Крылья нетопыря. Часть II. Трон из костей

У Добронрава захватило дух. Он попытался руками ухватиться за ноги сирина, но девушка осадила его.

– Успокойся! А то я тебя не удержу.

Предельным усилием, собрав всю волю в кулак, парень выдохнул и, насколько смог, расслабил окаменевшие мышцы.

Поначалу Добронрав был уверен, что его хватит удар, но – удивительное дело! – чем выше они поднимались, тем меньше человек боялся. Всё внизу становилось маленьким и ненастоящим. Добронрав просто чувствовал себя великаном, окружённым искусными, но всё же игрушками.

Внизу проплывало лоскутное одеяло полей, леса, пересекавшие их линии дорог и трактов. Вдалеке чёрными точками замаячили истуканы Капища, а с другой стороны почти без труда можно было разглядеть Ривский острог.

Ветер люто трепал одежду и волосы, но Добронраву это нравилось. Он был вынужден щуриться и временами отворачиваться в сторону, чтобы вздохнуть. Добронрав, насколько мог, оглянулся и увидел широко расправленные сизые крылья с зеленоватым отливом. Сирин парила, как орёл или сокол.

И всё это вместе было так восхитительно, что Добронрав не удержался и завопил от восторга.

Летали они недолго. Молиба быстро начала уставать и пошла на снижение. Добронрав у неё в когтях не переставал орать. Когда земля начала быстро приближаться, у него снова перехватило дыхание, и боярич уже сам не знал, от чего кричит – от удовольствия или страха.

– Заканчивай! Если алконосты услышат…

Добронрав закрыл рот.

Сирин снижалась по спирали, постепенно уменьшая радиус кругов к одной точке.

– Когда коснёшься земли, то беги вперёд что есть мочи!

– Понял! – серьёзно кивнул Добронрав.

Когда ноги коснулись земли, Добронрав упал мешком, утянув за собой сирин. Птица упала на него, вдвоём они прокатились по траве и только тогда остановились.

Человек пришёл в себя первым. Он сорвался с места и подбежал к вещей птице. Она лежала ничком, раскинув крылья, и не шевелилась.

– Молиба, прости! Я сам не знаю, как так получилось! Ты цела?

Он простоял рядом в немом замешательстве, не зная, что делать, некоторое время.

Внезапно сирин затряслась.

Добронрав побледнел – кажется, он убил Молибу, и теперь она бьётся в конвульсиях. Или это болевой шок. А потом боярич понял, что птица просто беззвучно смеётся.

Она сложила крылья и поднялась.

– Ну и мешок же ты, Добронрав! Хотя чего ожидать от бескрылого? – сирин, всё ещё улыбаясь, посмотрела ему в глаза, и мальчишка почувствовал, как подгибаются колени.

Он едва устоял на ногах.

– Ну, как тебе мой мир?

– Потрясающе! – выпалил Добронрав с шальными глазами.

Сирин тепло улыбнулась.

– Тебе пора идти, Добронрав. Мы и так знатно пошумели.

– До встречи, Молиба!

– До встречи, Добронрав.

Нетвёрдым шагом он направился к знакомой тропе, что вела вон из рощи. То и дело оглядываясь, он смотрел на прекрасные черты лица вещей птицы. Она не двигалась с места и провожала его взглядом.

* * *

От очага несло жаром. Добронрав слегка осовел от тепла и обильной вкусной пищи. Он сидел одесную от отца, который держал в одной руке свиной окорок, а в другой кубок с пивом. И прикладывался то к одному, то к другому по очереди. Слева от Добронрава сидела Любима. Она манерно держала двумя пальчиками куриную ножку и аккуратно откусывала мясо, будто была на великосветском приёме, а не у себя в тереме. Дальше сидели остальные братья и сёстры, которые ничего из себя не строили и уминали вечерю за обе щёки.

По другую сторону стола трапезничал архиепископ лихоборский Амвросий со свитой из тощего долговязого послушника в чёрной сутане и мрачного одутловатого типа, который ничего не ел и только хмуро смотрел по сторонам. Кто он такой, тоже не уточнялось, поэтому все решили, что это личный охранник Амвросия.

С архиепископом не стоило хвастаться боевыми подвигами или охотничьими трофеями, поэтому за столом то и дело возникало неловкое молчание. Все смотрели в свои тарелки, разве что Лада и Млада периодически бросали на послушника пламенные взгляды, а архиепископ при этом глядел на Любиму отнюдь не целомудренным глазом.

Любима разделалась с курицей и бросила кость мохнатому арапейскому волкодаву, что в ожидании поскуливал у порога.

– Кухарки сказывали, – как бы между прочим начала она, – что сегодня не то сирин, не то алконост похитил человека. Несчастный так орал, что у коровы на дворе Гвалиора молоко пропало! Что вы думаете об этом, батюшка?

Архиепископ поперхнулся вином. Отершись рукавом, он вперил в Любиму масленый взгляд.

– Сие есть ересь, голубушка. Я тоже слышал об этом. Глупость сие, как есть глупость. Всякому ведомо, что коли алконосты кого и утащат, так к себе в рощу, а не носятся с ним туда-сюда над городом, – он взмахнул рукой, изображая траекторию полёта сирина, – пугая честных людей. Твари в дубравах живут, конечно, богопротивные, но такого в их повадках точно не водилось! Я знаю, я большой знаток всяких тварей.

Добронрав посмотрел на него с иронией. По мнению мальчишки, единственное, в чём хорошо разбирался Амвросий, – это жирная еда и молоденькие девушки.

Сама по себе новость его позабавила. Внутри вновь возникло незабываемое чувство полёта.

Послушник между тем набрался вина и принялся подбивать клинья к средней дочери Велюры – Тамире. Он порылся в котомке, которую до этого старался не выпускать из рук, и, выудив оттуда здоровенный фолиант, с размаху грохнул его на стол. Архиепископ подпрыгнул и укоризненно покрутил головой. Но Велюра в этот момент подлил ему вина, поэтому у святого отца нашлись дела поважнее, чем отчитывать нерадивого спутника.

– Я тут думал пожертвовать, мать их, деньги, – уже слегка заплетающимся языком выпалил хозяин терема. – Не посоветуешь монастырь?

Амвросий встрепенулся и сосредоточился целиком на Велюре.

– Богоугодное дело!

– Вот! – в это же время воскликнул субтильный послушник и с размаху припечатал пятернёй по фолианту. – Сам сделал! Вот этими самыми руками, – он поднял ладони к лицу и уставился на них так, словно это было нечто великолепное и ужасное одновременно.

Боярские дети принялись разглядывать книгу. Толстый переплёт был затянут в дублёную свиную кожу и окован по краям изящными уголками. В уголках поблёскивали рубины и топазы. Название на книге послушник вытравил золотыми чернилами. Оно гласило: «Саптиентия».

Брат Добронрава Аверко – третий по старшинству – уважительно присвистнул.

Служка весь зарделся от самодовольства.

– Сам? – поразилась Тамира.

– Своими руками! Вот те круг святой перечёркнутый! – парень перекрестился накосую, а потом жестом заключил себя в некое подобие круга. При этом рукава его сутаны дважды окунулись в миску со щами и вымокли насквозь. Но послушник предпочёл этого не заметить. Он залихватски подбоченился и взглянул на Тамиру исподлобья. – Эти руки способны на многое.

Аверко и Любима покатились от хохота. Добронрав застыл с зубастой улыбкой, изо всех сил соблюдая достоинство. Тамира кокетливо затрепетала ресницами. Остальные бояричи притворялись, что их там нет, и поспешно уминали снедь.