– Как? – ужаснулась Катька.
– Вот так! – рассмеялся Захарка. – А ещё Полудница шутить любит: возьмёт отрезанную голову и обратно приставит. Она ничего, держится. Только мужик или баба потом как дурные становятся.
– Этими сказками только маленьких пугать, – выпятила губу Варя. Ну сами подумайте, сколько баб и мужиков без голов бы тогда ходили! А ни одного нету, хоть всё село обойди…
«Интересно, как это без головы жить?» – думала Варька, и мысли её полетели галопом. Она живо представила, как обезглавленный человек ходит и спотыкается. Ну правильно, не видит же ничего. Но зато умываться и причёсываться не надо.
Вот уже и огород бабки Дуси. Парнишки, а следом и девчонки перелезли через довольно хлипкий забор. Собаки они не боялись, та была небрехучей и всех любила. Через грядки с луком и помидорами ребята пробрались к деревьям. Это были чудо какие яблони. У всех в деревне яблоки только начинали спеть, а у бабы Дуси с хороший кулак наливались, краснобокие, сладкие… Не зря муж её покойный откуда-то издалека саженцы привозил.
Вся земля была усыпана паданцами. Мишка с Захаркой собирали яблоки в карманы штанов и за пазуху, девчонки – в подолы.
– Ей столько всё равно не съесть, сгниют же, – в оправдание сказал Мишка, надкусывая яблоко. – Ну, хватит, айда домой!
С раздутыми карманами и топорщившимися рубахами, оглядываясь на окна бабы Дусиного дома, мальчишки поспешили покинуть огород, за ними шли Варя с Катькой, бережно придерживая подолы сарафанов.
– А перелезать как? – растерянно спросила Катька. Руки-то заняты!
– Вот дуры! За пазуху надо было собирать или в платок, – рассердился Лопух.
– Ах поганцы! Да чтоб вас разорвало, иродов! Да чтоб у вас зенки повылазили!
Варька вздрогнула: на крыльце стояла бабка Дуся. Хотя уже и не стоит, а бежит к ним, размахивая голиком. Девчонки взвизгнули, побросали яблоки и, обдирая руки, полезли через забор, мальчишки тоже не отставали. Старое дерево не выдержало, и все четверо рухнули на землю.
Мишка с Захаркой и Катя прыснули в разные стороны, а Варе не повезло: она неудачно упала и подвернула ногу. Поднялась, побежала хромая.
– Катя! Обожди!
Отведала бы Варька голика или хворостины, если бы бабка Дуся была порезвее. Но она быстро задохнулась и принялась с руганью собирать яблоки в фартук.
– У-у-у, жадюга!
Варька поковыляла к риге, присела в тени. Нога болела и, кажется, слегка опухла.
«Мамка заругает!» – со страхом подумала девочка и, морщась растёрла лодыжку.
В эту минуту Варька разглядела на дороге приближающуюся женщину, слава богу, не бабку Дусю. В знойном мареве колыхалась белая рубаха, развевались волосы цвета спелой ржи. Уж не грезится ли Варьке? Никто в их деревне из баб простоволосыми не ходит, тем более с расплетённой косой.
Женщина остановилась в шаге от Вари, смотрела насмешливыми глазами, голубыми, как васильки.
– Яблоки воровала? – спросила она.
– Нет, – тут же отпёрлась Варька.
– Ну-ка скажи мне, девочка, как лён теребят.
– Как, как… обыкновенно. Выдёргивают – и в стожок.
Варька удивилась, но ответила. Уж очень красива была незнакомка, как барыня. Да точно, это барыня! Бывают такие чудные: напялят сарафан и ходят по деревне, как будто дома им не сидится. Надо вежливо отвечать, вдруг десять копеек даст.
– А что дальше делают?
– Известно что. Очёсывают и молотят. А потом раскладывают на лугу. А как высохнет, так трепят трепалом.
Барыня подробно спрашивала: как трепят, как ткут, умеет ли Варька работать за кроснами. Та ответила, что мамка всему учит.
– Ну хорошо, – с каким-то сожалением сказала барыня и отвернулась.
– А гривенник? – протянула Варька.
Барынька рассмеялась и бросила девочке большое яблоко:
– Свидимся ещё.
Дома Варька не выдержала и рассказала о странной барыне, утаив про яблоки бабки Дуси. Мать побледнела.
– В белой рубахе и коса распущена? Это же Полудница была! Вот скажу отцу, пусть выпорет тебя чересседельником!
Она расстроилась, разохалась. Схватилась за поясницу и согнулась пополам.
– Ой, беги скорее к тётке Марфе, скажи – началось!
Варька опрометью кинулась к двери и побежала в переулок к дому повитухи.
– Тётя Марфа! Мамка сказала прийти скорее, говорит – началось!
– Ох! – Марфа бросила тарелку в таз, в котором мыла посуду, и торопливо вытерла руки. – Бегу!
Грузная и неповоротливая, она «бежала» – семенила мелкими шажочками, задыхаясь и охая.
Варьку Марфа выставила из избы:
– Погуляй покуда или к подружке сходи. Нечего тебе здесь…
Девочка не пошла к подружке, а забилась в баню, где пахло деревом и берёзовым веником, и просидела там до позднего вечера. А когда вернулась, возле мамки лежал туго завёрнутый в пелёнки ребёночек с маленьким красным личиком. Варька смотрела на него не дыша.
– Братик родился, – довольно сказал отец, – как назовём?
– Митькой!
***
Мамка, отлежавшись несколько дней, стала выходить в поле, а Варька оставалась с братиком. Укачивала, когда он кричал, меняла пелёнки и носила кормить. Мать бросала работу, усаживалась в теньке и прикладывала Митьку к груди. Тот жадно сосал, а насытившись, тут же засыпал.
Варя проснулась от крика. Она подняла голову и огляделась: мамки и отца не было, только Митька шевелился и орал в своей зыбке, махал ручками, видно, сумел как-то выпростать их. Варя вытащила из-под братика мокрую пелёнку, отбросила к печке; достала из шкафа чистую и завернула младенца как смогла. Тот орал, вертел головой, хватал губками край пелёнки – хотел есть.
– Сейчас пойдём к мамке, сейчас… – успокоила Митьку сестра.
На улице он притих, щурился от яркого солнца и кряхтел.