Жена фокусника

Ну ты и дура, Марина! Но теперь это не важно. Дура или нет – рви когти!

И я помчалась со всех ног. Я летела так, что ветер свистел в ушах. Ноги стали не моими, я их просто не чувствовала, но слышала, как к моему топоту прибавились еще две пары ног. Я слышала их смех, сквозь собственное дыхание. Резко, в одно мгновение мне стало страшно, как никогда, и я побежала быстрее, чем была способна. Сердце сотрясало мое тело изнутри, адреналин взрывал нервную систему, голова отключилась. Только тело, только ощущения. И сработало. Где-то сзади послышалось удивленные голоса. Не сомневаюсь – эти ублюдки знают, где моя машина припаркована, и все на что мне остается надеяться – что они не спустили мне колеса, прежде чем начать увлекательную гонку. Я достала ключи из кармана и услышала, как телефон мой телефон выпал и разлетелся вдребезги о бетонный пол, но я даже не думала сбавлять ход. Только бы успеть добежать до машины, а там я уверена, что снесу любого, кто встанет на моем пути. Только бы добежать! Я нажала кнопку сигнализации, и моя машина послушно отозвалась в самом дальнем конце стоянки. Это плохо. Это очень плохо. Слишком далеко. Такой темп я просто не выдержу. Послышался восторженный вопль – мои преследователи завелись. За год беспечной жизни я и забыла, каких уродов носит на себе Земля. Их движения были быстрыми, тела гибкими и легкими, и они стремительно сокращали расстояние между нами. И вот я уже надсадно дышу, забирая из тела последние силы. Все, на что мне приходиться надеяться – это моя хитрость.

Я резко свернула в очередной проход между машинами. На что рассчитывала – не знаю, потому как совершенно очевидно – нет у меня ни хитрости, ни мозгов. Видимо я предполагала, что я меньше, а значит, в узком пространстве между машинами у меня будет фора. Но я не учла один из главнейших факторов – полнейшую безнаказанность. Пока я пробиралась между лакированных боков автомобилей, Белка и Низкий выбрали кротчайший путь – они запрыгивали на капоты и крыши, то пролетая над ними, как паркурщики, то нагла топча чужую собственность ногами, оставляя вмятины на железе. До моей машины оставались считанные метры. Я стиснула зубы, выжимая из себя последнее, выходя на финишную прямую.

Его правая рука вцепилась в мой свитер – ткань затрещала, но выдержала напор. Меня резко затормозило, как при лобовом столкновении, моя кофта натянулась, как ремень безопасности, но тело продолжало движение вперед, подчиняясь инерции, и если бы не левая рука, схватившая меня поперек груди, я бы потеряла равновесие. Низкий прижал меня к себе и я спиной почувствовала жар его тела под одеждой и бешенное сердцебиение внутри грудной клетки. Его смех зазвенел прямо над моим ухом, перемешиваясь с быстрым дыханием. Я дернулась, пытаясь высвободиться из его лап, но правая рука быстро перехватила меня поперек живота и парень, а пол головы ниже меня, легко оторвал меня от земли, заставив меня беспорядочно размахивать руками и ногами. Я заорала, но он, вернув меня на землю, закрыл мне рот и потащил за собой. Я брыкалась и пыталась цепляться ногами за землю, а руками за все, что могло попасться. Низкий ощутимо сдавил мой живот. Я замычала.

– Ты поаккуратней там, а то Фокусник с тебя шкуру сдерет, – пропел Белка, который медленно приближался к нам. Его нежный голос смешивался с тихим смехом, в котором отчетливо звенел восторг. Для них это всего лишь игра, и я немало развлекла мальчиков.

– Не сдерет, – прошипел Низкий, но ощутимо ослабил хватку.

Белка захохотал и, поравнявшись со мной, выхватил у меня ключи из рук. Он нажал кнопку брелка. Моя машина отозвалась коротким писком, и я поняла, что мне не хватило несколько несчастных секунд – мы были в нескольких шагах от моего багажника. От отчаянья я взвыла, но тут же задохнулась в ладони, стискивающей мой рот. В моей голове звенел лишь один вопрос – когда же появиться охрана торгового центра? Камер тут видимо – невидимо. Неужели человек, сидящий у монитора, не задался вопросом, куда меня тащат двое молодчиков?

Меня буквально запихали на заднее сиденье моей же машины. Белка сел рядом со мной и с нежностью бывшего любовника обнял меня и прижал к себе. Я дернулась и попыталась оттолкнуть его.

– Спокойно, спокойно, сладкая моя… у нас есть разрешение вколоть тебе снотворное, если ты будешь дурковать. Хочешь баиньки?

Я мотнула головой.

– Ну, тогда сиди спокойно.

С этими словами он крепче прижал меня к себе и своими руками, словно наручниками, обвил мои запястья.

– Чего ты там вцепился в неё? – спросил Низкий, который плюхнулся на место водителя и теперь смотрел в зеркало заднего вида. На меня он не смотрел, как и Белка. Они вообще общалась между собой и обо мне речь шла исключительно в третьем лице.

