Люнебургская вариация

Погруженный в собственные мысли, он даже не заметил, что еще один пассажир вошел в купе и собрался сесть рядом с ними. Так бывало редко, чтобы кто-нибудь заходил в купе, задернутое шторам. Фриш оторвался от доски и посмотрел на злоумышленника с раздражением. У него был способ косо смотреть на людей, техника, которую он сохранил из своего армейского прошлого. Он никогда не встречал чьих-либо взглядов, а вместо этого сосредотачивался с неодобрением на горле своего собеседника, как если бы обнаружил пятно на его воротнике или незашитую эмблему.

Чувствуя себя наблюдаемым, молодой человек что-то сказал себе под нос, пробормотал приветствие и сел.

Злоумышленнику могло быть чуть больше двадцати. У него были светлые волосы до плеч, ему нужно было побриться, и он был закутан в плащ, белый, но уже не безупречный, застегнутый до шеи. Это был стиль одежды, который Фриш, естественно, ненавидел.

Мальчик рухнул на сиденье и засунул руки в карманы. На плече у него был плоский кожаный портфель. То, что у него не было другого багажа, давало Фришу надежду на то, что ему предстоит короткое путешествие.

Наблюдая за ними в течение нескольких минут, мальчик открыл свой портфель, достал бумагу для рисования и прочистил горло, чтобы привлечь их внимание.

– С вашего разрешения, господа, – сказал он, – я хотел бы сделать вам набросок того, как вы играете в шахматы.

Фриш резко отказался, и мальчик, очевидно смирившийся, будто снова устроился на своем месте. Он снял портфель с плеча и положил рядом с собой, сначала вынув из него небольшой серый пакет, который он поспешно сунул в карман своего плаща.

Фриш вернулся к своим мыслям, но инопланетное присутствие обеспокоило его. Время от времени он бросал быстрые взгляды на незнакомца, который не спускал глаз с доски. Почти незаметные гримасы на его лице наводили на мысль, что он оценивал различные возможности. Баум тоже был полностью поглощен игрой. Оказавшись в выгодной позиции, он сосредоточился со всем вниманием на игре, двигая своими фигурами с явным удовлетворением.

Они играли еще полчаса, после чего Фриш предложил ничью, убежденный, что Баум, как обычно, согласится. Но, к его великому разочарованию, его противник отказался, поджав губы, как будто смакуя марочное вино, и, наконец, дерзко отказался:

– Я бы лучше посмотрел, что получится, если вы не возражаете.

После этого, шаг за шагом, Фриш осознал, что, несмотря на все свои усилия, он движется к несостоятельному эндшпилю, курс, который он хорошо знал, тщательно проанализировав его, хотя его анализ был необъективным. Убежденный, что «Люнебургский вариант» не выдержит критики, он стремился, возможно, бессознательно, укрепить свою убежденность. Когда мат приближался, он сдал своего короля.

– Мой дорогой Баум, – воскликнул он с притворной самоуверенностью, хотя и не мог скрыть угрюмого выражения лица, которое обычно принимают те, кто не желает проигрывать, когда они проигрывают. – Этот вариант не работает.

И поскольку поражение всегда побуждает нас быть снисходительными, он повернулся к юному зрителю почти так, словно хотел привлечь его внимание. Юноша продолжал смотреть на доску с сомнительным выражением лица, как будто складывал несбалансированные счета. Но невозможно было понять, насколько хорошо он знал игру.

Молодой человек прочистил горло и сказал:

– Мне не кажется, что вы сделали самые лучшие ходы.

Фриш был ошеломлен. Потребовалось усилие, чтобы поглотить оскорбление, но после того, как он восстановил самообладание – ибо только с величайшей выдержкой можно ответить некомпетентному человеку – он ухмыльнулся.

– Вы думаете, что нет?

