Трус, или Путь храбреца

Рожденный ползать летать не будет.
Неужто, правда? Господь рассудит.
А, может, к небу? И что, что скалы!
Скажите, где вы крылья достали?

А если в море, под парусами?
С соседних яхт нас освистали?
Давайте в лес, где лось усталый…
Не знали разве? Вокруг шакалы!

Рождённый ползать летать не будет.
Родиться б заново… На ужин – студень.

ГЛАВА 2

Семья моя наверняка находилась в числе тех, годовой доход которых позволяет экспертам авторитетно заявлять, что они существуют за чертой бедности. Отец бросил нас, когда мне было пять лет, а Владу – двенадцать. Из тех скупых сведений о нем, которые мне удалось выудить из старшего брата, я сделал вывод, что всё в жизни – к лучшему. Именно это детское убеждение и помогает мне кое-как жить до сих пор.

Сейчас основные взносы в семейную казну делает Влад. Но до того как он окончил школу матери приходилось содержать всю семью на скромную учительскую зарплату. Так что времена были тяжёлые. Родных у нас фактически не было: родители мамы умерли, а семью дяди, прервавшего с нами всяческие отношения много лет назад, таковыми считать не приходилось. С деньгами было так плохо, что море мы с братом увидели только в прошлом году (Влад пару месяцев перед этим батрачил на двух работах).

Иногда мы всё лето торчали в городе, поминутно ссорясь. В редких случаях маме удавалось достать профсоюзную путевку в какой-нибудь Богом забытый лагерь, куда мы ехали с Владом, поделив срок пребывания. Вот тогда-то Влад и превращался из зануды-брата в заботливого защитника и однажды, после возвращения, он просто забыл превратиться обратно. Конечно, наши пикировки не прекратились. Но ссориться пытался я, а брат повышал голос только для чтения нотаций. Пришлось смириться с таким положением вещей.

А одним летом маме удалось отправить Влада и меня в карпатскую деревню к знакомым на целый месяц. Хорошо помню охватившее меня чувство восторга: я с детства любил путешествия и природу. Мама отпускала нас со спокойной душой и твердой уверенностью, что Влад, четырнадцатилетний боксер, меня в обиду не даст. И кто бы мог подумать, что все выйдет в точности наоборот?

До поездки оставалось еще около недели, а я уже жил предвкушением приключений. В этом году мне только предстояло записываться в школу, поэтому я ощущал нехватку общения. Моим лучшим другом был, бесспорно, Влад. Еще нескольких дворовых ребят я считал товарищами по играм. Но этим летом я мечтал завести настоящих друзей-ровесников, верных и преданных. Влад не разделял моих ожиданий и восторгов по поводу этого путешествия, так как был скептически настроен и предпочел бы остаться в городе. Но ничто не могло омрачить моей радости.

Когда мы, наконец, выпрыгнули из автобуса, добравшись до места назначения, я увидел картину, которая, как ни странно, стоит перед глазами и сейчас, много лет спустя… Шоссе, напоминая блестящее тело змеи, уходит вдаль, чтобы незаметно исчезнуть за горизонтом. Смесь запахов смолы, выхлопных газов редких машин, навоза и чистого горного воздуха. Палящее солнце заставляет жмуриться, поэтому все видится в легком тумане: и резво бегущая, с бликами на воде, река, и аккуратные сельские домики, и, конечно же, горы, покрытые зеленым бархатом леса.

– Да, Сурик, скучать нам не придётся, – сказал Влад, провожая взглядом девушек с полотенцами, идущих к реке от пансионата.

Скучать нам и вправду не пришлось. Хозяева, к которым мы приехали погостить, в первый же день нашли нам занятия, предложив Владу строить с хозяином сарай, а мне, как младшему, – полоть бурьян. Так как я впервые взялся за подобное дело, то, должно быть, повыдёргивал много полезных растений – до сих пор не знаю, что это было. По крайней мере, когда через два часа на мою работу пришла посмотреть хозяйка, то сильно изменилась в лице и приказала сажать обратно. Я поработал еще час, причем спина моя болела с непривычки и горела огнем под палящим солнцем. На этот раз с проверкой пришел хозяин и сказал на исковерканном украинском, который я понимал плохо, фразу следующего содержания:

– Гей, хлопче! Чи ти зовсiм здурiв, чи що? Я ще не бачив такого дурня, який би садив бур’яни… Та ще й корiнням вверх!

