Цвет махаона

Девушка заплакала и выбежала из комнаты. Через полминуты её в доме будто и не было. Билл так и стоял у окна, провожая бездушным взглядом Джессику устремлённую вдаль. Ему было наплевать на всех кроме бабушки Розы, с которой он изредка разговаривал. Третий день толком ничего ни ел. Его мысли отдавали прохладной серостью. Он вспоминал те славные моменты из жизни, когда всё наладилось, но тут же их застилало бледное бездвижное лицо Чарли. Билл считал, что проклятье чёрно-белой жизни его никогда не покинет.

«Почему вечно всё так плохо? Только жизнь наладится и на тебе, опять чёрная полоса!»

Мила в это время ползала по комнате в поисках недопитой бутылки бурбона. Пьяное ворчание сменялось несколькими гулкими глотками, после которых тишину разметал бубнёж и причудливый смех сквозь слёзы. Так повторялось из раза в раз. Одета Мила во всё тот же замызганный халат, на голове всклокоченная причёска, лицо, как мяч для регби, а под глазами синяки. Та уже потеряла счёт времени и не понимала, где явь, а где сон. Свою мать и сына не узнавала.

– Билл, я пришла! – крикнула бабушка, хлопнув дверью.

Парень спустился и забрал у неё пакеты с едой. Их обоих раздражало, до чего мама себя довела. Ведь именно спиртное послужило толчком. Будь она трезва, то ничего бы не случилось.

– Знаешь, Билл, ничего в этой жизни просто так не бывает, – успокаивала она внука. – Если приглянулся небесам наш Чарли, то его уже было не спасти.

Бабушка присела в кухне на стул, положила локоть на стол и развернулась вполоборота, чтобы видеть, как Билл достаёт продукты из пакетов и раскладывает их по полкам. Она дышала тяжело и устало, а морщинистое лицо омрачала печаль в глазах.

– Всё равно не понятно, почему жизнь состоит из чёрных и белых полос. И я это замечаю уже не первый раз, – сказал Билл, крепко схватившись за консервную банку с кукурузой. Он её прижал к груди и горько смотрел на бабушку.

– Человек сам художник своей жизни. Если в твоих руках есть зелёный карандаш, то почему бы не добавить новых ярких оттенков. Даже, не имея фантазии, можно создать шедевр. Но если у тебя в руке только чёрный карандаш, то и жизнь будет соответствующая.

– Наверное, ты права! – тихим монотонным голосом сказал он, поставил банку на стол и сел на рядом стоявший стул.

– Чёрные и белые полосы в жизни – это миф, – продолжила она. – Люди придумали его для собственного успокоения. Сам подумай, Билли… посмотри на тех бродяг на улице, которые целыми днями стоят с протянутой рукой. Они разве считают, что их жизнь, как зебра? Радуются каждому новому доллару, который вскоре будет пропит? Многие из этих бедных, отчаявшихся людей, даже назад не оглядываются; не вспоминают, как до такого скатились, а ведь могут устроиться на мало-мальски оплачиваемую работу, чтобы заработать, хоть что-то, или уйти в церковь, где им позволят жить и будут кормить… Не хотят они что-то менять, вот и спихивают всё на чёрную полосу.

– А как же те, у кого дом сгорел, кто потерял работу не по своей вине, те же самые инвалиды? – спросил Билл. – У них не наступила чёрная полоса?

– Я считаю, что такие моменты делают человека сильнее, – говорила бабушка. – Те, кто не справляется с этим, остаются на улице, а другие продолжают улыбаться. Пусть по лицу их ты этого не видишь, но в душе они остаются прежними, такими, как до трагедии.

– Ты хочешь сказать…

– Вода камень точит! – перебила она. – Для людей вода – это время, а испытания – это сильные волны, которые могут тебя потопить, а могут сделать острее.

– А как же ты, бабуль? – спросил Билл. – Ты рада своей жизни? Тому, к чему пришла, что было и что может случиться?