Если и было что-то, что он не мог вынести, так это мнение зрителя-любителя, который, возможно, едва знал, как движутся фигуры. Этот молодой художник, например, был именно таким образцом, его приход был неизбежным раздражителем. Его взгляд на шахматы был недальновидным и ограниченным. Он был из тех, кто видит маты, вырисовывающиеся повсюду, как миражи в пустыне, и таким часто приходилось удерживать руку, как наивному ребенку, которому захотелось поиграть с фигурками. В поезде всегда существует угроза непредсказуемого вторжения незнакомца, и вторжение этого дилетанта было совершенно непредсказуемым, даже беспрецедентным. За многие годы, которые Фриш и Баум совершали этот маршрут на поезде, было несколько случаев, когда нарушитель, который мог бы выбрать свободное купе, вместо этого решался присоединиться к джентльменам, чувствуя себя свободно. Безобидные, поверхностные комментарии некомпетентных людей, конечно, легко опровергались. Но, как оказалось, этот злоумышленник, похоже, знал правила игры и говорил с явным намерением спровоцировать.

Фришу удалось успокоиться. Ему даже пришло в голову, что этот прекрасный молодой джентльмен может быть поводом для развлечения.

– Что заставляет вас думать, что в этой позиции были лучшие ходы? – спросил он, слегка наклонившись вперед.

Молодой человек многозначительно, почти презрительно усмехнулся.

– В этой позиции их явно нет, – сказал он.

– В смысле?

– Это означает, что нам придется отступить на несколько ходов, чтобы я мог объяснить вам это.

Фриш провел еще одну короткую битву с самим собой.

– Действительно.

– В самом деле. Этот вариант нужно разыгрывать как можно более динамично, а не сводить его к навязанной вами защитной неподвижности. Его цель – ферзь, а пешки – это основная угроза. Без некоторой компенсации за первоначальную жертву коня вы столкнетесь с проигрышем в эндшпиле, это очевидно.

– Очевидно, – пробормотал Баум, не сводя глаз с доски. – Очевидно, – повторил он, словно охваченный легким приступом эхолалии.

Фриш собирался что-то сказать, когда молодой человек поднял руку.

– Я играл в этот вариант много раз, – сказал он. – На самом деле, я всегда играю против ферзевого дебюта.

– Полагаю, успешно, – саркастически заметил Фриш.

– О, да, – ответил молодой человек. – В восьмидесяти процентах случаев. Играя черными – это настоящий успех.

– Мой дорогой сэр, – объявил Фриш, уже не в силах сдерживаться, – я хочу сказать вам только одно: эта защита бесполезна. Около года назад она внезапно стала популярной, прежде всего, как мимолетное увлечение (ведь даже в шахматах мода приходит и уходит), пока я сам не почувствовал себя обязанным уничтожить ее в своем журнале.

Он говорил авторитетно.

– Его единственное – и я повторяю, единственное – преимущество состоит в том, что тот, кто тревожит воду, иногда создает неприглядную турбулентность, в которой противник может поскользнуться и упасть. Но не более того. Он полагается только на неожиданность. Это, безусловно, основано на иллюзиях.

Здесь он замолчал, видимо, сожалея о своей горячности. Выбрав более нейтральный тон, говоря с осторожностью, с которой он мог бы выбрать галстук, подходящий к вечернему костюму, он добавил:

– В любом случае, похоже, вы тоже играете в шахматы.

– Больше нет, – ответил молодой человек.

– Но как же? Я же вижу ваши знания.

– Я играл долгие годы, пока не получил звание гроссмейстера. Но теперь я не имею ничего общего с шахматами.

– Что ж, – великодушно предложил Фриш, – почему бы не воспользоваться этой возможностью?

Прибытие злоумышленника раздражало, но теперь, когда Фриш понял, что имеет дело с экспертом, он внезапно передумал.

– Если хочешь…, – продолжал он, широко указывая на крошечную шахматную доску, на которую г-н Баум все еще смотрел, словно потрясенный своей победной позицией.

Молодой человек застенчиво отказался.

– Я не могу, я действительно не могу.

– Но почему бы и нет? Что может быть лучше? Я доктор Фриш, мастер и международный шахматный рефери. Также редактор журнала Der Turm.

Молодой человек пожал протянутую ему руку, коротко кивнув и пробормотав:

– Майер.

Фриш отказался сдаваться.

– Вы можете играть белыми, если хотите. Или возьмите черных и используйте этот вариант.