Цвет махаона

Старик взглянул на Билла. Его пышные седые брови напряглись. Он шмыгнул большим носом и сказал:

– Если тебе человек не нравится, то не стоит всю семейную жизнь перечёркивать. В конце концов, ты…

– Хватит! – сказал Бенктон.

Хлопнула дверь. Вошла бабушка Роза. Её лицо не отличалось от повседневного. Ни радости, ни горечи не прочесть.

– Эта дрянь натворила дел и слиняла?! – сказала она. – Туда ей и дорога!

Несмотря на всю злобу, она подошла к телу. Её лицо невозмутимо. В намокших глазах отражался свет ночника. Она безмолвно стояла полминуты, после чего набрала воздуха в лёгкие и ушла в кухню. Оттуда начал доноситься плач, тихое искреннее завывание, всхлипы, которые длились, казалось, нескончаемо. Конечно, как ты не относись к родному человеку, плохо или хорошо, он всегда будет родным.

Филип посмотрел на часы. Время приближалось к часу ночи.

– Я пойду, – в полголоса сказал он. – Завтра с утра вернусь, и займёмся подготовкой к похоронам.

Когда мама въехала в этот дом, Филип уже жил по соседству. Это был 53 год. Спустя несколько месяцев родился Билл. Сам город начали заселять двадцатью годами ранее. Изначально Райли считался строительным городком. Только потом здесь появились фабрики, школы, детские сады и всё пригодное для жизни молодых семей. Из всех старых соседей остались практически все. Только бутлегер Борман Мэдсен заселился в дом напротив в начале 60-х годов.

Позже приехали врачи. Они осмотрели тело и подтвердили смерть, что и без них было понятно.

– Смерть наступила между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи, – угрюмо сказал один из врачей.

«Вернись я с работы немного раньше, маму можно было бы спасти,– подумал Билл. – Но надолго ли? Проклятая работа! Нет… нет же… работа здесь ни при чём! Это моя вина. Я не уследил за ней! А мог ли? Мама утром вела себя странно. И бабушка решила уехать. Здесь всё сыграло. Никто не виноват, кроме меня!»

– Нужно везти тело в морг, – произнёс врач.

– Нет! – отрезал Билл. – Она останется здесь.

– Но это наша работа…

– Я сказал нет!!! – закричал Бенктон.

Мужчина взглянул на раздражённого парня, который встал в оборонительную позу. Бенктон выпятил грудь и выставил кулаки. Он и впрямь готовился ударить испуганного врача. Мужчина, не сводя глаз с Билла, поднял с пола свой чемоданчик с медикаментами и попятился.

– Простите, – сказала бабушка Роза. – Он не в себе.

– Зачем тогда вызывали? – спросил врач.

– Вероятно, Билли посчитал нужным, вызвать вас, – сказала она. – Ещё раз простите!

Мужчина хмыкнул, неодобрительно посмотрел на Билла, махнул головой коллеге, стоявшему в холле, и вместе они вышли из дома.

Билл просидел возле тела всю ночь. Он не смыкал век, постоянно о чём то думал. Бабушка Роза иногда выходила из кухни, но взглянув на тело дочери, возвращалась обратно и плакала. Билл подошёл к бабушке и тихо сказал:

– Бабуль, я тебя люблю! Ты у меня осталась одна!

Та обняла внука и опять пустила слёзы. Он не понимал, что должен испытывать в такие минуты. Ему не хотелось плакать, а улыбка невольно расплывалась по лицу.

Через некоторое время Билл приготовил завтрак, но бабушка отказывалась есть. Кусок в горло не лез. Бенктон же, напротив, съел яичницу, овощной салат и залил всё это большой кружкой кофе. Он вёл себя странно, не горевал, а иногда чему-то радовался.

Позже, как и обещал, пришёл Филип. Принёс с собой рулетку и измерил тело Милы, чтобы заказать гроб. Моррисон взвалил все хлопоты по похоронам на свои плечи.

Немного посидев с бабушкой в кухне, Билл оделся и пошёл к Джессике. Он должен был сообщить ей о случившемся раньше соседей. Таков уж был город.

Погода ухудшалась, с каждым часом снега насыпало всё больше. Снегоуборочные машины не справлялись с таким обилием осадков, из-за чего на дорогах образовывались пробки.

Билл пробирался через сугробы. Подход к дому Джессики был затруднён. Возле их двери на этот случай всегда стояла лопата, поэтому Бенктон, прежде чем стучать в дверь, решил очистить от снега крыльцо и дорожку к нему. Это в окно заметила бабушка Лиза и позвала внучку. Вместе они наблюдали, как ничего не подозревающий Билл чистит их придомовый участок. После двадцатиминутной работы, Бенктон решил постучаться, но не успел этого сделать. Дверь распахнула Джессика. Она была без костылей, сияла и звонко рассказывала, как они с бабулей наблюдали за ним. Однако у Билла не получилось изобразить радость. Губы вздрогнули, а ладонь заёрзала по штанине.

