Через правые иллюминаторы видны сопки Пахачинского хребта, Плетьми битая, Черт катался, Кедрачевая, плато до Большого Утюга, сопки Малого распадка и две островерхие на берегу моря. У их подножия устье реки Пахача и поселок рыбообработчиков Усть-Пахачи. На дальней сопке чертом настроган кукиш – Дунькин пуп.
На тракторе ехать вечность, на самолете – полчаса, а сегодня долетели за пять минут. При выходе из самолета моя попутчица опирается на протянутую руку, но до аэропорта идет одна. Жаль, что ходьба ее не укачивает.
Зал ожидания побольше нашего, вмещается даже пара рядов жестких кресел, десятка полтора. Весь центр занят ящиками с бутылками газводы.
– Как пить хочется!
– Вы не скажете, чьи это ящики?
– Вон мужчина, – показала взглядом дежурная на бородача лет тридцати в черном полушубке, – в Апуку летит.
Владелец бороды и газводы направился в буфет.
– Продай бутылочку, – пятерка легла на стойку буфета в поле зрения бороды.
– Нет, – ответ жесткий и категорический. Ему уже с такими просьбами надоели и деньгами его не запугать.
– Слушай, друг, жена беременная, чуть не плачет, вот хочет и…
– Возьми одну.
– Благодарю, я твой должник.
– Деньги забери!
– Да перестань!
– Забери, сказал.
Если не заберу, передумает. Ах, черт! В бутылке кристаллы льда, между которыми чуть-чуть переливается жидкость. Где-то в дороге прихватило.
– Алина, только в Корфе попьешь. Под шубой за пару часиков отойдет.
До райцентра еще час сорок лета, опять же укороченные до нескольких минут благодаря теплу ее волос и дыхания.
– Сегодня на город ничего не будет, – обрадовала в Корфе дежурная в отделе перевозок.
В гостинице место можно не спрашивать: квартир раздутому штату ра ботников авиаотряда хронически не хватает. Забиты и общежитие, и гости ница.
– У тебя есть знакомые в Корфе?
– Есть подруга, придется к ней идти.
– Где она живет?
– В центре, недалеко от клуба.
– Тогда нам по пути.
Дверь закрыта, и на стук никто не отвечает.
– Значит, на работе и придет не раньше пяти.
– Пойдем со мной, подождешь у моих знакомых.
– Неудобно.
– А в подъезде ждать удобно? Пошли, хоть согреешься.
– А что они подумают?
– Это зависит от меры их испорченности. Пойдем, там и выясним.
Вот мы и одни, никто нам не мешает.
– Прошу, синьора.
– Ты не сказал, что их нет дома.
– Ты тогда вообще бы не согласилась идти. Они появятся около шести. Я тебе внушаю дикий ужас?
– Нет, – она чувствует себя не в своей тарелке, – но ужасно неловко.
Она снимает пальто, проходит в кухню и садится на краешек стула.
– У тебя такой вид, словно ты взбираешься на эшафот.
Слава богу, рассмеялась.
– И все-таки, что подумают твои знакомые?
– Не переживай, я скажу, что ты моя любовница.
Хохочет она великолепно, откидывая голову назад и открывая рот. Очень трудно не подойти, не обхватить голову и не закрыть рот поцелуем. Но тогда смех оборвется, в глазах мгновенно блеснет холод стали, и она исчезнет из моей жизни навсегда. Неужели может быть так, что она когда-нибудь ответит на поцелуй?
Неужели это чудо возможно?
– Ну вот, так лучше, а то сидишь на краешке стула, как бедная родственница, и готовишься убежать при первом стуке в дверь.
Сейчас выпьешь – полегче станет.
– Этого еще не хватало!
– Шутите, девушка. Я из-за тебя грех на душу взял, солгал бороде, около сердца три часа грел для тебя, а ты отказываешься! Пей, иначе тебя боги накажут. Пей потихоньку, еще холодная.
– Придется пить.
Пьет маленькими глоточками. Какое наслаждение видеть, как она смакует каждый глоток и зажмуривается от удовольствия. Ради такого пойдешь не только на ложь, да простит меня борода, он же тоже мужик.