Вероломное племя

– Меня хотят убить! – голос мужчины звучал отреченно.

– Кто хочет убить?

– Все!

– Я не хочу.

– Откуда мне знать?

– Я индеец и говорю тебе за свой народ!

– Не похож ты на индейца, – приободрившись сказал тот.

– То есть я не индеец? – голос Гимли почерствел.

– Какой из тебя индеец? – раскрепостился мужчина. – Перо за ухом носить может каждый. Индейцы себя так не ведут. Будь ты одним из них, я бы уже мертвым валялся!

– Значит, я не индеец? – смотря исподлобья, повторил Гимли.

– Индеец-индеец! Вижу, что злишься, а значит индеец.

– Ты не веришь, что я могу тебя убить?

– Можешь, – хихикнул коротышка. – Только те, кто действительно хочет убить меня, уже сделали бы это!

Гимли тяжелой поступью приблизился к незнакомцу и, глядя яростными глазами на него, спросил:

– Кто ты?

– Я могу и ударить! – вильнул кочергой.

Гимли вырвал ее из руки и снова спросил:

– Кто ты? – в унисон прогремел гром.

– Лучше не знать, – увел взгляд.

– Черт с тобой! – выдавил Гимли и отбросил кочергу. Отпустив его, он решился вернуться в дом, но коротышка набросился на него со спины.

– Что ты творишь?

Они скатились по крыше, упали вдвоем на крыльцо, с которого рухнули на землю. Гимли взревел от боли. Мужчина намеревался сбежать, но внезапный выстрел оборвал затею. Перед ним стояла Сентябрьский Ветер, а в ее руках находилось ружье, от дула которого поднималась струйка дыма.

– Вы вместе? – подняв руки, спросил он.

Женщина под прицелом оружия привела его в конюшню, где привязала к столбу рядом с лошадьми. После этого она помогла Гимли. Он считал, что сломал ребра, но это оказался обычный ушиб от падения с высоты.

– Кто ты? – спросила Сентябрьский Ветер.

– Меня все хотят убить.

– Ответь на вопрос! – направила на него дуло ружья.

– Лео Никс, – задумался он, а после добавил: – Так меня зовут.

– Почему тебя хотят убить, Лео Никс? – спросила Сентябрьский Ветер.

– Идиоты! Освободи мне руки. Боже, как же болят!

– Чуть не убил моего мужа и просит руки освободить. Хм… странный.

– Он жив?

– Ты жив? – спросила Сентябрьский Ветер.

– Жив, – усталым голосом отозвался Гимли. – Передай этому засранцу, что он будет шишки жрать!

– Он жив и говорит…

– Я услышал, – перебил Лео Никс. – Не нужно продолжать.

Дождь прекратился. Сентябрьский Ветер накрыла Гимли всей одеждой, что была взята в поездку. Лео Никс просил накрыть и его, но просьба не была услышана. Сентябрьский Ветер прижалась к Гимли и уснула.

10

Кина перешагнул через беспокоящую его фантомную боль. Кровь текла по кисти, безумная пульсация в том месте, где должен быть безымянный палец. Чувство, что он есть и им можно пошевелить, но увидеть его и пощупать невозможно. Кина перестал замечать ливень, но всякий раз вздрагивал от грома и озарявших небо вспышек. Он преодолел рвение поскакать за Серой Пяткой. Вместо этого вскочил на Луну и устремился в обратном направлении, в лес, откуда рьяно сбегал. Кину одолевали мысли о Лесном Пересмешнике: «Он не предатель! Будь таковым, он бы убил нас обоих. Не может искусный стрелок просто так промахнуться. Я выясню, что стряслось. Может Серая Пятка предатель? Тогда зачем ему прогонять меня? Тоже бы разделался со мной в два счета. Странно все это!»

Кина гнал к лесу, скрывшемуся за ливневой стеной. В сумраке не разглядеть, что впереди. Лишь по шуму дождя можно было понять, что под копытами Луны бесконечные лужи. Местами конь замедлялся, будто проваливался, утопал в жиже из песка и воды. Кина торопил его, хлестал, пытался выплеснуть свою боль наружу. Но была ли эта боль физическая? Скорее душевная, та, от которой сложнее всего избавиться. Никакие крики и хлесткие удары не сделают легче, а лишь усилят тяжесть в груди. Кина срывал глотку, задыхался в собственных муках, он не знал, что будет делать дальше, даже если найдет ответ на вопрос. Он боялся возвращаться в племя, из которого его прогнал не вождь или вожак, а обычный охотник. Это было куда обиднее, – не понимать, что происходит, что будет с людьми, растившими его, любящими и верящими в него. Кина страдал и забывал о боли, раскрывая душу для мук.

