Лестовка наследника. Повесть

– Спаси господи, – бормотал он, спотыкаясь о мостовые булыжники. – Подарок. Вот что задумали, злодеи. Позор какой. Не зря Иван Дементьевич волновался.

При мысли, что заговорщики подарят кому-то чудотворный образ, у него потемнело в глазах. Он не сомневался, что они завуалированно толковали именно о той иконе. Не дарить же высокому начальству простую лестовку, да еще с многословными предуведомлениями? Зачем сановным гостям из Петербурга молитвенные четки из валиков, оплетенных кожей?

Взвинченный своим открытием, он блуждал по городу вслепую и, чудом найдя двор Мины Михайловича, долго стучал в будку, прежде чем добудился Никодимыча, а в сторожке завалился спать, бормоча во сне и отмахиваясь от чудовищных подозрений.

Утром он вскочил чуть свет и побежал на ярмарку, надеясь, что легко отыщет на торгу такого влиятельного чиновника как Мельников, но найти в этом бурлящем котле человека оказалось все равно что иголку в стоге сена. Поначалу он, оглушенный людским шумом и пароходными свистками, совершенно потерялся в пыли посреди бесчисленных лавок, балаганов, киосков, лабазов и добротных кирпичных домов, неотличимых друг от друга. Хоть Леонт мнил себя привыкшим к физической работе и к долгой ходьбе, но, попав в этот бешеный угар, он сбил ноги, бегая туда-сюда, пока напал на мельниковский след. Находка ему не потрафила: Мельников оказался быстрым, как комета, и неутомимым, как чума. Леонт то и дело терял его в ярмарочных недрах, с непомерными усилиями находил и вновь терял. Сперва какой-то парень указал ему на хлебную биржу, но, когда Леонт, уворачиваясь от груженых подвод и рискуя попасть под копыта, пересек длинный плашкоутный мост, Мельников уже переместился в мучной ряд. Там запыхавшийся Леонт узнал, что чиновник уехал в рыбные ряды, а из рыбных рядов отправился в татарскую мечеть, и Леонт запетлял вокруг ее каменной ограды, не осмеливаясь приближаться. Праздный кучер позевывал у низких ворот, и Леонт присел на каменную приступку, оглядывая темный шпиль мечети. Потом из ворот выскочил грузный бородач в сюртуке и белоснежной сорочке, проворно взобрался в пролетку, и по его энергичной повадке Леонт, сведя концы с концами, узнал вчерашнего незнакомца – Павла Ивановича, собеседника строгой монахини из Симоновской церкви. Павел Иванович уселся в пролетку и скомандовал везти его к Благовещенскому собору, а выжатый как лимон Леонт, поняв, что не угонится за этим неуемным вихрем, поплелся к Мине Михайловичу. Там ждала весть, адресовавшая его напрямую к таинственной Лавре Петровне, и Леонт, собрав последние силы, отправился туда.

Держа в уме, что Мина Михайлович говорил про Лавру Петровну, Леон осенил себя крестным знамением перед ее чистеньким домиком и приблизился к калитке на негнущихся и тяжелых, как свинец, ногах.

– Ништо, Леонт, не тушуйся, – подбодрил он себя. – Назвался груздем – полезай в кузов.

Калитка, накрытая ровной обвершкой, показалась ему зевом огненной пещеры. Высокие окна были холодны и глухи, предвещая внутри, за гладкими стеклами, неслыханные пороки, губящие душу. Лишь хилые сиреневые кусты за забором сообщали домику человеческий вид, и Леонт, разглядывая их, немного осмелел. Навстречу ему вышла девушка в скромном платочке и, опустив глаза долу, провела его в горницу. Леонт диковато скосился на белоснежную скатерть, фикусы в горшках и красноватые напольные часы с латунным маятником, который зловеще отщелкивал одну минуту за другой. Среди этого богатого убранства он увидел худую, прямую, как палка, женщину в блекло-синем платье, с тонким иконописным лицом и надменными глазами, пытливо уколовшими растерянного гостя. Впечатление было так сильно, что Леон покачнулся и ударился головой о притолоку. Девушка тихо ойкнула, но хозяйка осталась невозмутимой.