– Та еще сука… – заулыбался Белка. – Ты забыл, как она в прошлом году на тотализаторе голыми руками Фокуснику вену на шее вскрыла?

– Помню, помню… – пробубнил Низкий и странно хохотнул.

– Не хочу сиденья запачкать, – засмеялся Белка, а затем посмотрел на меня и ласково добавил, – Психопаточка…

– Да пошел ты на хер! – рявкнула я.

– Ну, вот зачем ты так грубо? Нормально же общались…

Мотор машины завелся, включилась аудиосистема и из колонок зазвучали Fall Out Boy «This ain’t a scene, it’s an arms race».

– Ух ты, олд скул! – обрадовался Низкий.

– Олд скул это Aerosmith и Машина Времени, идиоты.

– Ну, кому как, старушка, – сказал Белка, едва не касаясь моей щеки губами.

Машина тронулась и медленно выехала в проезд между рядами машин.

Я подняла на него глаза:

– Почему Фокусник? – спросила я, глядя в хрустальные голубые глаза, обрамленные кукольно-длинными ресницами, слушая, как заходиться в груди мое сердце. Белка долго смотрел на меня, с любопытством разглядывая мое лицо, а затем спросил:

– А что, он не рассказывал тебе?

– Не рассказывал чего? – спросила я, чувствуя, как кристаллизуется кровь в кончиках пальцев.

Белка улыбнулся одними губами, потому как в голубых глазах снова вспыхнула ничем не прикрытая ненависть:

– То есть ты трахалась с человеком, о котором совершенно ничего не знаешь?

– Можно подумать ты узнаешь подноготную до десятого колена, прежде чем вставить кому-нибудь…

Белка оскалился. Я напугалась. Он был жутким. От его улыбки по телу побежали мурашки, и не только потому, что улыбка эта всегда половинчатая, и распространяется только на губы, а потому, что невозможно узнать по его лицу, скалиться он или улыбается.

Его лицо смягчилось, взгляд задумчиво заскользил по моему лицу, а затем он сказал:

– Мы все ложимся в постель с незнакомцами, – затем он немного помолчал и добавил. – Сама у него спросишь.

Мои внутренности ухнули вниз.

Глава 3. Кусок белого золота

Долетели мы быстро. Всю дорогу в машине гремела музыка, но гораздо громче грохотало мое сердце. От страха я не запомнила и половину пути, ведь под боком у Белки не чувствуешь себя в тепле и безопасности – обнимать его все равно, что обнимать работающую бензопилу. Когда на горизонте показалась исполинская туша санатория, мой инстинкт самосохранения снова дал знать о себе. Когда меня вытащили из машины я орала, брыкалась, пиналась, кусалась – в общем, делала всё, что никак не помогло бы мне сбежать. Но и остановить себя я уже не могла – страх напрочь выключил логику, и я превратилась в конченную идиотку. Знакомой тропой меня затащили внутрь «Сказки», только на этот раз, в двенадцать часов дня, здесь было тихо и совершенно безлюдно – раскрашенные улицы были непривычно пусты, витрины и уличное освещение погашены, а из темных глазниц окон смотрела непривычная пустота.

Снова я здесь!

Мои нервы не выдержали – я визжала и материлась под звонкий смех моих конвоиров. Раз от раза я пыталась бежать, но сдерживаемая крепкой рукой Белки, я лишь усугубляла и без того безрадостное положение дел – они буквально впитывали мой страх и становились все радостнее, все сильнее по мере того, как мы приближались к огромному зданию – сплошь бетон и стекло. Раньше этого здания раньше не было – оно выросло над «Сказкой» уже после той жуткой ночи, что я была здесь в первые, и было лаконично, словно отпетый клерк самой уважаемой юридический конторы этой планеты – чистенький, блестящий и совершенно безликий. А потом я сдалась – меня затрясло, драться я перестала, зато дышала, как загнанная лошадь, и пока мы поднимались по лифту, я всей душой желала глобальную катастрофу на свою голову – цунами, наводнение, пожар – что угодно, только не сюда.

Лифт поднял нас троих на двадцатый этаж, двери открылись и меня вытолкнули в узкий, чистый, очень короткий коридор, который заканчивался огромной двустворчатой дверью – так обычно выглядят конференц-залы. Без тени стеснения Низкий толкнул тяжелую дверь, и мы трое гордо вошли в большую комнату.

