Приключения северянина. Сборник рассказов

– Давай, давай!

Муфту левой ногой, рычаг вперед, муфту отпустить. Получился небольшой качок назад, но мотор взревел, и машина медленно ползет вверх до самого конца без буксовки. Все, ровное место. Можно заглушить, перевести дух и осмотреть катки и гусянки.

Красивый старт мимо опешившего шефа и лихая гонка по лунной дороге раскрепостили и вызвали чувство свободы.

– Как у тебя, Петрович?

– Все путем! – Он нанес несколько ударов невидимому противнику и, судя по выражению лица, разделал его под орех. Это называется «после драки кулаками».

– Попался бы он мне сейчас!

– Ты его там, в палатке, так же, когда веревочку завязывал?

– Я такой до поры до времени. Ты меня еще не знаешь. Надо быть хитрым.

– Хитрый – дядя Митрий. Ну ладно, погнали.

Гвоздикин

Прежде чем увидеть Григория Владимировича, надо обогнуть печку, стоящую прямо у двери.

– Можно?

– Да-да, входи, Петя.

– Григорий Владимирович, у меня к вам есть несколько вопросов, минут на пятнадцать самое большее. Когда вы сможете уделить мне время?

– Сейчас. Садись, я тебя слушаю.

Он достает из кармана пачку сигарет и выпускает клуб дыма в потолок. Но вонь раздражает сразу, куда бы ее ни направили.

Придется потерпеть, не выгонишь же хозяина из кабинета.

– Ваше мнение о Плетнёве? Годен для директора или не годен?

– Не нам об этом судить, Петя. Видишь ли, он заслуженный зоотехник, окончил сельскохозяйственную академию, его прислало управление из Петропавловска. А в управление он попал по рекомендации из министерства. Зря бы его, видимо, руководство не направило сюда. Правда, райком еще его кандидатуру не утвердил, будут утверждать в этом месяце. Леонид Викторович о нем хорошего мнения, и, скорей всего, его кандидатуру утвердят.

Боже, да у него глаза голубые. Блекло-голубые. И вид усталый, осунулся и слова выдавливает из себя по долгу службы.

– Скажу тебе как коммунист коммунисту. Ведь ты умный парень, у тебя высшее образование. Пойми, ведь сейчас тяжелое международное положение… Израиль, Египет, ведь ты следишь по газетам сам, ты должен меня понять.

«С глупцом разумну речь ведет». Мы теряем время.

– Григорий Владимирович! Ради всех святых не говорите со мной умно. Моего образования достаточно для того, чтобы понять, что я дурак и невежда. Какое отношение имеет международное положение к головотяпству Плетнёва? И мнение первого секретаря меня совершенно не интересует. Я задал вопрос: ваше мнение о Плетнёве? Не хотите отвечать, скажите честно, если вы считаете себя коммунистом. Неужели вам не надоело жевать эту жвачку? И пожалуйста, не курите.

Парторг смотрит уже по-другому, даже усталость прошла.

Улыбается и тушит окурок.

– Ладно, скажу. Гнать надо его, сукина сына. Но это мое мнение, а с ним райком не посчитается. Да меня никто и спрашивать не будет.

Ну вот, другое дело. А то Израиль, Египет… Да у нас в поселке ни одного еврея или араба днем с огнем не сыщешь, одни хохлы.

– Я тоже так думаю. Главный зоотехник, весь мехпарк, рабочком, очень многие оленеводы против него. Кучей навалимся – выкинем.

– Пришлют другого такого же.

– А может, и погибче. Такого держиморду не дело терпеть, да и другой подумает, стоит ли дрова ломать.

– Нельзя так. – Григорий Владимирович снова стал таким же усталым. – Не услышат нас, а он потом травить нас начнет.

– Всех не перетравит, не тараканы.

– Бесполезно все это, – он вдруг рассмеялся, вспомнив что-то. – А лихо ты его. Но только злишь, а он злопамятный, тебе потом все вспомнит.

– Повоюем.

– Воюй. Я свое отвоевал, мне до пенсии два года осталось.

Первое профсоюзное

Профсоюзное собрание. Народу полный зал. В президиуме директор, новый механик по фамилии Дерюгин (протеже Плетнёва), парторг и секретарь из бухгалтерии. Все как обычно: отчет старого профорга, выборы нового. Даже известно, кто будет новым – Дерюгин. Его долго уговаривал, как девочку, парторг, и тот, как девочка, в конце концов согласился. Кто-то из зала прочитает бумажку, составленную парторгом. Предложит кандидатуры. Таким образом, после естественно единогласного голосования будет избран рабочком. И на первом же заседании рабочкома, опять же в присутствии парторга, будет избран Дерюгин председателем рабочкома. И это называется свободными демократическими выборами? А что здесь несвободного? Парторг имеет право внести кандидатуры. Будет звучать вопрос: «Кто предложит еще?» И будет тишина. На тайном голосовании никто не заставляет кого-то вычеркивать или не вычеркивать. Никто не заставляет бросать эту бумажку в урну.

Ни устав профсоюза, ни конституция не нарушены. Но почему воля коллектива так послушна воле директора и парторга? Потому что нет других мыслей? Или страх перед ними? Или просто плевать на все?

Вот и окончен отчет старого председателя, перечислившего все цифры достижений коллектива: мясо, молоко, грузоперевозки.

И звучит вопрос, заданный парторгом:

– Кто желает выступить?

И тишина, звенящая, напряженная.

– Может, у кого есть какие критические замечания? Пожалуйста!

Ни у кого. Все хорошо, все ладно.

– Так что, никто не хочет?

В начале поприща мы вянем без борьбы, Перед опасностью позорно малодушны И перед властию презренные рабы.

Михаил Юрьевич, дорогой, не смотри на меня с печалью.

Пойду я повоюю, чтобы не завянуть.

– Есть? Петя? Пожалуйста! Прошу на трибуну!

Нашел, чем пугать. Трибуна – это не сила, это, скорее, слабость. Как залезешь, так понесет. Спину сверлят глаза Плетнёва и Дерюгина. Они запомнят и напомнят все. В лицо сотни человеческих глаз – а что ты скажешь?