Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1

* * *

Пользуясь такой возможностью, считаю необходимым поблагодарить всех, кто поощрял автора как помощью и добрым отношением, так и долготерпением.

Прежде всего, Елизавету Викторовну Дружинину и Александра Львовича Соболева, чью постоянную поддержку я чувствовал все годы работы над книгой; Марину Витальевну Бокариус и Михаила Пантелеевича Лепехина, которые искренне и безотказно помогали мне добрыми советами; Нину Владимировну Брагинскую за возможность воспользоваться неопубликованными материалами О. М. Фрейденберг; Марину Федоровну Румянцеву, Юрия Николаевича Жукова, Романа Борисовича Казакова и Александра Сергеевича Сигова за помощь и неизменное дружеское отношение.

Также спешу поблагодарить тех, кто внимательно и терпеливо прочитал рукопись книги и высказал свои мнения и замечания относительно прочитанного – моих рецензентов Константина Марковича Азадовского и Рафаила Шоломовича Ганелина, а также издателя Ирину Дмитриевну Прохорову. Не могу не отметить и значительную помощь, оказанную мне редактором Олегом Васильевичем Ивченко в процессе работы над книгой.

Отдельная благодарность – сотрудникам всех архивохранилищ, где мне представилась счастливая возможность работать, а особенно – Галине Рауфовне Злобиной (РГАЛИ), Нине Ивановне Абдулаевой и Людмиле Геннадиевне Киселевой (ГА РФ), Вере Игоревне Поповой и Наталии Викторовне Быковой (ЦГАИПД СПб), Ирине Георгиевне Таракановой (АРАН), Наталье Сергеевне Прохоренко и Ирине Владимировне Тункиной (ПФА РАН), Ларисе Яковлевне Федулиной (ЦГА СПб), Ларисе Сергеевне Георгиевской (ЦГАЛИ СПб), Лесе Борисовне Кучер (Архив СПбГУ), Ларисе Александровне Тимохиной (ЦХСФ Росархива, г. Ялуторовск Тюменской обл.), Валентине Сергеевне Логиновой (Музей ИРЛИ РАН).

    Москва, февраль 2011 г.

Глава 1

Большая идеология

День роспуска Коминтерна, 15 мая 1943 г., казался многим современникам знаменательным: наконец-то большевики сами отказались от идеи мирового господства «пролетариев всех стран». На фоне победных новостей с фронтов роспуск Коминтерна казался еще одним из взятых городов или еще одной из выигранных кровопролитных битв, за которыми должны были последовать еще более масштабные и радостные свершения на идеологическом фронте. По крайней мере, как свидетельствуют агентурные сводки Наркомата государственной безопасности, именно такие мысли рождались в умах интеллигенции.

«Скоро нужно ждать еще каких-нибудь решений в угоду нашим хозяевам (союзникам), наша судьба в их руках. Я рад, что начинается новая разумная эпоха. Они научат нас культуре…»[40 - Сообщение Управления контрразведки НКГБ СССР «Об антисоветских проявлениях и отрицательных политических настроениях среди писателей и журналистов». [Не позднее 24 июля 1943 г.] // Власть и художественная интеллигенция… С. 491.] – говорил К. И. Чуковский. В этом же ключе высказывался профессор-пушкиновед С. М. Бонди:

«Для большевиков наступил серьезный кризис, страшный тупик. И уже не выйти им из него с поднятой головой, а придется ползать на четвереньках, и то лишь очень короткое время. За Коминтерном пойдет ликвидация более серьезного порядка… Это не уступка, не реформа даже, целая революция. Это – отказ от коммунистической пропаганды на Западе, как помехи для господствующих классов, это отказ от насильственного свержения общественного строя других стран. Для начала – недурно… Вот вам то первое, творческое, что дали немцы и война с ними…»[41 - Там же.]

Более категоричен был Я. Э. Голосовкер:

«Советский строй – это деспотия, экономически самый дорогой и непроизводительный порядок, хищническое хозяйство. Гитлер будет разбит и союзники сумеют, может быть, оказать на нас давление и добиться минимума свобод…»[42 - Там же. С. 492.]