В центре – огромный овальный стол, окруженный кожаными креслами с высокими спинками, где восседают два десятка мужчин и женщин в строгих костюмах. Все, как по команде, обернулись на нас, но никого из них я не заметила – все мое внимание сосредоточилось на человеке, сидящем за противоположным концом стола. И в тот момент, когда он поднял на меня глаза, всю полетело к чертям собачьим – белый свет рухнул в небытие, вселенная остановилась, замораживая время и мое существование. Серые глаза вонзились в меня, и я забыла все, чего так боялась. Радужка цвета чистейшей стали, высокие скулы, курносый нос, и жилистая, крепкая шея… Сукин ты сын, как же тебе идет белая рубашка! Я-то знаю, что под ней. От воспоминания о рельефе спины, которую я могу воссоздать по памяти с закрытыми глазами до мельчайшей детали, я чувствую, как сжимается моё нутро, превращая мой страх в сладостное вожделение, в котором растворяются мои истерики и огромной, темно-фиолетовой лилией распускается женщина внутри меня – она заслоняет собой все, она заставляет меня кусать губы от одного единственного желания – упасть на колени и ползти к нему, не замечая удивленных взглядов и раскрытых от удивления ртов, свернуться калачиком у его ног и ждать прикосновения горячей руки, как манны небесной… Сволочь! Моральный урод. Ублюдок… Ты хоть знаешь, сколько времени у меня ушло, чтобы попытаться забыть рельеф твоих губ? Наверное, догадываешься, судя по улыбке, расцветающей на твоих губах. Знаешь ли ты, как долго мне пришлось отучиться сравнивать твои руки, с руками, что прикасались ко мне все это время? Ты хоть знаешь, сколько оттенков твоего прикосновения я помню, с той самой единственной ночи? Знаешь ли, как сильно можно скучать по запаху тела? А мелодия голоса и неповторимый отпечаток интонаций? Мне до сих пор мерещиться твоя ехидная ухмылка в каждом прохожем. Знаешь, что никто не умеет улыбаться так, как делаешь это ты? Как же трудно было опустить эту чертову планку! Господи…

Он раскрывает рот и знакомый до последней ноты тембр, тихого, спокойного голоса несется сквозь столетия, разбивая вдребезги тот год, что мы провели порознь:

– Подождешь меня? Мы уже почти закончили, – спрашивает он меня, специально дожидаясь, когда пауза достигает кульминации неловкости.

И под взорами двух десятков совершенно незнакомых мне людей я не нахожу слов и просто молча киваю. Белка и Низкий обходят меня плюхаются на кожаный диван, стоящий у стены, задирают ноги на подлокотники, достают телефоны и утыкаются носами в экраны. А я продолжаю стоять на сцене под светом софит на глазах у изумленной публики. Максим обращается к какому-то парню, который через несколько секунд неизвестно откуда достает еще одно кресло, такое же, как остальные и ставит его по правую руку от Максима. Я смотрю на картину вокруг себя и никак не могу отделаться от ощущения нереальности всего происходящего. Театр теней, жуткая аркада, полнейший абсурд. Этого не может быть.

– Садись, – говорит он мне, указывая на кресло.

На негнущихся ногах пересекаю комнату, сопровождаемая взглядами незнакомых мне людей. Тишина такая тяжелая, что давит на барабанные перепонки, словно я на дне Марианской впадины, и я отчетливо слышу свои шаги по ковровому покрытию. Я сажусь на кресло и в какой-то момент слишком ярко, слишком отчетливо, чересчур остро ощущаю реальность всего происходящего, вплоть до света, льющегося сквозь огромные окна и ложащегося на мою кожу тонким щелком. А еще я всем своим существом чувствую жар слева от меня. Его тело, все его существо – мощнейший ядерный реактор, и эту мощь, эту энергию, прячущуюся за полуприкрытыми веками, чувствуют все. Но только я умудрилась войти в активную зону без защитного костюма. Я не могу поднять глаз и смотрю на столешницу из светлого матового материала, чувствуя на себе его взгляд.

– Ты чего так дышишь? – спрашивает он с наигранным дружелюбием.

Я сгораю от неловкости под давлением двух десятков пар глаз. Мелкий ублюдок! А то ты не знаешь…

Собираю все силы в кулак и заставляю себя поднять голову и посмотреть ему в глаза – они улыбаются мне, вторя губам, которые уже не могут, да и не считают нужным, скрывать ликования. Он закусывает губу, нежно лаская взглядом мое лицо, не стесняясь никого из присутствующих, но заставляя меня краснеть за нас обоих. Я смотрю на него и замираю – как же он повзрослел! Я забыла, как в этом возрасте быстро меняется человек, и что одного года достаточно, чтобы пробрести совершенно иную стать – он стал крепче, крупнее, но по-прежнему был изящен в своей мужественности. Вроде бы даже стал чуточку выше. Но главное было не в теле и не в том, что его лицо стало более угловатым, а юношеская округлость уступала место лаконичности и грубости. Дело в том, как он смотрел на меня. Если раньше его наглость, любопытство и хладнокровный цинизм были результатом пережитого ужаса и юношеской бравады, то теперь, до ужаса хладнокровный, прямой и острый, его взгляд имел все основания быть таковым – мальчик оперился, мальчик встал во весь рост, окинул взглядом свои владения, оценил возможности и увидел далеко идущие перспективы. Мальчик превратился в молодого мужчину.

– Лифт у вас не работает, – на выдохе говорю я, стараясь придать своему голосу тот же оттенок беспечности.

Он удивленно вкидывает брови: