ему лечь, как перед закрытыми глазами мир начал вращаться вокруг головы. Смотритель подумал подняться, но силы покинули его. Видимо алкоголь имеет и некий эффект отложенного действия: долго чувствуешь себя огурцом-молодцом, а потом, бац, и в лоскуты. Досадно. Виктор Ильич клялся и божился себе, что больше не выпьет ни грамма. И в душе верил в это. Он то и дело открывал глаза, глядел в одну точку и останавливал взбесившуюся комнату.

Вскоре это его утомило, и он впал в свинцовую дрёму. Снился смерч, угольно-чёрная воронка, вращающаяся с бешеной скоростью. Смерч пожирал всё. Всё, кроме старого громоздкого стола, место которому, по мнению Виктора Ильича, на свалке, а не в писательском кабинете, и за который он так отчаянно цеплялся, невзирая на боль.

«Почему он так дорого стоил?» – вопрос, как пощёчина, пробудил Виктора Ильича ото сна. Голова раскалывалась, он попробовал обхватить её руками, но боль, на которую он не взирал во сне, заставила опустить руки. Он с досадой посмотрел на узловатые пальцы. Думал ли он, что обычная, казалось бы, ломота по утрам обернётся такой бедой? Кисти горели как на медленном огне. Виктор Ильич подошёл к раковине и подставил их под струю холодной воды. Стало полегче, скованность кистей проходила. Сжал руки в кулаки, разжал, снова сжал и разжал. Боль отступала. Он нагнулся и сунул под струю голову.

Порылся в аптечке, нашёл нужный препарат, закинул в рот двойную дозу и, не разжёвывая, запил. «И вот была ли нужда так напиваться?» Виктор Ильич вспомнил свой микросон, потом сон про смерч и, наконец, вопрос, вырвавший его из бреда, который сном можно назвать разве что с большой натяжкой.

Виктору Ильичу очень захотелось взглянуть на стол, рассмотреть эту старую рухлядь, так сказать, в деталях. Саша намеревался сохранить в тайне сумму, отданную за стол. Родители бы его никогда не поняли. Но молодому человеку трудно хранить в себе такие секреты. Это бремя кто-то должен делить, и Саша поделился с ним. Для него, военного пенсионера, это были баснословные деньги. Виктор Ильич решил, что молодой писатель совсем рехнулся со своим дурацким хобби. Но это – негативное мнение – была одна из причин, почему родители не узнали, и поэтому Виктор Ильич, как настоящий друг, только удивлённо покачал головой, удержавшись от комментариев.

Погрузившись в воспоминания первого знакомства с идиотской покупкой Клинова, Виктор Ильич поднялся в кабинет-студию.       Он не знал, что будет делать, пока не оказался рядом со столом.

Смотритель придвинул кресло и сел за стол.

6

Юре хватило аннотации в начале книги, чтобы детское любопытство и фантазерство выгнали его из дома на ночь глядя. Он, поправив рюкзак за плечами, перемахнул через турникет в метро на родном «Водном стадионе» и под пронзительный свисток контролёрши заскочил в поезд. Он помнил, что на «Кузнецком мосту» в центре зала есть лестница, ведущая вниз. Как-то на вопрос о том, что там, отец огрызнулся, мол, какая разница, и дернул сына за руку, мол, не затормаживай движение. Юра не в шутку заинтересовался и расспрашивал у всех своих знакомых о загадочном спуске, на который люди не обращают внимания. Все мнения сходились на одном: под залом расположены технические сооружения. Но Юра не хотел в это верить, фантазия рисовала иное. Сегодня ему непременно и срочно нужно перелезть через решетку и спуститься… хотя бы, чтобы просто толкнуть тамошнюю дверь: а вдруг откроется.

Грезя, Юра задремал, проезжая «Маяковскую»…

Его растолкала женщина.