– О, так це корiння? – мое знание украинского (да и природоведения) на то время оставляло желать лучшего.

– Ага, корiння! А за таку роботу залишишся без обiду. І щоб до вечора посадив бiднi рослинки!..[6 - – Эй, парень! Ты совсем спятил или как? Я еще не видел такого дурака, который бы сажал бурьяны… Да еще корнями кверху!– О, так это корень?– Ага, корень! А за такую работу останешься без обеда. И чтобы к вечеру посадил бедные растения!..]

В общем, по определению Влада, мамины знакомые оказались настоящими извергами, недобитыми фашистами и эксплуататорами несовершеннолетних. Я же помню только ощущение огромной усталости и невероятно красивую картину заката, когда тени удлиняются по сантиметру, и быстрая Тиса как будто замедляет чуть-чуть свой темп.

Но не был бы Влад моим братом, если бы находился в состоянии злости долго. Ничего изменить он не мог, так что не имело смысла бессильно махать кулаками. В первый же вечер он отправился «на охоту» в место, которое назвал «пансионатскими танцульками».

Уже сейчас, на несколько лет перегнав четырнадцатилетнего Влада того времени, я все еще не перестаю удивляться его неуемной тяге к противоположному полу. Как-то в разговоре по душам он заявил мне, чтобы я не слушал парней, а больше присматривался к девочкам. «Только в них, – говорил брат, – ты найдешь и друга, и советчицу, и любовницу. Только в их поступках иногда проскальзывает настоящая мудрость». И с чего он это взял? Загадка природы!

Наутро я увидел на лице брата фонарь внушительных размеров. На мои расспросы он хмуро ответил, что это результат разборок за территорию, что мне совершенно не понравилось. Действительно, неприятности только начинались. Лишь на третий день нам удалось выбраться на речку. Влад был вынужден скрывать лицо за темными очками, что, однако, придавало ему сходство с Терминатором. Этому способствовала также ширина плеч. Думаю, что брат и сам это прекрасно понимал, так как настроение его заметно улучшилось.

Справедливости ради, мне следует уточнить кое-что, чтобы внести ясность. В своей истории я часто говорю: «Влад был расстроен» или «Настроение брата улучшилось». Из моих слов может создаться впечатление, что характером он напоминает нервную барышню. Но это далеко не так. Дело в том, что окружающим заметно проявление эмоций Влада лишь тогда, когда он в ярости. В остальных состояниях он спокоен, как удав. Смену его настроений я ощущаю интуитивно, можно сказать, по блеску очков. Так вот, приподнятое расположение духа Влада передалось и мне. И мы забыли все подробности нашей сельской жизни, а замечали только яркий диск солнца, раскаленное шоссе под стоптанными кроссовками и холодную реку, призывно шумевшую где-то внизу – там, куда нам только предстояло спуститься.

Я настолько был занят радужными мыслями и созерцанием природы, что не заметил компанию парней, столкнувшись с ними нос к носу.

– Ти що, опецьок, не бачиш, куди пресся?..[7 - – Ты что, коротышка, не видишь, куда прешься?]

Оценив общий тон, о смысле фразы я догадался сразу. Вот только на тот момент я понятия не имел, что означает «опецьок» и «пресся». Сомнения остались по сей день.

– Вибачте, будь ласка[8 - Извините, пожалуйста.], – как умел извинился я.

– Ага, «ви-ибачте», – один из местных явно передразнивал мой акцент.

– Тебе что-то не нравится в извинении моего брата? – Влад тут же оттеснил меня за свою широкую спину.

– А тобi захотiлося «фонаря» пiд другий глаз?[9 - Тебе захотелось фонарь под второй глаз?]

– А ты видишь здесь кого-то, способного его поставить?!

– Хочеш перевiрити, москалюга?

– Давай!.. Только не так, как вчера – пятеро на одного!

Влада явно понесло. В нем проснулся тот азарт, который обещал в будущем сделать из него первоклассного бойца. Но я страшно за него испугался.

– Влад! Не надо! – я бросился между ними. Наверное, было что-то такое у меня в лице, что отрезвляюще подействовало на брата. Он неохотно опустил руки, всё еще сжатые в кулаки.

– Ладно, Сурик. Нечего тебе смотреть, как твой брат руки пачкает. – И мы двинулись в обход их компании. Но главарь местной банды не сдавался:

– Боягуз! Боiшся бiйки – то так i скажи. І не роби вигляд, що слухаешся цього голопузька![10 - Трус! Боишься драки – так и скажи. И не делай вид, что слушаешь этого мальца!]

– Мой брат не трус! Он никого не боится! – вскинулся я.

– Тогда трус – ты, – в запале заорал местный, и его русский поддавался критике ещё меньше, чем мой украинский. – У вас вся сiм’я боягузiв. І в батька, напевно, колiнка трусились…[11 - У вас вся семья трусов. И у папаши, наверное, коленки дрожали.]

В принципе ничего особо неприглядного он не сказал. Не успел. Вот только отца нашего парень упомянул зря, это я понял сразу. Влад отреагировал молниеносно. Он схватил обидчика за грудки и очень тихо произнес:

– Мы не трусы. Понятно тебе, козёл?

Он сказал это таким тоном, что парень слегка поостыл и, вырвавшись, наконец произнес:

– Ну, як не боягузи, приходьте об одинадцятiй на кладовище. А як нi – то чого ще чекати вiд мiських телепнiв?[12 - Ну, если не трусы, приходите в одиннадцать на кладбище. А если нет – то чего же еще ждать от городских недотеп?]

– Мы придем, – сказал Влад, и мы пошли своей дорогой. Только вот пейзаж меня почему-то уже не радовал. Влад выпускал пар: я это хорошо ощущал, несмотря на черные очки, скрывавшие его глаза. Наверное, после того, как Влад, не раздеваясь, с разбегу нырнул в реку, это поняли все окружающие.

* * *

Как и всякий ребенок моего возраста, я, наверное, запомнил бы то лето не слишком хорошо. Более того, сейчас я бы даже не смог найти дом тех людей, у которых мы жили. Если бы не последовавшие за этим события, я, наверное, вынес бы из него только впечатления, загар и окрепшие мускулы. Но вышло так, что некоторые детали врезались в мой мозг со сверхъестественной точностью, вплоть до настроений и диалогов. Возможно, память сыграла со мной злую шутку, заранее предугадав, что я смогу доверить эту историю разве что бумаге. Тем не менее, день, предшествующий роковому повороту моей судьбы, я помню смутно. После того как мы приняли вызов, шестое чувство все еще предостерегало меня от полуночной прогулки. Как ни странно, я опасался не драки с местными ребятами, превосходящими нас числом и, что уж греха таить, силой. И не перспектива разбитого носа приводила меня в ужас, а именно место, выбранное для встречи. Могилы, старые кресты и странные, колеблющиеся на ветру, тени наполняли меня суеверным страхом.

Но что может быть страшнее, чем прослыть трусом в семь лет? Только прослыть им в четырнадцать. Поэтому и Влад, и я героически держали все сомнения при себе, осторожно выпытывая у хозяев место расположения кладбища. Оказалось, что находилось оно за селом, и короткий путь к нему, в лучших традициях фильмов ужасов, пролегал через лес.

Чем больше страшных картин подпитывало мое неуёмное воображение, тем сильнее во мне крепла уверенность в том, что необходимо доказать свою храбрость всему миру. Теперь я точно знаю, что есть вещи страшнее, чем услышать определение «трус» и «маменькин сынок» из уст сельских парней. Жаль, что это знание открылось мне так поздно.

Из дому мы вышли, крадучись, около десяти вечера. В горах темнеет рано, а в селе не было ни одного фонаря, так что двигаться приходилось на ощупь. С трудом находили мы нужный поворот, ориентируясь, скорее, на общее направление, чем на определенные приметы. Наконец каменистая дорога вывела нас в лес. Я бывал в нем и раньше, но до сих пор не ощущал себя слепым котёнком, не видящим дальше собственного носа. Приходилось постоянно карабкаться вверх, и нас спасала только дорога, по которой мы медленно, но верно двигались вперед.

Думаю, в голову Влада, шагавшего где-то впереди, тоже лезли непрошенные мысли о том, что мы потерялись, и пора бы уже повернуть назад. Но мы упорно двигались к намеченной цели, не смея отступать. И кто знает, может, даже Влад побежал бы после того жуткого истерического уханья совы, если бы я не шёл за ним по пятам. Что уж говорить обо мне, семилетнем? И всё же я твердо знал, что нельзя поддаваться страху, если хочу в будущем иметь возможность смотреть старшему брату в глаза.