Крылья нетопыря. Часть II. Трон из костей

– Сам, – кивнул Добронрав. Его распирало от гордости за своё творение.

– Для меня?

– Угу.

Молиба взмахнула крыльями и в мгновение ока очутилась прямо перед Добронравом. И прежде, чем мальчишка успел что-нибудь сообразить, мягкие горячие губы прикоснулись к его щеке. Потом сирин схватила жалейку четырёхпалой лапой и взмыла вверх. Описав в воздухе мёртвую петлю, она с задорным клёкотом ворвалась под сень дубравы и пропала.

Добронрав следил за ней с улыбкой на лице, напрочь позабыв про алконостов, отца и всё на свете.

Вдруг рядом с ним плавно из высокой травы поднялся Ратибор с луком наперевес. Стрела была наложена на тетиву и готова сорваться в любой момент. Сам наставник был с ног до головы покрыт травой и соломой так сильно, что с пяти шагов от простой кочки не отличишь.

– Всё? – спросил Ратибор с подозрением.

– Да.

– Тогда уходим. Мы и так слишком долго испытывали судьбу.

Они быстро повернули к Лихобору. Воин шёл размашистым широким шагом, и Добронраву то и дело приходилось переходить на бег, чтоб не отставать. Ратибор молчал, но это молчание было красноречивее любых слов. Добронрав неловко бросал на него виноватые взгляды и наконец решился заговорить.

– Ратибор Ослябьевич, прости меня!

Наставник покосился на него, но ничего не ответил. Мальчишка насупился и отвернулся. Так они и молчали до тех пор, пока дубрава вещих птиц не скрылась из виду.

Шли узким проулком, где деревянные срубы хозяйственных построек так тесно жались друг к другу, что едва ли не тёрлись боками. Там Ратибор остановился и сгрёб мальчишку за грудки. Припечатал к стене.

– Ты подставил меня, межеумок!

– Прости, дядька Ратибор!

– Я старался относиться к тебе с пониманием. Не нагружал работой, когда видел, что тебе совсем тяжко приходится! Старался быть добрым к тебе! Помогать! И так ты мне отплатил?

– Прости, дядь Ратибор! – Добронрав заплакал.

– Навешал мне лапши на уши, а я по доброте душевной повёлся, как девка красная! Додумался же, татья морда! Меня девчонка ждёт, о свидании условились, а батька не пускает! – передразнил Добронрава воин.

– Вы б меня никуда не пустили, если б я правду сказал.

– Да уж конечно! Если б я только знал, с кем ты там собирался свиданкаться, то не на смотрины бы, а прямо в церковь бы проводил. Прям к отцам святым, чтоб бесов из тебя выгнали.

– Это не то, чем кажется, дядька Ратибор!

– А что это тогда? Объяснил бы сразу, глядишь, я б и понял. А то такое чувство, что сирин тебя околдовала, а ты теперь бегаешь туда, как собачонка, с подарочками! – Ратибор разжал хватку и принялся внимательно осматривать мальчишку с ног до головы. Закатывал рукава и штаны, смотрел под рубаху, чуть портки не стягивал. – Где он?

– Кто? – не понял Добронрав.

– Знак! Клеймо, которое сирины оставляют на своих слугах. Галочка. V.

– Нет никакой галочки. Никто меня не метил. Дядь Ратибор, ну, дай же объяснить!

Воин отошёл на него и переплёл руки на груди. Смотрел зло, с подозрением.

– Ну!

Добронрав опустил голову и тихо заговорил. Он рассказал наставнику, как познакомился с рыбаками, которые устроили ему глупые испытания, прежде чем взять к себе в компанию. Как всё понял, что над ним просто смеются, и обо всём, что случилось после. Как устроил себе проверку на прочность и в одиночку отправился в рощу, никого не предупредив. Но самое главное, рассказал, что если бы не Молиба, алконосты бы нашли Добронрава и, вероятно, разорвали.

Добронрав говорил сейчас с Ратибором только благодаря Молибе.

– Да, – протянул воин и в крайней задумчивости почесал затылок. – Дела. Выходит, поступил ты всё-таки как мужик. Но со мной обошёлся подло. Неужели ты думал, что я не пойму тебя и не позволю поступить по-человечески?

Добронрав стоял, понурившись, и молча глотал слёзы.

– Ладно, голова твоя садовая! – Ратибор сгрёб ученика под мышку и похлопал по плечам. – Пошли. Бате твоему скажем, что ходили учиться маскировке. Не зря же всё это добро сооружал, а? – он показал на своё туловище, которое всё ещё было покрыто травой и соломой. – Но больше мне ври мне, понял?

Добронрав кивнул.

* * *

Отец сдержал своё слово. Всю осень и зиму он не выпускал Добронрава из терема. Наставники и учителя посещали его прямо там. Для учёбы специально было выделено две подклети, а занятия ратоборством проходили сначала на первом этаже терема, в приёмной светлице, а к середине зимы рядовичи выстроили целый амбар под это дело.

Мальчишка сносил всё с обречённой покорностью. Он старательно учился и проявлял должное смирение. Учителя хвалили его, а Велюра хвастался им перед многочисленными дружками и прихлебателями.

Арта Микуловна – мать Добронрава – часто вечерами проводила с ним время и успокаивала. Мальчишка не видел никакой другой жизни, кроме учения и пиров отца, на которых он с неизменным постоянством должен был проявлять чудеса образованности и рукопашного боя. Поэтому матери было жаль ребёнка до слёз, но она ничего не могла с этим поделать: Велюра Твердолобый замыслил сделать из своего старшего сына лучшего воина, если не в мире, то по крайней мере на Мырьском континенте, и никто не мог ему в этом помешать. А в самых своих тайных фантазиях Велюра видел Добронрава великим князем – объединителем неревских земель. При таком подходе желания самого Добронрава в расчёт не брались.

Чтобы мальчишка не сошёл с ума, Арта почти каждый вечер проводила с ним по несколько часов. Она утешала его, пыталась перенастроить мысли сына на более весёлый лад. Она убеждала его в отцовской любви. Она уверяла мальчишку в том, что он хороший, что всё, что делает и чего добивается Добронрав, очень ценно для неё. Для всей семьи.

Ни с кем Арта Микуловна не проводила столько времени, сколько с Добронравом, но в ней нуждался не только он. Видя исключительное отношение к старшему сыну как отца, так и матери, братья и сёстры сначала просто отдалились от Добронрава, а скоро и вовсе стали ненавидеть его и бояться. Ненависть произрастала из зависти: никому из них не уделялось столько внимания. Никем отец так не гордился, как Добронравом. Ни с кем так часто не бывала мать, как с Добронравом. Иногда у остальных боярских детей складывалось впечатление, что у Арты и Велюры всего один сын, а они – какие-то подкидыши. От чужих людей рождённые. А боялись Добронрава благодаря его исключительной воинской подготовке. В рукопашном бою старший сын Велюры один стоил остальных его трёх законнорождённых сыновей и ещё троих байстрюков вместе с ними.

Добронрава так любили, им так гордились, его будущее так истово хотели устроить, что обрекли мальчишку на одиночество.

Мать, конечно, всё видела и понимала, но ничего не могла с собой поделать. Если и она отдалится от Добронрава, то ему совсем не останется куда приклониться. Мало-помалу к весне Арта всё же смогла уговорить Велюру дать сыну послабление. Отныне у боярича появился один свободный день, который он мог посвятить чему захочет. Но было уже поздно. Братья и сёстры сторонились его. Друзей у Добронрава не было. И мальчишка бесцельно гулял по Лихобору так же, как и жил в тереме, – совсем один.

Иногда из далёких краёв приезжали купцы и бояре с сыновьями или подручными, и Добронрав проводил с ними время. Он дотошно расспрашивал гостей обо всём, что делается в свете, и с жадностью ловил каждое слово. Временами чужеземцы привозили с собой разные занятные вещицы вроде музыкальных шкатулок или диковинных приспособлений для охоты. Добронрав пристально рассматривал каждую вещь, стараясь проникнуть в её суть. Мальчишка знакомился с приезжими музыкантами и тайком, пока не видел отец, играл им на дудочках или на гуслях. Его часто хвалили.

А потом гости уезжали, и каждый день Добронрава вновь становился похожим на предыдущий.

Время шло. Отмела зимняя пурга, выпал и сошёл снег, земля вновь зазеленела. Добронраву стукнуло тринадцать, и теперь он был уже не мальчишка, но муж. Каждый день ему говорилось, что вести себя нужно соответственно возрасту и положению. А ему с каждым днём всё сильнее хотелось играть.

Он давно перестал тяготиться своим одиночеством и даже нашёл в нём свою прелесть. Как минимум, когда ты один, никто не будет над тобой смеяться, никто не станет подбивать тебя на глупые поступки.

В то время Добронрав пристрастился к чтению и провёл много вечеров у пылающего очага с книгой на руках. Обширные познания в грамоте и иностранных языках позволили парню путешествовать по разным странам и самым отдалённым уголкам Горнего. Даже там, где ему никогда не было суждено появиться в реальной жизни. Мальчишка многое узнал о разных чудесных существах. О садах Бараа-Тору. О песках Саахада. О перевёрнутой пирамиде Михды, что уходила своей вершиной далеко вглубь песков.

И всё же иногда под вечер, изнурённый дневными заботами, Добронрав садился у окна своей опочивальни и подолгу смотрел, как за ним протекает жизнь. Он наблюдал за вялой перебранкой челядинской ребятни и нередко люто им завидовал.

Отрок знал, что жизнь прислуги не сахар, что им достаётся ничуть не меньше его самого, а то и больше, но у них было то, чего лишили Добронрава, – друзья. Им было с кем разделить все тяготы, что выпадали на их долю. Даже спали челядские дети на соломе в общих ложницах, где мужская и женская половина отделялась занавеской. Добронрав не знал даже этого. Велюра Твердолобый был так богат, что мог позволить себе устроить отдельную опочивальню для каждого своего отпрыска.

Но Добронраву иногда хотелось выть от этого.

Однажды он решил перед сном навестить младшую сестру – Любиму. Она всегда теплее всех относилась к старшему брату, но в тот раз, когда Добронрав переступил её порог, Любима взглянула так, будто увидела привидение.