Но не все были столь единодушны; тонко чувствующий конъюнктуру времени В. Б. Шкловский не отходил от трезвого пессимизма:

«Все равно, у нас никто не в силах ничего изменить, если нет указки свыше… Меня по-прежнему больше всего мучает та же мысль: победа ничего не даст хорошего, она не внесет никаких изменений в строй, она не даст возможности писать по-своему и печатать написанное»[43 - Сообщение Управления контрразведки НКГБ СССР… С. 493–494.].

Но лишь будущее могло подтвердить или опровергнуть начертанные перспективы внутриполитических изменений. В приведенных выше цитатах обращает на себя внимание то, что высказывания объединены одинаковым заблуждением, будто «спасение» придет извне. Именно преувеличением роли и влияния союзников на поступки сталинского руководства отличались настроения тех лет. Иногда такие настроения даже превращались, как, например, в словах К. А. Федина, в страх:

«Ничего мы сделать без Америки не сможем. Продав себя и весь свой народ американцам со всеми нашими потрохами, мы только тогда сможем выйти из этого ужаса разрушения… Отдав свою честь, превратившись в нищих и прося рукой подаяния, – вот в таком виде мы сейчас стоим перед Америкой. Ей мы должны поклониться и будем ходить по проволоке, как дрессированные собаки…»[44 - Там же. С. 495.]

Трудящиеся тыла испытывали иное воздействие союзников: поступавшие из-за границы в качестве помощи продовольственные товары, предметы одежды и повседневного быта почти всегда превосходили по качеству и удобству отечественные; причем некоторые бытовые новинки казались иноземным чудом – например, застежки типа «молния» на бывшей в употреблении заграничной одежде. Вполне естественно, что это порождало непривычный для советского человека притягательный образ западных стран и соответствующие настроения. Даже на фронте, куда от союзников поступали медикаменты и перевязочные материалы, были заметны их значительные преимущества перед отечественными аналогами.

Действительно, примерно с момента заключения 23 августа 1939 г. Советско-германского договора о ненападении (пакт Молотова – Риббентропа) сталинское руководство оказалось отвлечено подготовкой войны с Германией, тем самым сила воздействия на идеологическом направлении несколько ослабла. Репрессии, волна которых уменьшилась в конце 1938 г., перестают носить сплошной и всепоглощающий характер; появляются намеки на свободу литературно-художественного творчества и научной работы. В общественных науках открываются возможности для обсуждения устоявшихся концепций и даже их критики. Одновременно война настолько мобилизовала моральные силы советских людей, что страна испытывала гигантский подъем патриотизма, а с переломом войны – все возрастающей национальной гордости.

Вместе с тем народ-победитель надеялся и на милость от власти; лелеялось и ожидание большей свободы. «Да и с фронта, – говорил в 1943 г. поэт И. Уткин, – придут люди, которые захотят, наконец, получше жить, посвободнее…»[45 - Там же. С. 488.]

Все это были ожидания военного времени, которое, несмотря на все ужасы, казалось совершенно новой эпохой. Б. Л. Пастернак писал в романе «Доктор Живаго»:

«…По отношению ко всей предшествующей жизни тридцатых годов, даже на воле, даже в благополучии университетской деятельности, книг, денег, удобств, война явилась очистительною бурею, струей свежего воздуха, веянием избавления. ‹…› И когда возгорелась война, ее реальные ужасы, реальная опасность и угроза реальной смерти были благом по сравнению с бесчеловечным владычеством выдумки и несли облегчение, потому что ограничивали колдовскую силу мертвой буквы».

Но именно «мессианские» настроения внутри страны, а также, начиная с освобождения Европы, рассказы демобилизованных солдат об условиях заграничной жизни, резко контрастирующие с традиционным, сформированным многолетней пропагандой представлением советского человека, заставили руководство страны задуматься о возможных последствиях. Поэтому с того самого момента, как ход войны был переломлен, активизируется работа сталинского идеологического аппарата. И если с началом войны целью пропаганды являлось усиление патриотизма и антинемецких настроений, то теперь идеологический вектор был направлен на разжигание национальной гордости с одновременной жесткой критикой прозападных настроений и симпатий. И эта идеология наступала широким фронтом с середины войны вплоть до конца 1940-х гг., когда она окончательно вытеснила какие-либо альтернативные настроения.

