Якобинец

–Норбер.. мы выросли вместе, твой отец и брат поддерживали нашу семью в самые трудные дни, я всегда считал тебя товарищем.. братом…я всегда уважал тебя, ты читал нам Рейналя, Руссо.. Но уже дважды ты угрожаешь мне и почему? Из-за проклятых аристократов! Тех же самых, что и в прошлый раз в Санлисе! Разве их родственничек, Белланже не причастен к убийству твоего брата с семьей?! Ты один из самых искренних, честных патриотов, каких я знал… Я всегда доверял тебе, но, ни тогда, ни сейчас не могу понять. В чем дело, Норбер?

Куаньяр подошел ближе и опустил руку на плечо Армана.

– Жак, я ничего не имею против тебя и сейчас. У нас много общего, наш маленький Санлис, наше детство, общие друзья. У тебя есть все причины для такой ненависти. А у меня есть свои и крайне веские причины поступить так, а не иначе. Но не спрашивай меня ни о чем, это касается только меня одного, мое дело сопроводить их.. куда следует, и никто в этом мне не помешает!

– Ладно. Я понял тебя и не держу зла. Что ж, был рад встрече, Норбер, я, кажется, отстал от ребят, надо спешить, может, когда еще и встретимся!

Отсалютовав пикой, он бросился догонять санкюлотов.

Лица всех участников сцены, кроме Куаньяра были были бледны до зелени, девушки едва держались на ногах.

– Вы обязаны этой встрече своим упрямым недоверием, Бресси и сурово наказали себя и своих близких. А теперь извольте следовать за мной без разговоров. Я сниму для вас комнату на улице Сен-Жак, а завтра решу, что с вами делать дальше..Постарайтесь не устраивать мне сюрпризов…

– Что за чудовище! – вырвалось у 16-летней Жюли, дочери графа.

Норбер не понял, в чей адрес это прозвучало, в адрес Армана или его самого и потому откликнулся очень жёстко:

– Народ все эти века жил в аду, так что легкие изменения температуры мы уже не чувствуем.. Мадемуазель, ваши братья по классу столько веков подряд были уверены, что над дверью в АД

висит надпись: « Только для черни!!!», что мы рады вас разочаровать: «Вход для всех!!! Демократия!

Упрямиться граф более не собирался. На фоне Жака Армана Куаньяр предстал перед ним в ином, чуть более мягком и выгодном свете.

Однако следующим ранним утром квартира, снятая для них оказалась уже пуста..

От отчаяния он зло швырнул старый облезлый стул, попавшийся на пути. Старуха консьержка опасливо уставилась на него.

– Но, гражданин, вы не говорили, что за ними надо следить…, – и осеклась, встретившись с тяжелым мрачным взглядом, замерла, увидев, как молодой человек в трехцветном шарфе медленно съехал по стене и сел на пол, подтянув колени к подбородку и закрыв голову руками..

(Я идиот! Надо было всё предусмотреть! Бресси, спасибо, любезный! Ну, и где теперь она?! С ней может случиться всё, что угодно, может их уже снова поймали, вернули в Аббатство или в Ла-Форс, может её уже убили?!)

В одном из кабинетов Тюильри у окна Куаньяр нашел Робеспьера и Сен-Жюста. Молодой друг Неподкупного мерил его прохладным взглядом, Норбер не был обижен, он понимал причину, юноша относился отстраненно к большинству людей из окружения Робеспьера, это касалось даже Демулена, исключением были только интеллектуал итальянец Буонарроти и общительный, добрый Леба. Сам он воспринимался в большей степени, как близкий друг Огюстена. Ясно, что не без их поддержки Куаньяр вскоре окажется одним из депутатов Национального Конвента.

– Гражданин Куаньяр, у вас есть, что сказать мне? – это было брошено вполоборота, но Норбер успел отметить, что Неподкупный выглядит неважно, бледнее обычного, лишь скользнул по нему взглядом и отвернулся снова к окну..

– Да. Интересующие вас люди живы и в безопасности.

– Я знаю, вы сопровождали не троих, а восемь человек, – снова тот же скользящий, боковой взгляд.

– Да..всё так. Эти люди не враги, я за это отвечаю лично и потому счел своим долгом…

– Хорошо.., – легкий, отстраняющий жест рукой, – каждый из нас на своем месте и делает всё, что в его силах.., – и помолчав с минуту, – вы были в Аббатстве… что там? – и снова боковой взгляд.

– Страшно, – честно и коротко ответил Норбер, также, не встречаясь с ним глазами, – думаю, в эту ночь мне трудно будет заснуть, как, впрочем, и в предыдущую..

– Не только вам, гражданин…

– К чему лишние эмоции? Это был необходимый акт, и мы все это прекрасно понимаем, – Сен-Жюст холодно сузил глаза.

Норбер хмуро и выразительно склонил голову. Неподкупный ничего не ответил другу и отвернулся к окну.

Вечер 10 августа 1792 после штурма Тюильри

Норбер успел переодеться, вишнёвый сюртук красиво облегал сильное стройное тело, брюки такого же цвета и на ногах высокие до колен сапоги. На голове гордо красовался красный колпак патриота с национальной кокардой.

Он решил наведаться в особняк маркиза де Белланже на улице Рая в секции Бонди. Маркиз состоял в секретных отношениях с Веной, на что указала молодая девушка из его прислуги, добрая республиканка.

Не стоит хлестко и презрительно называть это доносом, заявление оказалось справедливым и обоснованным, а сам маркиз де Белланже отнюдь не безвинная жертва клеветы и классовой ненависти.

После смерти маркиза секретная переписка с Австрией без сомнения, оказалась в руках его родственников, остается надеяться, что они еще не сбежали. Несколько молодых санкюлотов отправились с ним, но Куаньяр оставил своих людей на улице, с задачей окружить дом и охранять парадный и чёрные выходы.

Испуганный лакей попятился, увидев человека опоясанного трехцветным шарфом, выдававшим чиновника-якобинца. Дома оказалась лишь 45-летняя мадемуазель де Белланже, его кузина, сестра и мать, вот-вот должны вернуться.

Обычная надменность и презрение исчезли с лица мадемуазель совершенно. Неловкий и скромный «плебей», над которым они так весело насмехались в Санлисе, предмет ненависти и злобных сплетен местной знати, теперь выглядел совсем иначе, он стал для них смертельно опасен.

Но испытать страх мадемуазель де Белланже заставило то, что с грубо-красивого лица Куаньяра исчезло выражение скромной почтительности, этой привычной защитной маски простолюдинов, она наткнулась на холодную свирепость остановившихся зрачков. Момент истины, мадемуазель?

Вот что таили в себе покорность и униженные поклоны ваших слуг и безответных крестьян… В руке он держал пистолет.

– Вместе мы дождемся ваших родственников!, – его бархатистый голос приятно завораживал, чудовищно не соответствуя выражению глаз.

Куаньяр медленно подошёл к мадемуазель де Белланже и, приподняв её голову за подбородок, заглянув в расширенные глаза, их губы оказались совсем близко, она сразу же сделала из этого свои выводы, уперлась ладонями в его грудь, в ужасе косясь на пистолет:

– Нет, ради Бога, нет, возьмите что хотите, вот хотя бы мои золотые украшения, возьмите деньги, месье, только не делайте этого!

– Как же изменился твой тон, милая.. вот уже и «вы», и «месье», а то всё «плебей и негодяй .., – губы Куаньяра против воли расплылись в презрительной усмешке, – я не насильник, так что успокойся, может я груб сейчас, не слишком галантен, непохож на ваших кавалеров, как в известной песне «я санкюлот, горжусь тем я, назло любимцам короля», но не бойся, при твоих внешних данных ты умрешь девственницей…не стесняйтесь, мадемуазель, откройте вот этот шкаф… нет, я не грабитель, мне не нужны ваши деньги, а вот документы, пожалуйста, доставайте быстрее…пока не случилось беды, а то я человек очень нервный, очень устал… и очень ненавижу аристократов. Мне надо торопиться, а вдруг господина Монморанси, бывшего министра Капета, повесят без меня? Никогда себе этого не прощу…, – последнее было сказано, скорее, с насмешкой, чем со злобой.

Его немного развлекал испуг этой еще недавно надменной и властной особы, разом растерявшей всю привычную барскую спесь.

С четверть часа он, молча, перекладывал бумаги, бросая на женщину хмурые взгляды. Всё это очень интересно и всё же не совсем то, что нужно.

– И где же старуха Белланже, где сестра маркиза? Где кузина? – заложив руки за трёхцветный пояс и сузив глаза, обратился Куаньяр к мадемуазель де Белланже, – ну же, я должен знать правду! Сбежали? Бросили вас? Не удивлюсь ничему, семейка моральных уродов…

– Они пошли к председателю нашей секции, узнать, сможем ли все мы получить пропуск и выехать из Парижа…

Норбер спокойно пожал плечами:

– Значит, они уже арестованы. Представляю себе бессильную ярость мамаши Белланже, приятно было бы повидать её… кузина менее достойный противник, но даже она не лепетала бы сейчас, как вы… что вы знаете о переписке маркиза?

Мадемуазель де Белланже слабо вздохнула:

– Достоверно, ничего. Как понимаете, всё это слишком серьезно, чтобы кузен стал посвящать в это семью, особенно женщин…, – встретившись с его невозмутимым, жёстким взглядом, она обреченно сникла.

Но реакцию Куаньяра просчитать слишком сложно, внешнее отсутствие эмоций обманчиво.

– Уходите! – резко бросил он, не оборачиваясь, через плечо.

– Что?! – мадемуазель де Белланже боялась поверить тому, что услышала.