Через некоторое время стрела молнии осветила верхушку черного леса, росшего в глазах Кины. Страх Луны передавался мальчику громким сапом и судорожным фырканьем. Парень спешился и повел коня за собой. Ноги грязли, скользили, на голову сыпались увесистые капли с обвисших сосновых ветвей. Кина брел по непроторенной дороге, но слышал знакомый звук – шум реки.

– Почти на месте, – вполголоса произнес Кина.

Речной клокот то отдалялся, то кипел словно рядом. Кину запутывал лес: поваленные деревья заставляли искать обход, болота возвращали в начало, молодые клены казались ему знакомыми. «Куда нам идти?» – спросил себя. Вскоре ответ явился перед ним. Когда он выбрался из густой чащи к обрыву, то взглянул вниз.

– Стой здесь, а я поищу спуск! – приказал Кина, глядя в широкие глаза верного Луны.

Конь послушно кивнул, точно понял его слова. Парень побрел вдоль обрыва, искал место, где можно спуститься к реке. Вскоре под грозным мерцанием вниманию открылось что-то похожее на спуск. Дождевые ручьи стремились вниз по склону, размывая тропинку, журча, минуя камни. Кина остановился у края, зашипел от боли, нахлынувшей в руку. Злоба обуяла его, царапнула в груди. «Луна спустится! – подумал он. – А нет, так вместе погибнем!» Жуткий треск раздался сбоку, и лес озарился в ярком свечении. Удар грома выбил из головы все мысли, заставил вздрогнуть и отшатнуться. Нога скользнула по мокрой траве, и он сорвался. Кина покатился по крутому склону, ногами сшибая булыжники. Не успел он опомниться, как оказался у реки. Задрав подбородок, мучительно простонал, поднялся и попытался вскарабкаться. Глина и галька делали подъем невозможным, а корни деревьев, торчавшие из склона, были настолько склизкими, что ухватиться за них было сплошным испытанием. Кина обреченно посмотрел наверх и пробурчал под нос:

– Я вернусь, Луна! Только дождись.

Перебравшись по камням через реку, мальчик оказался на противоположном берегу, за которым возвышался лес. Точно такой же лес наверху, там, где в эти минуты находился верный конь. Кина осторожно изучал каждый свой шаг, не торопился, кидал взгляд на все, что производило шум. Дождь ослабел. Это было заметно по ветвям уставших сосен. Они стали реже скидывать накопленную среди иголок воду.

Когда Кина услышал хлопки из глубины леса, то затаился. Примкнув к дереву, снова прислушался. Хлопки продолжались. Где-то недалеко находились те, кто издает их. Кина перебежками попытался найти источник звука. Спустя несколько минут ему это удалось. Он увидел в роще тусклый огонек. Кина ждал каждого грома, чтобы под него перебежать от дерева к дереву. Мальчишка приблизился настолько, что мог разглядеть, сидевших под кожаным навесом вокруг костра, индейцев. Это были смуглокожие люди, головы которых обриты наголо, а на лысинах вытатуирована паутина. Нет привычных для индейцев легинов и рубашек. Вместо этого шерстяные набедренные повязки, мокасины и кожаные жилетки, которые не скрывали и части торса. Неизвестные общались при помощи хлопков. Рядом с индейцами лежали три копья, там же стояли три мешка со съестными припасами. Ели дикари необычайным способом: в одной руке держали кость с мякотью, обгладывали ее, а другой рукой хлопали себя по локтю. Таким образом и складывалась их беседа. Среди прочего Кина разглядел на земле рядом с очагом кинжал. Точно такой же был у Лесного Пересмешника. Его не спутать ни с чьим: искривленное, подобно змее, лезвие и резная костяная рукоять. Лесной Пересмешник не раз хвастался тем, что все узоры вырезал на нем лично.

«Они убили Пересмешника… – ужаснулся Кина. – Он стал их ужином!»

Парень пригнулся под осиновой ветвью, чтобы лучше рассмотреть индейцев.