Еще до этого, 31 июля 1942 г., секретарь Московского обкома и горкома ВКП(б) и одновременно секретарь ЦК ВКП(б) по пропаганде А. С. Щербаков на заседании Бюро МГК ВКП(б) вдруг вспомнил об обсуждении в конце 1935 г. в ЦК вопроса о героизме Минина и Пожарского:

«…Много было нигилизма к своей русской истории (непонимание наследства), а затем поняли. После постановления ЦК партии было издано много книг о Минине и Пожарском, об Александре Невском… Это указание ЦК партии было связано с разгромом троцкистских и бухаринских историков, с разгромом школы Покровского – вот это куда вело»[46 - Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина… С. 252.].

Однако исходили подобные умонастроения, конечно, не от Щербакова, а от руководителя страны. Еще до войны Сталин верифицировал свои мысли; впервые во всеуслышание он высказал свою точку зрения 17 марта 1938 г. в Кремле на торжественном приеме в честь папанинцев:

«За малоизвестных раньше, а теперь известных всему миру наших героев, за папанинцев! За то, чтобы мы, советские люди, не пресмыкались перед западниками, перед французами, перед англичанами и не заискивали перед ними! За то, чтобы мы, советские люди, усвоили, наконец, новую меру ценности людей, чтобы людей ценили не на рубли и не на доллары! Что такое доллар? Чепуха! За то, чтобы мы научились, как советские люди, ценить людей по их подвигам! А что такое подвиг, чего он стоит? Никакой американец, никакой француз, никакой англичанин вам этого не скажет, потому что у него есть одна оценка – доллар, стерлинг, франк. Только мы, советские люди, поняли, что талант, мужество человека – это миллиарды миллиардов презренных долларов, презренных стерлингов, презренных франков (слова Сталина покрываются бурной овацией всех присутствующих)»[47 - Сталин И. В. Сочинения. Тверь, 2006. Т. 18. С. 153.].

Осенью того же 1938 г. Сталин, по воспоминаниям Ю. А. Жданова, озвучил подобные мысли на праздновании 40-летия МХАТа:

«Знайте, что в мире нет театра, подобного вашему, и, поверьте, французы подметки вашей не стоят. У нас, у русских, с дореволюционных времен сохранилось преклонение перед заграницей. Это рабская черта. На этом иностранные шпионы ловили русских людей»[48 - Жданов Ю. А. Взгляд в прошлое: Воспоминания очевидца. Ростов-на-Дону, 2004. С. 159.].

Но вряд ли эти высказывания вождя стали полной неожиданностью; еще летом 1936 г. в газетах получили отклик две кампании, знаменующие новую линию во внутренней политике. То были кампании по обвинению математика Н. Н. Лузина и сотрудников Пулковской обсерватории во главе с Б. П. Герасимовичем в антипатриотизме и преклонении перед иностранщиной. Тогда стал очевиден формирующийся политический вектор, и, видя аресты своих коллег, «советские ученые полагали неблагоразумным публиковать свои статьи за границей или участвовать в работе западных лабораторий»[49 - Александров Д. А. Почему советские ученые перестали печататься за рубежом: Становление самодостаточности и изолированности отечественной науки, 1914–1940 // Вопросы истории естествознания и техники. М., 1996. № 3. С. 3. (Цит. фраза А. Вусинича.)]. В те годы Большой террор окончательно отбил желание налаживать связи с заграницей.

Мысль Сталина была мгновенно подхвачена партийной печатью: 1 мая 1938 г. журнал ЦК ВКП(б) «Большевик» напечатал статью Б. М. Волина[50 - Волин Борис Михайлович (настоящее имя Фрадкин Иосиф Ефимович; 1886–1957), – публицист и партийный деятель, член РСДРП с 1904 г., в 1918–1922 гг. близко общался с В. И. Лениным, делегат VIII, IX и XVI съездов партии. Уже в середине 20-х гг. встал на сторону Сталина, играл важную роль в системе политпросвещения. В 1931–1935 гг. директор ИКП, начальник Главлита и член Коллегии НКП, в 1935–1936 гг. руководил Отделом школ ЦК ВКП(б), в 1936–1937 гг. заместитель министра просвещения РСФСР, затем заведующий кафедрой марксизма-ленинизма в ИФЛИ (с 1939 г. – профессор). В 1941 г. ушел на фронт, участвовал в партизанском движении, после войны работал в ИМЭЛ и преподавал в МГУ. С 1931 по 1945 г. был главным редактором «Исторического журнала», позднее входил в редколлегию «Вопросов истории». См.: Куйбышева К. С. Борис Михайлович Волин // Воспитанники Московского университета – большевики дооктябрьского призыва: Биобиблиограф. словарь. М., 1977. С. 53–59.] «Великий русский народ», заголовок которой станет девизом советской идеологии следующих пятнадцати лет. Да и все основные идеи этой, тогда еще не вполне понятной, идеологии оказались сформулированы умелым пером Волина:

«Советский патриотизм русского народа – это любовь к социалистической родине – отечеству трудящихся всего мира. Советский патриотизм неразрывно связан с пролетарским интернационализмом, с симпатиями к трудящимся всего мира, борющимся против фашизма, против империалистической буржуазии. ‹…›

Нет такой отрасли мировой науки и культуры, где бы русский народ не был представлен своими талантливыми сынами.

Гений русского народа неиссякаем. Он творил вопреки неистовствам и зверствам господствующих классов и их правительств. Гений русского народа в великую социалистическую эпоху творит свободно и радостно на свободной советской земле.

Русская литература, русская наука, русское искусство являлись и являются образцом для всех народов нашей страны, для трудящихся всего мира. Культура народов СССР исторически связана с культурой русского народа, она неизменно испытывала и испытывает на себе благотворное влияние передовой русской культуры. Народы СССР с живейшим интересом и вниманием изучают русский язык, изучают искусство, литературу, науку, созданную русским народом. ‹…›

Иуда-Бухарин в своей ненависти к социализму клеветнически писал о русском народе как о “нации Обломовых”. Гончаровское понятие “обломовщины” этот гнусный фашистский выродок пытался использовать в своих контрреволюционных целях. Это была подлая клевета на русскую нацию, на мужественный, свободолюбивый русский народ, который в неустанных боях, в напряженнейшем труде выковал свое счастливое настоящее и создает еще более счастливое и прекрасное будущее»[51 - Волин Б. Великий русский народ // Большевик. М., 1938. № 9. 1 мая. С. 26–27, 34.].

Эта программная статья без труда нашла отклик в историко-литературной области: здесь проводником идей патриотизма оказался Валерий Яковлевич Кирпотин, профессор Института красной профессуры и сотрудник ИМЛИ имени А. М. Горького (в 1932–1936 гг. секретарь Оргкомитета ССП СССР и заведующий сектором художественной литературы Отдела партийной пропаганды и агитации ЦК ВКП(б)). 15 июня 1938 г. в том же журнале «Большевик» вышла в свет его статья под нейтральным заглавием «Русская культура», однако она символично начиналась словами: «Русский народ – великий народ». Эта статья, подобно другим текстам этого тенденциозного литературного критика, выдает и неудовлетворенные амбиции самого Кирпотина, который претендовал на лавры идеолога в области литературы:

«Неизбежное торжество социализма во всем мире подготовлено всей предшествующей историей человечества. Триумф учения Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина в нашей стране – воплощение в жизнь мечты лучших умов всех прошлых поколений, в том числе и лучших людей прошлой культуры русского народа. Русский народ уже в начале своей исторической жизни проявил высокие гражданские доблести и замечательную творческую энергию. Во времена феодальной раздробленности среди русского народа жило сознание национального единства. Летопись повествует об истории “русской земли”, ставя понятие национального единства и национальный патриотизм выше антагонизма уделов. Русский народ населял территорию, веками подвергавшуюся нападениям воинственных кочевников. Воодушевлением в борьбе за единство русского народа, против врагов-иноземцев рождено “Слово о полку Игореве” ‹…›.

То, что было не под силу даже гигантской и всевластной энергии Петра I, сделал гениальный русский ученый, крестьянский сын Михайло Ломоносов. ‹…› Ломоносов впервые сделал русский язык языком науки и литературы. В этом он является гениальным предшественником Пушкина. В среде, смотревшей на родной язык как на язык варваров, Ломоносов с истинно патриотической гордостью доказывает теоретически и практически полноценность и богатство русского языка. ‹…› Связанный кровными узами с русским народом, Ломоносов думал не о корысти или о карьере, а о благе народа и о величии своей страны ‹…›.

Мировая роль русской культуры проявилась с особенной силой, в невиданном масштабе, когда во главе революционной борьбы русского народа стал рабочий класс. ‹…› Это обстоятельство и явилось причиной превращения России в очаг ленинизма – «высшего достижения» (Сталин) русской культуры.

Деятельность вождей рабочего класса – Ленина и Сталина, – воспитанных на опыте мирового революционного движения и революционных традициях русского народа, превратила нашу страну в центр мировой культурной жизни. Народы всего мира смотрят на русский народ как на учителя борьбы и победы. Советский народ пользуется величайшей любовью и уважением среди всех народов мира. Труднейшие проблемы, над разрешением которых билось все человечество, впервые разрешены народами СССР во главе с русским народом, под руководством Ленина и Сталина»[52 - Кирпотин В. Русская культура // Большевик. М., 1938. № 12. 15 июня. С. 47–49, 55, 57.].

В качестве образца советского патриота Кирпотин выдвигает Горького:

«А. М. Горький был патриотом своей социалистической родины, учеником, единомышленником, другом и соратником Ленина и Сталина. Он звал всех честных работников культуры всего мира под знамя Ленина – Сталина, он учил в каждом деле руководствоваться великими идеями Ленина и Сталина. ‹…›

Горький, этот величайший гуманист, страстно ненавидел врагов рабочего класса, врагов народа, врагов культуры. “Если враг не сдается – его уничтожают”, – говорил Горький. Эти слова Горького продиктованы великой любовью к трудящимся. Подлейшие из подлых, изменники и предатели, шпионы и наймиты фашистских контрразведок, троцкистско-бухаринские бандиты убили Горького, величайшего мастера русской и мировой культуры, ибо они являются злейшими врагами культуры, злейшими врагами трудящихся всего мира и русского народа, посягавшими на существование СССР – родины всего передового человечества»[53 - Кирпотин В. Русская культура. С. 58–59.].

Однако маховик пропаганды советского патриотизма, готовый раскрутиться еще тогда, не был запущен: внешняя политика Сталина требовала попридержать великодержавные амбиции и продемонстрировать лояльность фашизму. Но осенью 1941 г., когда анестетическая оторопь от гитлеровского нападения отпустила руководство страны, идеологическая машина начала активно работать – тема русского героизма стала самой актуальной.

«Вероятно, он раньше и лучше других в партийном руководстве понял, что народ не будет воевать за колхозы, а за родину – будет, что война должна быть отечественной»[54 - Ганелин Р. Ш. СССР и Германия перед войной: Отношения вождей и каналы политических связей. СПб., 2010. С. 267. (Цитируется фраза из письма А. Х. Горфункеля Р. Ш. Ганелину, 2001 г.)].

7 ноября 1941 г. «Правда» напечатала речь Сталина, сказанную накануне на торжественном заседании Моссовета. В частности, глава государства сказал о фашистах:

«И эти люди, лишенные совести и чести, люди с моралью животных, имеют наглость призвать к уничтожению великой русской нации – нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова!»

А уже с начала 1943 г. газета «Литература и искусство», у руля которой стоял секретарь ССП СССР и член ЦК ВКП(б) А. А. Фадеев, начала масштабную кампанию по пропаганде русского патриотизма. Велась она достаточно тонко, особенно с учетом таланта главного редактора – а Фадеев был очень умелым политическим стратегом. Поэтому газета не так часто публиковала громкие редакционные передовые, делая упор на персональные выступления известных деятелей литературы и искусства – А. Н. Толстого, И. Г. Эренбурга, А. М. Герасимова и др.[55 - Подробнее см.: Жуков Ю. Н. Сталин: тайны власти. С. 191–194.] Давая возможность высказаться представителям литературы и искусства, газета таким образом формировала новое мировоззрение коллег по цеху (газета «Литература и искусство» на несколько военных лет объединила «Советское искусство» и «Литературную газету»)[56 - «Литература и искусство» – газета Союза советских писателей СССР и Всесоюзного комитета по делам искусств при СНК СССР, выходила с 1 января 1942 по 28 октября 1944 г.; начиная с 7 ноября 1944 г. «Советское искусство» и «Литературная газета» стали выходить по отдельности. См.: Газеты СССР, 1917–1960: Библиографический справочник. М., 1970. Т. 1. С. 35.].

Стоит отметить, что именно в газете «Литература и искусство» 3 июля 1943 г. в статье И. Эренбурга «Долг искусства» появилось не слишком знакомое слово, которое через несколько лет станет клеймом: