– О чём новый спектакль? – спросила Владимирова.
– Это будет мюзикл про борьбу советских аттракционов с заграничными. Там тоже иностранка, и она полюбит советского человека. В этой роли мы оба видим Анну.
Пекарская стояла на сцене, веря и не веря своей удаче. У неё начиналась настоящая карьера в столичном театре! Неужели больше не придётся ходить на актёрскую биржу? И не будет гастролей с наспех сколоченными труппами, с гардеробом, купленным на собственные деньги, с клопами в дешёвых гостиницах?
Обычно зоркая, в этот раз Анна не обратила внимания на то, что творится с Владимировой. А Мария с вызовом вскинула свои крылатые брови.
– Для других актрис остаётся что-нибудь?
– Маша, ну конечно же! Как вы можете сомневаться… – Турынский укоризненно покачал головой. – Будете играть советскую циркачку, Иварсон станет вашим ухажёром. Роли второго плана очень интересные!
– Не сомневаюсь, что интересные. Второй план полон скрытых возможностей, – усмехнулась Владимирова. – Эта моя героиня что делает? Впрочем, неважно. Я могу сыграть хоть циркачку, хоть её собачку.
Подняв волосы и изобразив на своей голове звериные ушки, она растянула губы в сардоническую улыбку. Её не зря называли ведьмой.
– Ну вот и славно! Собачки у нас тоже будут, – подвёл итог директор. – Товарищи, все свободны!
Но артисты не спешили расходиться. Они разбились на группки, чтобы поделиться впечатлениями и посплетничать. Времени не нашлось только у приглашённых звёзд. Даниил Полотов, Катерина Зелёная (это была её настоящая фамилия), уходя, доброжелательно улыбнулись Анне. В обоих было что-то детское, очень притягательное. Особенно – во взъерошенном, словно воробей, Полотове. Этих любимцев публики ждали в других местах. Они находились в постоянном движении, ветерок славы овевал их щёки.
Мимо пронёсся Дорф. Он тоже торопился.
– Слышал, слышал! – не замедляя шага, многозначительно бросил он Пекарской. Она так и не поняла, что именно слышал. – Силы собрались великие!
Перед тем, как совсем исчезнуть, Дорф сцепил руки над головой, в знак их с Анной предстоящих побед.
Остались те, кто никуда не спешил. Обслуживающий персонал в том числе.
– Силы-то есть, ума не надо… – дыхнул перегаром суфлёр. – Как пить дать, прикроют заведение. Будет тогда всем и хи-хи-хи, и ха-ха-ха.
Ему было нечего терять. На прошлой неделе, проснувшись посреди спектакля и закричав несуразное, он стал вышвыривать страницы с текстом из своей будки прямо на сцену. Приказ о его увольнении уже был отпечатан и теперь лежал на подписи у директора.
– Опять пьеса про иностранку, – повернулся к Владимировой эпизодический актёр, чёрная полоска его усиков надменно скривилась.
Но Владимирова не собиралась примыкать к неудачникам.
– А вы что хотели? – недобро спросила она.
Вечный статист растерялся.
– Я в том смысле, что опять меха, вечерние платья, буржуазный шик.
– А нужно, чтоб платье штопаное и туфли, закрашенные чернилами? – как грозный воин, наступала на него Владимирова.
Он уже был не рад, что начал разговор, и жалко пробормотал:
– Ну зачем такие крайности. Иностранные примадонны – разве это наше?
– Было их, станет наше! Красотка исполнит песню про вождя, и все будут хвалить наперебой, – отрубила Мария. У неё был смелый язык.
Анна терпеливо дожидалась окончания их спора.
– Маша, спасибо за поддержку, – сказала она. Ей чудилось обещание дружбы с грубоватой, но искренней Владимировой.
– Поддержку в чём?
– С Джинни.
– А, это! Не стоит благодарности, я всего-навсего подтвердила очевидное.
Бывшая ведущая актриса машинально потянулась к плечу Пекарской, углядев на нём какую-то едва видимую ворсинку. Мария Владимирова была патологической чистюлей и добивалась того же от других. Но в последний момент она передумала: так и не дотронулась до Анны, словно решив, что чёрная метка должна остаться на платье соперницы.
– Анна, нам тоже очень понравилось!
Это за спиной у Пекарской раздался голос ещё одного баловня судьбы, Иварсона.
– Правда ведь? – обратился он к стоявшей рядом с ним маленькой девочке.
– Позвольте представить вам мою Анну Сергеевну! – гордо произнёс актёр, подталкивая дочку вперёд. Казалось, что он танцует, даже стоя на месте. Иварсона не зря называли «королём походок». Танец жил внутри него.
– Посмотрите, какая выросла красивая барышня.
Девочка была очень похожей на отца, с такими же глубоко посаженными глазами и острым носом. Она застеснялась.
Пекарская протянула ей руку.
– Здравствуй. Я тоже Анна. Мы с тобой тёзки.
Иварсон приобнял дочку.
– Вот, захотела посмотреть, где папка всё время пропадает.
Девочка мило улыбнулась щербатым ртом, у неё не было двух передних зубов.
– Ты на гастаролях пропадаешь…
– Моя лапушка! – растрогался Иварсон. – Гастаролях! А я скоро опять уеду. Знаешь, куда? В Ленинград. Я там родился, когда он Петербургом назывался… А когда вернусь, долго-долго буду с тобой в Москве. Потому что меня в кино будут снимать.
– Кстати, вы слышали? Бердышев замучился искать актрису для своего нового фильма? – спросил он Анну и Марию.
Владимирова, которая до того была равнодушна к разговору, сердито бросила:
– Ах, бедняжка Бердышев. Замучился! Да он сам не знает, чего хочет!
Она была одной из неудачливых соискательниц. Её утешило приглашение другого режиссёра – правда, не такого известного, как Бердышев, зато съёмки начинались прямо на днях.
– Да, очень требовательный товарищ, – согласился Иварсон. – Меня-то он уже утвердил. Поэтому сообщаю вам, что называется, из первых рук.
Тут он заметил, что его дочка чем-то расстроена.