– Что случилось, Билли? – встревожилась Джессика. – Ты выглядишь плохо. Не заболел?

Парень, до этого улыбавшийся дома, внезапно поменялся в цвете лица. Его затрясло и потянуло к стене слева.

– Бабушка, Биллу плохо! – закричала она.

Бенктон вновь начал видеть чёрно-бело, звон в голове усиливался, он рухнул на пол и начал орать. Виски, как сжимало в тисках. Девушка ходила из стороны в сторону, испуганно поглядывая на страдающего Билла. Она боялась к нему притронуться и что-либо сделать. Бабушка принесла таз с водой, обмочила в нём полотенце и приложила ко лбу парня. Тот изгибался, как горящий пластик, выл, будто что-то из него пытается выбраться.

Спустя мгновение, Билл успокоился. Он лежал на полу и бездушно смотрел в потолок. Его веки не закрывались, а ноги колотились в судорогах. Он не видел ни зелёных, ни синих, ни других цветов, всё было в одних серых тонах. Джессика нагнулась и спросила:

– Что с тобой?

– Она повесилась! – выдавил Бенктон, продолжая таращиться в белый потолок.

Джессика безмолвно опустила взгляд, подбородок запрыгал, а из глаз посыпались слёзы. Она начала бродить по дому. Бабушка Лиза продолжала прикладывать ко лбу парня влажное полотенце, шепча «Всё хорошо, милый! Всё обойдётся!» Джессика смахивала вымученные слёзы рукой. Она старалась держаться, но как только вспоминала Милу и Чарли, сразу же из груди вырывался рёв.

Спустя десять минут, Джессика подняла Билла и отвела в свою комнату. Парень не различал цвета и спотыкался. Ей он об этом не говорил. Бенктон не хотел её пугать и избегал лишних вопросов.

Через время звон из головы испарился. Билл умылся в ванной, и, как будто ничего не было. Его разум так же, как и ранее, стёр чёрно-белую жизнь. Он помнил, что ему открыла Джессика, а моргнув, уже сидел в её комнате. Билл рассказал, как всё случилось. Она не верила своим ушам. Ей Мила очень нравилась.

– Мне нужно идти! – расторг тишину Билл.

– Останься ещё, – просила Джессика.

– Нужно бабушке помочь…

– Я приду, – сказала Джессика.

– Вот ещё, – побеспокоился Бенктон. – Хромаешь!

– И что? Помогу с готовкой!

– Поправляйся!

В доме уже находились коллеги Милы, они пили текилу со льдом. Мистер Моррисон бегал из дома в дом. Он суетился, хотел помочь семье. Бабушка Роза периодически выбегала из кухни, чтобы сделать глоток вина, после чего возвращалась к готовке. Тело Милы нарядно одетое в её любимое красное платье лежало в гробу. Бабушка Роза омыла его ещё утром, а одеть помогли коллеги. Мила была похожа на спящую красавицу. Губы и ресницы накрашены, на щеках расстелился румянец, а лиловый след от удавки закрывало ожерелье одной из подружек. Лицо Милы было пугающе безмолвным, морщины спрятались под тяжёлым слоем пудры. На безымянном пальце левой руки перстень с бриллиантом, который бабушка Роза однажды сняла, пока та спала в пьяном угаре. Это был подарок отца Чарли. Мила не дожила до сорока лет сорок дней.

Суматошный вечер испытывал на прочность, бабушка ничего не успевала, так как еда на поминальный стол быстро уходила на закуску приходящим подружкам мамы. Странно, но те сначала грустили, а после выпитого стакана текилы начинали смеяться, общаясь на свои темы. Их вовсе не смущало, что рядом стоит гроб с телом Милы. В какую-то минуту одна из подруг захотела потанцевать и просила Билла включить музыку. Парень взбесился и начал силой выпроваживать этих подружек. Женщины были пьяны, возмущались и вели себя нахально, однако нехотя уходили.

Билл не спал уже вторую ночь. Он решил навести порядок в комнате, убрать свинарник оставленный коллегами матери и выкинуть лишний хлам. Наткнулся на клочок бумаги, выброшенный им в угол комнаты прошлой ночью. Билл с интересом расправил смятый лист и взглянул на буквы написанные матерью. Теперь они не казались такими идеальными. Кривой почерк дрожащей руки заставлял всматриваться в каждое слово, чтобы понять, что написано. До этого Билл не придавал значения им. Сейчас же, когда мозг освободил место, словно толстой хирургической иглой в самый центр медленно впивались эти слова.

«Почему они не сказали? – думал Бенктон. – Зачем он так относился к нам? Может быть, всего этого кошмара не было бы, объясни они это раньше!»