Пепел

– Что с ним? – пробормотал он.

– Не читал ещё. Тебя ждал.

Степан стремительно разорвал конверт и принялся читать по слогам вслух, ведь отец читать не умел. Сперва его напугал короткий объем письма, но он проглотил ком в горле.

«Дорогие батя и брат, скоро я приеду домой. Ждите через неделю. Ваш Дмитрий».

– Возвращается! – радостно вскричал Степан. – Возвращается, батя! – счастье разрывало его, и он даже засмеялся. – Недолго немчин его терпел!

– Живой… – онемевшими губами пролепетал старик и, заплакав, сложил руки в молитве. – Слава тебе, Господи!..

V

Темным ноябрьским утром выпал первый снег. Не зажигая света, Степан вышел из дому. Густой пар сорвался с губ, и он зарылся носом в воротник тулупа.

Нетронутый голубоватый снег сиял, точно отражая небо на земле. Тонкие ветви деревьев накренились от тяжести.

Степан отпер конюшню и оседлал коня, время от времени широко зевая. Уже скоро он выехал на улицу и поскакал на станцию встречать брата.

Он прибыл на перрон, когда совсем рассвело. Рабочие в спешке расчищали пути, лентой уносившиеся в даль и растворяющиеся в тумане.

Рокот колес встревожил тишину; на горизонте показался локомотив, выпускавший облака пара. Конь взволновался, прижав уши и попятившись, и Степану потребовалось немало усилий, чтоб его усмирить.

Состав остановился; из окон на половину высовывались солдаты, замечая в толпе родных и знакомых. Радостный шум людей поглотил перрон. Двери распахнулись, извергнув десяток человек. Грузно вздохнув, паровоз напрягся и сдвинулся с места, снова набирая ход.

Степан увидел брата ещё в окне, а когда он сходил, ринулся к нему. Дмитрий огляделся, не замечая ничего; осунувшееся лицо его выражало глубокую потерянность, серая шинель добавляла отчуждения облику. Степан налетел на него, едва не повалив, и заключил в крепкие объятия.

– Братуха! – смеялся он. – Ну привет! Живой-таки, а! Рассказывай, где тебя черти носили? Чего не писал так долго?

Счастью Степана не было предела; улыбка ни на миг не остывала, синие глаза жадно изучали брата, словно он мог вот-вот испариться.

– На войне особо не попишешь, – дёрнул плечом Дмитрий и тяжело прибавил: – Отойди-ка, на ногу наступил.

Степан сделал шаг назад и только сейчас обнаружил, что Митька опирается на костыль, и от бедра до пятки его ногу затягивает бинт.

– Поэтому я и дома, – бросил солдат. – Так и будем на морозе стоять?

– Да нет… Вон, лошадь… Я-то, дурак, думал, что ты с Белокрылом приедешь, – помогая Дмитрию дойти до коня, говорил Степан. – Ему в паровоз, наверное, нельзя?.. Давай я помогу тебе сесть!

– Я сам, – отказался Дмитрий, опёрся на костыль, здоровую ногу поставил в стремя, а больную перекинул; боль сжала его в судороге.

– Ну что ты, я бы помог!.. – досадливо вздохнул младший брат и повел коня шагом. – Ты, Мить, чего такой смурной? Ужели не рад?

Тот не сразу дал ответ. Долгие секунды лишь хруст снега скрашивал безмолвие.

– Рад, конечно, – буркнул он. – Война это всё. Как подумаешь…

Жалость заворошилась в груди Степана, и он с сочувствием вздохнул:

– Тебя где так?..

Дмитрий посмотрел на свою ногу и отмахнулся.

– Это ещё легко отделался. Коня моего ранили. Как сейчас чувствую: уходит земля, он подгибается, падает. А я лежу под ним. Вылезти не могу. У самого ранение в плечо, но там ссадина да и только. Товарищ вытащил меня.

Пораженный его историей, прозвучавшей, как эхо смерти, младший брат не стал спрашивать о коне, понимая, что тот, вероятно, был оставлен на поле боя.

– Говорят, – неловко вставил Степан. – Эта война не похожа на прошлые. Прямо мясорубка.

– Много чего говорят.

– А конец ей когда?.. Жаль, жаль народ губить зря! – неожиданно вырвалось у него. – Ведь люди ни за что помирают!

– Ни за что? – повторил Дмитрий, нахмурившись. – Они погибают за царя, за веру, за землю и за свои семьи.

Они повернули, выйдя на проселочную дорогу; солнечный луч осветил полотно снега.

– Не понимаю, о чем ты толкуешь, – покачал головой Степан. – До семьи немец как доберется? Да и неужто они убивать будут наши семьи, а? Не звери же они… Я вот всё думаю днём и ночью: по ту сторону же тоже люди. И им, небось, рассказывают басни, что мы поубиваем всех. И все бьются от страха и обмана. Ты не веришь мне, а давеча у Демидовых сын погиб. Вот и я не верю, что какого-нибудь немца так же не ждала мать. Его, ты думаешь, по-другому растили?..

– Выдумщик ты, – оборвал его брат, грозно смотря перед собой. – Всё сказки сочиняешь.