– Я прожила долгую жизнь и не могу похвалиться тонной радости. Старшую сестру похоронила, когда мне было тринадцать. Я точно и не помню, от чего она умерла… знаю, что долго болела и мучилась. Иногда я вспоминаю её раздирающие душу крики, кровь на подушке и жёлтые, как папирус, глаза. Их я точно никогда не забуду…

– Сколько ей было? – спросил парень, невольно кладя в рот мякиш белого хлеба.

– Кажется, семнадцать… а может и больше. Я не помню, – говорила бабушка, смотря туманным взглядом в мрачный холл. – Грета точно была моложе тебя. Потом с разницей в два года я похоронила своих родителей…

– А что с ними? – перебил он.

– Мама тоже болела. От малярии тогда многие умирали. А отца за долги убили. Он пытался построить бизнес, открыл продуктовую лавку, а для этого одолжил много денег у местных, как оказалось, гангстеров. Вовремя не вернул сумму и всё… Это случилось на моих глазах. Мне тогда было семнадцать. Я выглядывала из своей комнаты. Видела, как отец пошёл открывать дверь, а потом…

– Что потом? – с интересом спросил Билл.

– Ворвались двое мужчин. Сначала они долго разговаривали, а папа всё время просил меня уйти, но я настолько испугалась, что стояла, как вкопанная. Я видела, как один из них достал пистолет и наставил на папу. Тогда я сильно закричала, но мой крик перебил выстрел… потом второй, а за ним третий. Когда я опомнилась, то видела только папу. Он лежал на деревянном полу и тянул ко мне руку. Я подошла и взялась за неё. Она была холодной и тяжёлой. Отец смотрел на меня пустыми глазами, но уже ничего не мог сказать.

– А что потом? – спросил Билл.

– Я долго не знала, что мне делать. Как ты говоришь, настала чёрная полоса… Хотя со смерти Греты она никуда и не уходила.

– А дальше наступила белая полоса? – с интересом спросил Билл.

– Если можно так считать, – говорила бабушка. – В Нилзе жила моя тётка, сестра матери. Она забрала меня из Бронса. Вскоре я познакомилась с твоим дедушкой…

Роза налила себе стакан воды, сделала несколько глотков и поставила его рядом. Она туманно водила по кромке стакана указательным пальцем. Шмыгнула носом и продолжила говорить:

– Это было в начале тридцатых годов. Потом родилась твоя мама. Казалось, вот она белая полоса, но и та длилась недолго. И десяти лет не прошло. В сорок втором году твой дедушка ушёл на войну. Спустя восемь месяцев мне прислали письмо. Представь себе, я не пустила ни единой слезы, так как выплакала всё, когда провожала его. Незадолго до этого злосчастного письма он прислал посылку прямо с фронта. Это была маленькая баночка с мидиями и записка… записка, которую я часто перечитываю ровно в десять вечера. В это время я получила посылку. Я понятия не имею, откуда он взял мидии во время войны, но в записке он ими восхищался.

– А что же дальше? – спросил Билл.

– Дальше пустота… такая пустота, о которой я не хочу вспоминать. Я не убивалась, не рыдала, не загоняла себя в угол. Просто хотелось тишины и спокойствия. Я держала себя в руках, поэтому и сейчас перед тобой я спокойна. Знаю, что всё это тяжело пережить, но если в тебе есть силы, то со всем этим можно справиться!

– Да уж, не знал, что всё так сложно, – сказал Билл.

– Нет в этом ничего сложного. Всегда бывают сладкие моменты. Для меня это было ваше с Чарли появление на свет, новые знакомства, победы Чарли в конкурсах. Этих моментов полно, просто в голове остаётся осадок чаще от плохого.

– Боюсь, мне долго ждать таких моментов, – сказал Билл.

– А вот это ты зря, Билли. Их не нужно ждать. Они сами приходят ниоткуда, будто их кто-то присылает в награду за стойкость.

– Возможно… – задумался парень.

– Просто нужно жить дальше, – продолжила бабушка. – Помни, что Чарли тоже жив, пока ты его помнишь. Если ты всё же веришь в полосы, то просто возьми цветные карандаши и разукрась свою жизнь и судьбу по-своему. Билли, мы все художники своей жизни и выбор цвета в ней играет большую роль!

Билл впервые за несколько дней искренне улыбнулся. Но в глазах его всё же чувствовались нотки грусти. Нет, это печаль не по Чарли, а по тем словам, что сказала бабушка. Бенктон понимал, что художником жизни можно стать в любой момент. Даже, если сейчас тяжёлые времена.

Бабушка приготовила ужин. Билл смог затолкнуть в себя пару кусков мяса и залить их стаканом молока. Парень решил прогуляться перед сном. Свежий воздух был полезен. Всю прогулку он думал о разговоре с Джессикой, чувствовал себя виноватым за то, что нагрубил ей. Чтобы загладить вину, ему нужно было появиться в колледже, куда он так не хотел возвращаться. Взвесив в уме все «за» и «против», Билл всё же решил на следующий день сходить на занятия.

Снег маленькими крупинками парил над головой. Дорога была устелена словно лёгким ситцевым покрывалом. Морозный воздух врезался в пересохшие губы, нос, щёки и мочки ушей. Он водил по лицу своими жгучими коготками, оставляя румяные следы. Билл остановился под фонарём, поднял взгляд в небо и влажными глазами смотрел на парящих белых ангелочков. По губам Бенктона скользил тёплый пар, вскоре сливавшийся с холодным ветром. Через минуту Билл потёр руки, ссутулился и неспешно побрёл по заснеженной, казалось, не хоженой дороге

Придя домой, он снова наблюдал ту мерзкую картину. Мама елозила по истоптанному годами разноцветному ковру с изображёнными на нём ромбами, кругами и квадратами. Лицо измазано склизкими соплями, изо рта текли слюни, рядом лежала бутылка из-под бурбона. Билл, как и бабушка, не понимал, откуда у мамы берутся деньги на выпивку. Её кошелёк пуст, в карманах халата дырки, а в заначках, где раньше хранились украшения, уже давно шаром покати. Так или иначе, Билл договорился с бабушкой не выпускать на улицу маму и забирать у неё всю выпивку.

На следующее утро Бенктон пошёл в колледж. Он стоял у входа и ждал Джессику, чтобы извиниться и поговорить с ней. Время шло, но девушки не было. Он увидел её подружек и подбежал к ним, чтобы спросить, где Джессика, но те дружно пожали плечами. Билл нахмурился, отошёл в сторону и начал ходить из стороны в сторону. Парень потирал потную ладонь о джинсы. В голове витали разные мысли, он тяжело сопел и постоянно зачёсывал волосы назад. Плюнув на занятия, Билл помчал к её дому. Немедля постучал, после чего открылась дверь. Перед ним стояла хмурая высокая в меру упитанная женщина, одетая в бирюзовый халат. Это была бабушка Джессики. На вид ей лет шестьдесят, однако Джессика говорила, что она гораздо старше.

– Что вам нужно, молодой человек? – спросила та, сурово опустив редкие брови к переносице.

– А вы не подскажете, Джессика дома? – улыбчиво спросил парень. – Я её друг, Билл.

– Она сейчас не может ни с кем видеться!

– Бабуль, пусть он пройдёт! – крикнула девушка, выглядывая из своей комнаты.

Женщина нехотя впустила в дом Билла, но косо поглядывала на него. Он увидел Джессику. Та стояла с костылями.

– Что случилось, милая? – подбежав к ней, с дрожью в голосе спросил он. – Почему ты на костылях?

– Поскользнулась и подвернула ногу, когда вчера от тебя уходила! – сердилась она.

Билл чувствовал в этом свою вину. Он нежно обнял Джессику и прошептал на ушко: