Якобинец

– Напомните мне, пожалуйста, месье, где именно мы с вами встречались? Всё же прошло почти 11 лет…

– Извольте. Примерно в 3 километрах от Майенна, у дороги на краю леса, вы подобрали меня раненого и после оказания помощи собрались доставить в трибунал. Если бы вам удалась ваша затея, я уже не сидел бы сейчас перед вами.

На губах Куаньяра вдруг появилась слабая улыбка:

– Да, я вспомнил эту давнюю историю. И знаете, что я вам скажу, притом честно… я рад, что моя затея мне не удалась, будто камень с души упал. Я… теперь можно так сказать, не хотел становиться виновником вашей казни, но требования долга страшная вещь, сами понимаете. Ваши появились так неожиданно, как черти из табакерки. Так что выходит, это я вам обязан жизнью или, потом вы пожалели, что отпустили меня?

Какая ирония судьбы собрала сейчас их всех за одним столом?!

– Господа, пожалуйста!, – нервно улыбаясь, побледневшая мадам Куаньяр пыталась рассеять разом возникшее напряжение, – граждане, спокойнее, вы все дали слово, сегодня мой день…

Раздались возгласы извинений, снова поднялись бокалы.

В глазах де Марси появилась задумчивость и неуверенность, секунду он молчал, разглядывая Куаньяра:

– Чуть позднее, я сомневался, что поступил верно, узнав еще больше и подробнее о масштабах… вашей деятельности в Майенне… Это с одной стороны, а с другой… тогда в лесу, при коротком личном общении, мне даже стало казалось, что человек, сидящий передо мной…и страшный комиссар Куаньяр это разные люди…Ну и хватит об этом. Чему суждено быть… Я ни о чем не жалею.

Помочь хозяйке разрядить обстановку и сменить взрывоопасную тему решил Арман Розели:

– Господа, злая ирония судьбы состоит в том, что теперь у всех нас есть и то, что нас объединяет, я имею в виду наше общее отношение к самозваному императору! Господа… граждане, предлагаю тост, за Францию, за её процветание и мир!

Ситуация была спасена, новая тема, интересная обеим сторонам все же нашлась, но ненадолго.

Де Марси обернулся к доктору Розели и опустив глаза тихо сказал:

– Арман, согласитесь, если бы вы заранее знали, что второй муж мадам дАркур, не просто из якобинцев 93 года… этого уже достаточно, но тот самый майеннский комиссар, разве вы сами явились бы сюда… вспомнив о судьбе вашей сестры?

Розели изменился в лице и нахмурился, его ответ прозвучал очень тихо, но четко:

– При всем уважении, Альбер, никогда не трогайте эту тему, никогда.

Лапьера также нервно разглядывал через стол ухоженный мужчина лет 60-65, представленный как граф де Турнэ. Лоран также отвечал ему косыми взглядами, хотя и не мог вспомнить этого человека. И решил прямо выяснить это:

– Месье де Турнэ, могу я узнать, в чем причина вашей заинтересованности? Хотелось бы понять, в чем причина?

Тот нервно покрутил вилку в руке и наконец, медленно произнес:

– Так вы меня даже не помните? К чему? Сколько, наверное, нас было таких… Я… и моя семья были арестованы… находились в Ла-Форс летом 93-го… вы… именно вы предложили мне сотрудничать в обмен на наши жизни и возможность остаться с семьей в Англии…

– Я вспомнил вас, извините. И что же, вы теперь чувствуете ко мне ненависть? Не понимаю, ведь вы и ваши близкие живы…

Старый де Турнэ на минуту опустил голову и задумался:

– Ненависть? Не знаю, наверное, это что-то другое, но тоже тяжелое чувство. Увидел вас и словно время сжалось и не прошло этих лет, и снова 93-й год, когда за нами пришли люди из Общественной Безопасности… ваши люди.. Среди летней жары вдруг стало холодно…Впрочем, вы не поймете…Сейчас я здесь только из уважения к мадам и господину де Бресси, но больше я не приду в этот дом.

Что я чувствую? Я не хочу вашей крови, не хочу мести и «белого» террора, но… не хочу вас видеть, не именно вас… вас всех видеть рядом с собой и моими близкими…патриоты… герои 93 года… Мне жаль господина де Бресси, этот брак… эта выходка его любимой племянницы будет для него тяжелым испытанием..Он с детства заменил ей отца, но он не присутствует здесь сейчас… оба кузена тоже не явились. Да-да, семейные обстоятельства, понимаю, какого сорта эти обстоятельства…

Лоран закурил и все время, пока роялист говорил, не поднимал глаз от пепельницы. Другого итога он и не ждал от этой встречи непримиримых, пусть жена Норбера сама увидит последствия своего предложения.

Куаньяр обернулся в сторону Лорана и де Турнэ:

– Вы знакомы? Что за странный вечер встреч, верно? Кажется, только наши дамы и месье де Сен-Клер не знают ни меня, ни моих товарищей.

.– «О, да, месье Куаньяр…, – тут же прервался, – или я должен называть вас гражданин?»

– Это… как вам будет удобнее или привычнее, месье – Норбер сегодня просто сама любезность.

– Благодарю вас. Наше знакомство с… гражданином Лапьером давнее, тому 11 лет…некоторое время мы даже… поработали… вместе», – старый де Турнэ смотрел на Лапьера в упор, но тот упрямо изучал содержимое своей тарелки, – он сумеет уговорить кого угодно, найдет такие железные аргументы, что не откажешься.

Тон де Турнэ был слегка натянутым и ироничным с оттенком неуловимой горечи.

– Неужели… он никогда ничего не рассказывал об этом».

Странное застолье продолжалось не так долго, как предполагала молодая хозяйка. Встреча не доставила искреннего удовольствия никому, несмотря на всю подчеркнутую вежливость и корректность.

Обычные свадебные шутки и тосты звучали слегка формально и быстро исчерпались. Отвлеченных бесед на литературно-философские темы никак не получалось, как котят влечет шуршащая бумажка, всех влекли именно такие темы, которые ради мира за столом нельзя было поднимать. Положение усложнялось тем, что некоторых из сидящих за столом, десятью годами раньше, сталкивала гражданская война.

Один Розели держался вполне непринужденно и добродушно, перед уходом они долго разговаривали с Норбером на балконе, похоже было, что они договорились о новой встрече.

– Ну, вот и всё. Я честно сделал всё, что мог. Делай выводы сама, – обернулся Норбер к погрустневшей Луизе, когда они остались одни.

На следующий день Лапьера и Метжа Норбер застал у себя в гостиной, Луиза не понимала их таинственности, но оба товарища молча поднялись, в их взглядах светилось торжество, ведь Куаньяр свободен не без их участия! А он первым делом, ни произнеся ни слова, выразительно протянул Метжу руку. Лишь вырвалось короткое:

– Спасибо, брат!

Лапьер молчаливо улыбался, наблюдая эту сцену. Одна Луиза ничего не понимала и с удивлением наблюдала за ними.

Лишь тут Норбер узнал, отец бонапартиста д Уарона – старый республиканец, лично помогавший Шевалье доработать «адскую машинку»…Папаша поставил сына в сложное положение, если только молодой д Уарон не решится, в недобрый час, изобразить древнего римлянина.. и пожертвовать жизнью отца в угоду карьере… Но чиновники бонапартисты не римляне…

А пока, люди пили за удачу и успех общего дела, строили планы…

Что же ждет уцелевших якобинцев впереди? Впереди членство в подпольной франко-итальянской республиканской организации филадельфов, впереди отчаянные заговоры генералов-республиканцев Мале и Моро.

Пока мы живы, жива и надежда, пока мы живы, не всё еще кончено, господа, пособники Бонапарта и Бурбонов.

Реставрация монархии во Франции и белый террор 1814-1816 гг

«Бурбоны ничего не забыли, но ничему не научились».

Эмигранты делали вид, будто ничего и не происходило между 1789 и 1814 годом. Для них не было ни революции, ни Бонапарта. Историки-роялисты пытались вовсе вычеркнуть имена Марата, Робеспьера из школьных учебников истории.. А Бонапарт в их переписанной истории оказался всего лишь одним из генералов на службе у его христианнейшего величества Людовика XYIII!

Они не желали понимать, что король, занявший трон казненного, никогда более не будет «священной особой» в глазах народа. Мрачное молчание одних граждан, и трусливое, озабоченно-неискреннее «да здравствует» других, считались у эмигрантов за «всенародный восторг» от их возвращения..

Теперь очень многие били себя в грудь, что «все эти страшные годы» в глубине души «возмущались происходящим», «оставались в мыслях верными трону» и «тайно скорбели о судьбе королевской семьи», поспешно строчили сентиментальные мемуары, призванные выбить слезу или сразу орден, даже палач Сансон не оказался в стороне. Был ли искренен Сансон? Бог знает! Но доверять основной массе этих поспешно сляпанных мемуаров, оснований нет.

Вот трагикомическая ситуация! Кто же тогда столь ожесточенно воевал с роялистами, с интервентами в далеком уже теперь 1792- 94 году, кто же ценой сотен тысяч жизней не пустил англичан, немцев и австрийцев в Париж, если в 1815 все вдруг оказались «верными трону»?

То же самое уже происходило на рубеже 18-19 веков. Бонапарта вознесла к власти и прославляла именно та сила, которая убила и прокляла Робеспьера и якобинцев, французские олигархи, наконец, нашли себе покровителя, который защитит от трудящейся за гроши «черни» их наворованные капиталы и покончит с идеями подлинной демократии и социальной справедливости, о, теперь это называлось уже иначе – «непристойные вопли анархии…»