Якобинец

Раздался резкий стук в дверь и на пороге возник невысокий худощавый молодой человек лет 30 с трехцветной кокардой на красном колпаке, лихо сдвинутом набок.

– Привет и братство, Филипп!

Дюбуа тряхнул длинными волосами:

– Не на приеме у австриячки, Пьер! Вижу по хитрой физиономии, есть что-то новое и если это не секрет…, – договорить Дюбуа не удалось.

– Скоро это ни для кого не будет секретом. Это дело для Комитета Общественной Безопасности, – Жюсом ткнул пальцем в газетную статью, – подумай, еще зимой по Парижу поползли слухи о похищении Батцем мелкого Капета и о подмене ребенка, но это лишь слухи..А если правда и об этом узнает общественность? Не надо гадальных карт девицы Ленорман, чтобы предсказать возможную судьбу революционного правительства! И главное: мы оба организуем для Норбера отличный сюрприз …если ты понимаешь, о чем я..

Дюбуа молча, поднялся, сгреб в стол бумаги и запер ящик.

– Выходи, я закрываюсь, поговорим на улице.

Спускаясь, по узкой лестнице, в темном, остро пахнущем кошачьей мочой подьезде, Дюбуа вспомнил то, о чем хотел спросить друга еще с утра:

– Норбер приехал? Или он все еще в командировке на западе?

В дверях подьезда Жюсом резко остановился:

– Нет, он уже в Париже, работает в тесном контакте с Героном», – метнул выразительный взгляд на друга, – так то…

При упоминании имени Герона Дюбуа неопределенно пожал плечами и неприязненно сжал губы. Анри Герон, главный агент Комитета Общественной Безопасности, олицетворение мира ловких, циничных политиков, толпившихся вокруг децемвиров, один из самых усердных поставщиков эшафота.

Анри Герон и Норбер Куаньяр, честный принципиальный революционер и якобинец, что у них общего, что за нужда в таком сомнительном сближении? Какая-то секретная задача, поставленная непосредственно Робеспьером? Вот это весьма вероятно.

Робеспьер использовал Герона для наблюдения за Комитетом Общественной Безопасности, а тот, в свою очередь думал, что пользуется услугами Герона для надзора за Комитетом Общественного Спасения…

Жюсом и Дюбуа, состояли не только в Якобинском клубе Парижа, но одновременно были членами клуба Кордельеров до событий весны 1794, в 1793 их идейным вождем был Марат.

После его убийства их уважение переключилось в большей степени на Эбера и Шометта, лидеров Совета Парижской коммуны, героев 10 августа, но в сущности оба в своих предпочтениях заметно колебались между ультра-левыми и центристами Робеспьера. Сильное моральное влияние Куаньяра побудили обоих уже зимой 1794 слегка дистанцироваться от ультра-левых в пользу фракции Робеспьера. Вовремя.

Норбер рискуя очень многим, поделился с друзьями некоторой информацией касательно закулисной деятельности «папаши Дюшена» и предложил им подумать, не выступать вместе с ним против революционного правительства. Очень вовремя.

Внимательный взгляд полицейского Дютара еще в 1793 подметил одну особенность: якобинцы не представляли собой однородной массы, люди из образованных и, что еще более важно, более обеспеченных делили свои симпатии между Дантоном и Робеспьером.

Простые люди, бедняки санкюлоты считали своим лидером Марата, а после его убийства Эбера, Шометта, Венсана, считая, что именно они выражают интересы самых беззащитных и малоимущих, до судьбы которых людям среднего класса, а тем более богатым нет никакого дела…

– Кстати, допрашивать нашу красотку, будет лично он, наш милейший Норбер, большой любитель аристократов, татуировка на руке которого гласит: «Святая Гильотина! Спаси Отечество»!… Или как иначе решит…, – усмешка Жюсома оставалась таинственной и хитрой.

– Расскажи-ка мне историю ареста нашей «принцессы» поподробнее, Пьер.

– Задержана она благодаря чистейшей случайности, бдительный гражданин указал на нее, как на скрывающуюся аристократку.

Я хорошо помню Луизу де Масийяк по Санлису, но ясное дело, что госпожа графиня меня не помнит, все санкюлоты для господ «на одно лицо». Девушка была совсем без сил, в глазах затравленность и ужас, я отчего-то сразу почувствовал, что дело тут не только в том, что мы ее задержали, ее конкретно кто-то преследовал, и она боялась быть схваченной ими ничуть не меньше, чем боялась нас…

Вид у нее был совсем несчастный, честно сказать, даже жалко, хотя конечно и виду показать нельзя. Назвалась чужим именем, ясно, не дворянским. Подумай только «гражданка Дюпон».

Ну, тут я не выдержал, и так вежливо намекнул мадемуазель, чудесный, мол, городок Санлис и не могли ли мы там встречаться летом 92-го, поинтересовался также здоровьем и местопребыванием господина де Бресси и его детей. Тут уж ей совсем стало плохо.

Я решил закрепить успех и наудачу спрашиваю, вас задержали на углу улицы Вивьен, когда там произошло убийство депутата Конвента и его секретаря, что вы можете сказать по этому поводу. И тут понял, что случайно попал в точку… Не без труда удалось убедить девчонку, что она слишком важный свидетель, чтобы мы позволили уничтожить ее, что первым делом сделают те, другие…

Выслушав самое начало ее истории, я сразу понял, что надо срочно разыскать Норбера и как следует спрятать нашу аристократку, тем более что у него, кроме служебного интереса в этом деле есть и кое-какие иные…

Кстати, милейший де Бресси с детьми на момент ее задержания был уже в тюрьме, осталось срочно выяснить, где именно, первым делом нужно их разыскать и также надежно спрятать, Норбер ради нее все равно этого потребует.

– И всё же, отчего же ты не пошел в Комитет Общественной Безопасности?

– Ага, как бы не так… .Я не зря успел перехватить ее у агентов Комитета буквально из под носа, трудно сказать, кого ей нужно бояться больше, их или людей барона де Батца или всё еще хуже, у них тут общий интерес…

Дюбуа выразительно присвистнул и надвинул на глаза шляпу.

В пятиэтажном доме через дорогу на третьем этаже зажегся свет. Погода портилась, грозила к ночи разразиться дождем, ветер азартно гонял по тротуару сухой песок и мусор.

Жюсом показал другу на золотисто светящееся окно:

– Есть предложение славно закончить вечер у старины Мунье, ты помнишь Мунье? Он был председателем трибунала у нас в Санлисе, сейчас тоже перебрался в Париж с семьей. Возьмем пару бутылок рейнского…

Норбер Мари Куаньяр, смуглокожий молодой человек лет 28 с длинными по моде конца века иссиня-черными волосами, одетый в строгий темный костюм, перепоясанный трехцветным «национальным» шарфом, означавшим революционного чиновника нервно курил за столом служебного кабинета на улице Мартруа около городской Ратуши. По настоянию Жюсома он хотел допросить таинственную гражданку Дюпон в неофициальной обстановке без посторонних…

С весны 1794 года его новое место службы Секретное Бюро при Комитете Общественного Спасения. Его принципиальности, суровой непримиримости боятся не только роялисты, его ненавидели и казнокрады-нувориши, и своекорыстные аферисты, прикрывшиеся революционными идеями и триколором молодой Республики.

Перед своей совестью республиканца Норбер честен, только тех, чья вина фактически доказана, а также тех, только тех, кто безусловно виновен, с точки зрения революции и законов Конвента, без колебаний отправит он под трибунал и на гильотину, но жестокости ради самой жестокости, наслаждению властью над чужой жизнью бывший комиссар совершенно чужд. Убеждения его были самые крайние, но искренние.

Совесть республиканца, здравый смысл и революционная целесообразность – прежде всего. Это знали искавшие встречи с ним, в отчаянном поиске защиты и справедливости люди.

По-прежнему опыту комиссара Конвента Куаньяр отлично знал, как легко могут привести к непоправимой трагедии наговоры и интриги личных врагов, брошенные в запале эмоций резкие слова и необдуманные поступки.

Суровый и собранный «солдат Революции» с бесстрастным лицом, уверенными властными жестами и умными жестокими глазами, «идеальный якобинец» с плохо скрытым нетерпением ждал таинственную незнакомку, гадая кто она, и какое имеет отношение к недавнему убийству депутата и передаче секретных документов? Так кто же именно из членов Комитетов на самом деле является предателем? Что за сюрприз имел в виду Жюсом?

Резкий стук в дверь прервал его мысли. Вошли трое. Жюсом в карманьолке и в надвинутом на лоб красном колпаке слегка удивил хозяина кабинета. Агент Общественной Безопасности, зачем эта подчеркнутая простонародность? С целью раствориться незаметно в толпе простых парижан? Возможно…

Рядом с ним стоял Дюбуа, держа в одной руке шляпу-цилиндр с трехцветной кокардой, другой придерживая локоть молодой женщины, хотя она и не вырывалась.

– Мы полностью в вашем распоряжении, гражданин Куаньяр,»– и улыбаясь, протянул ему руку, – привет, Норбер! Куаньяр молча кивнул и подал ему руку. И верно, барские поклоны, и версальские церемонии чужды истинным патриотам, тем более старым друзьям.

Взгляд его темных внимательных глаз вдруг остановился на миловидном, но бледном от напряжения лице девушки. Гражданин Куаньяр замер.

«Гражданка Дюпон» стояла, судорожно выпрямившись, и нервно перебирала тонкими пальцами складки скромного, но изящного сиреневого платья, красиво облегавшего ее гибкое тело. Увидев Куаньяра, она вздрогнула, как от удара и обреченно сникла.

Удивительное дело, обычно собранный и крайне жёсткий, он стал неуверенно запинаться, отчего Жюсом и Дюбуа явно получали удовольствие:

– Ну же… не бойтесь… вы под защитой закона,– бархатистый баритон Куаньяра завораживал, и девушка подняла на него усталые темно-синие глаза, в ее взгляде смешались напряжение нервов и нескрываемый страх.

Куаньяр вглядывался в ее тонкое лицо, синие глаза с длинными ресницами, изящный носик, по-детски пухлые губы, пушистое золото волос и его зрачки расширились, невозмутимое смуглое лицо изменило обычное выражение, слегка смягчившись, чтобы после стать еще холоднее.

– Зачем..зачем, вы назвались гражданкой Дюпон? Я не мог не узнать вас в любых обстоятельствах. Но об этом позже… – Норбер не изменился, он сумел усилием воли подавить всякие чувства, – каковы обстоятельства, при которых вы оказались в ту ночь в злосчастной квартире на улице Вивьенн? Для нас… и для вас это одинаково важно… Вы поможете нам, мы спасем вас. Я вам это обещаю. Вам придется мне поверить.

В синих глазах снова метнулись затравленность , отчаяние и слабая искра надежды.