– Вот гнида. Иди тогда, ты на него пиши, – Михаил Константинович рассеянно водил ручкой по листу. – Чего стоишь?
– Да сейчас напишу, мне не в падлу, – усмехнулся прапорщик начальнику колонии.
– Давай. Мне врач Савельев сказал, что литовец не жилец. Статистику нам здесь засрет. Пускай шурует, пока жив.
– Да я так и понял.
* * *
Виталий Морос провел за решеткой немногим более двенадцати лет. Тюрьма никак не повлияла на него в моральном плане. Он не озлобился, потому что и так был злой, он не стал проще и грубее – его уличное нищее детство никогда не позволило бы блистать лоском. В заключении он находил время читать и искать ответы на свои вопросы, но не более того. Я не знаю, жалел ли он об упущенных возможностях, о том, что нет близких. Об этом нет ни слова в его письмах. Но трудно представить, чтоб не жалел. Знаю только, что раз в год к нему приезжал Юргис, и только Юргис присылал ему посылки.
А вот в остальном Виталий Морос изменился сильно. Он словно бы выцвел, облысел, глаза погасли, как у старика, и стал он совсем какой-то маленький и тощий, так что прежние знакомые не узнали бы его при встрече.
Я держу в руках его тюремное фото два на три, и, если бы оно не было подписано, то не поняла бы, что это Морос.
Прежде чем ехать домой, он заглянул по пути в Екатеринбург к бабушкиной сестре. Колония была под Екатеринбургом. Адрес он помнил по письмам. Забрал архив у собравшегося в эмиграцию своего двоюродного дяди Николая. А когда зашел второй раз попрощаться, уже не застал его. Только вынул из двери соседки записку родственника с просьбой не давать уголовнику нового немецкого адреса… И поехал в Москву.
Октябрь сухой и солнечный. «Абакан – Москва», плацкарт. Ветер колышет занавески. В открытые окна льется запах свежего неба. Колеса стучат, стучат, рекурсия.
Осталось чуть-чуть. Вот так же рядом сидела семейная пара: «Учиться едешь в Москву? Какой молодец». Он избавит мир от себя и будет молодец. Все ушло, рассыпалось в прах. Несправедливо, без утешения, без надежды на реабилитацию, без права на слабость. Последнее, что у него осталось: заглянуть в будущее. Его там не будет, но ведь это интересно. Подарить себе последнюю радость. Для этого надо построить фрактал следующего измерения. Если трехмерный фрактал строится на двоичном компьютере, то следующий – на троичном.
Тот самый трайтовый компьютер. Последний шанс Ликаса Мороса увидеть то, от чего он отрекался.
* * *
Вечером мне написал Паша.
– Варь, невозможно просто! Вот что ты за ребус подсунула? Покоя не дает. Все выходные потратил на этот бред.
– Ты рисовал фрактал?
– Чертил. Да, вспоминал все свои рекурсивные точки, которые только можно.
– Построил? Бутылка получилась?
– Нет, конечно.
– Ну хоть не бутылка.
– Вначале строилась вполне себе интересная вещь с узковатым, правда, «коридором возможностей». А потом взяла и сама себя замкнула, как будто еще двух осей координат не хватило, и все.
– Ошибся где-то.
– Как можно ошибиться, если не знаешь в этой формуле наверняка ни одну цифру кроме констант?
– Для Мороса и примерных было достаточно.
– Короче, я сразу знал, что это бред.
– Но я не заставляла тебя тратить на это выходные!
* * *
– Здравствуй, Виталий, с возвращением!
– Здравствуйте, Екатерина Андреевна.
– Небось и не ожидал, что я узнаю.
– Не ожидал.
– Болеешь?
– Болею.
– Готов?
– Да.
– Помощь нужна?
– Пока нет…
Морос взял у старушки ключи, зашел в пустую квартиру. Юргис только выселил жильца.
За двенадцать лет здесь нашли приют двадцать обездоленных. Все деньги от работы Морос перечислял тем, кто в этом нуждался. Грязный, изношенный дом. Ночь. Деревья качаются, как птица машет огромными крыльями, как море в Паланге дышит, набегая на пологий берег, как дети ныряют в Неман. Повторы, повторы. Одно и то же между началом и концом.
– Юргис, можешь привезти мне в субботу ноутбук или планшет дешевенький какой-нибудь?
– Давай в пятницу?
– Ты же работаешь…
– Пораньше убегу.
– Спасибо.
Гудки.
В субботу Юргис женится на студентке-медичке. Ликас не узнает об этом.
* * *
– Привет! Рад видеть тебя на свободе.
– Не боишься меня, доктор?
– Не переживай, я не такой простой.