Где находится край света

– Кушайте, барышни, кушайте!

И барышни, смущенно переглянувшись, начали «кушать». Кулинарная вакханалия продолжалась неделю, по истечении которой они не то чтобы в рот что-то из ассортимента взять – смотреть на все это великолепие не могли – оно превратилось в обычный производственный инструмент. Методика старого нэпмана сработала безупречно.

Подруги почувствовали себя богачками: хватало не только на жилье и еду, но и на то, чтобы щегольски приодеться и даже раз в неделю сходить в синематограф или в театр. Особенно им полюбилась оперетта, старались не пропускать ни одной премьеры, а многие арии знали наизусть.

Появились и серьезные поклонники. Машка все еще находилась во власти комплексов, любовно посеянных матушкой, – считала себя некрасивой и тщательно прикрывала волосами «уши-вареники». Она смотрелась в зеркало – катастрофа! Совсем, совсем ничего от роковой красавицы, такой, как их кумир Вера Холодная! Однако обилие ухажеров медленно, но верно делало свое дело, убеждая, что она прехорошенькая.

Кондитерская быстро надоела, и Маруся, как ее все чаще стали называть, устроилась учетчицей в контору неподалеку. За соседним столом сидел счетовод Жорж – молодой человек с напомаженными усиками и жиденькими черными волосами, разделенными прямым пробором – ну чисто приказчик! «Так, Ферри у нас уже был, теперь вот и Жорж», – мысленно сыронизировала Машка. И как в воду глядела! «Стрела Амура поразила меня в самое сердце, как только Вы вошли!» Подобные записки она теперь находила каждый день – на столе, в кармане пальто, раскрыв конторскую книгу. Часто это были открытки с ангелочками, трогательными румяными девочками, сердечками и голубками. «Змеевидной!», «Ангел мой, люблю безумно!» – отчаянно вопили подписи на них, сделанные счетоводческой рукой. Ухаживания раздражали и смешили, но в ресторан сходить Жорж ее уговорил. Заведение было весьма помпезным, плюшево-золотым. На сцене перезрелая ярко накрашенная брюнетка с трагическим взглядом надрывно пела:

В ранний час так пусто в кабачке,
Ржавый крюк в дощатом потолке,
Вижу трю-у-уп-п на шелковом шнурке.
Разве в том была моя вина,
Что цвела пьянящая весна,
Что с другим стояла у окна?..

– Мне нужно выйти ненадолго, – шепнула Машка, неторопливо прошествовала к дамской комнате, а уж оттуда припустила во весь дух.

Счетовод возроптал и на следующий день лишь сухо ей поклонился. А вскоре Маруся и вовсе уволилась из конторы – удалось устроиться в редакцию газеты на сортировку писем.

Леля к тому времени вышла замуж. Человек азартный и увлекающийся, страстный игрок и коллекционер живописи, блестящий и щедрый кавалер, Виталий Иванович Петров очаровал ее в два счета и увез на золотые прииски в Бодайбо, где делал стремительную карьеру. Машка осталась одна.

У них с Анечкой появилось новое увлечение – тир, причем Кузя оказалась отменным стрелком. Когда барышни отправлялись пострелять, за ними неслась ватага мальчишек, радостно вопя: «Сорок первый пошел!» Тогда на экраны только-только вышел фильм по повести Бориса Лавренева, и сравнение с героиней, ее тезкой к тому же, девушке льстило. В тире она важно натягивала лайковые перчатки, неторопливо подходила к стойке, брала винтовку, целилась… Снисходительные улыбки присутствующих мужчин сменялись непременной бурей оваций.

Журналист Лазарев, с которым они познакомились в редакции, изъяснялся не столь метафорично, как Ферри и Жорж, но атаковать начал стремительно. Он был образован, остроумен, с ним было о чем поговорить, но ничего похожего на романтическое влечение Машка не испытывала. Он же уже через неделю сделал предложение. Она отказала. И во второй раз. И в третий. Лазарев перешел к шантажу: «Если вы не выйдете за меня замуж, я брошусь под трамвай!» И тут в Марусе проснулась строптивая маман:

– Убирайтесь прочь! Замуж?! Да я вас видеть не могу! – она визжала и топала ногами, не узнавая себя. Лазарев ретировался моментально. Но у двери, надевая свою неизменную кепочку, елейно улыбнулся:

– До свидания, ангел мой, я приду завтра!

– Ненавижу! – она запустила в него туфлей, та глухо шлепнулась об уже захлопнувшуюся дверь.

Наутро по выходе из дому взгляду ее предстала чудная сцена. По двору на велосипеде раскатывал Лазарев. Из кармана его пиджака торчал крошечный изящный букет ландышей, а на плече… на плече восседал внушительных размеров кот. Причем был он спокоен как сфинкс.

– Доброе утро, Марусенька!

Она промолчала, изо всех сил сдерживая улыбку и пытаясь сохранить строго-неприступное выражение лица.

– Абзац, поздоровайся с девушкой! – и хозяин протянул коту букетик. Тот осторожно взял зубами цветы, мягко спрыгнул на землю, подошел к Марусе, положил ландыши к ее ногам и коротко мявкнул. Она не выдержала и расхохоталась.

– Спасибо, Абзац! И кто тебе дал такое странное имя?

– Хозяин-журналист. Чего от него еще ждать? – Лазарев развел руками.

– Вы уверены, что занимаетесь своим делом? Вам бы в дрессировщики!

– Талантливый человек и совмещать может, – скромно ответил укротитель.

Несложно представить, какими упорством, терпением и целеустремленностью должен обладать человек, способный так выдрессировать кота – одно из самых свободолюбивых животных. И неприступная избранница в конце концов сдалась.

Можно ли назвать счастливым брак, в котором один довольствуется радостью обладания любимой женщиной, другая относится к нему то ли как неизбежному злу, то ли как к союзу единомышленников? Так или иначе, альянс этот просуществовал несколько лет и имел несомненные плюсы. Прежде всего, Лаза-рев настоял на том, чтобы жена начала писать хотя бы небольшие заметки, помогал, редактировал. Он ввел ее в круг интереснейших людей – молодых, ярких, творческих. И со всем этим можно было бы прекрасно жить, но ночи… Их она ждала с ужасом, заранее просчитывая возможности избежать постылой близости. И все думала, думала, когда же оно стерпится-слюбится…

Через два года супруга перевели в самарскую газету, и молодые уехали из Сибири.

Это было чудесное время – интересное, яркое, насыщенное событиями. Пара быстро обросла новыми знакомыми и приятелями, в основном коллегами-журналистами и их семьями, с которыми часто проводила выходные. После нехитрого угощения играли в буриме, фанты, читали стихи, устраивали поэтические дуэли и импровизированные мини-спектакли. Полноправным участником всех журфиксов был и привезенный из Иркутска Абзац. Если приемный день был в другом доме, он прибывал в гости традиционно – на хозяйском плече. Полосатого аристократа в самарском обществе уже знали, любили, уважали и даже предоставляли место за общим столом: ему ставили отдельный стул, на стул – маленькую скамеечку, выделяли персональную тарелку и отрезали кусочек пирога, который почетный гость очень аккуратно и деликатно съедал. Потом начиналась развлекательная программа, и гвоздем ее, конечно же, был удивительный кот, демонстрировавший чудеса ловкости и сообразительности. Хозяин командовал: «Абзац, умри!» – кот театрально падал на спину, вытягивал задние лапы, передние складывал на груди, закрывал глаза и замирал. Так проходило несколько минут. Публика, затаив дыхание, наблюдала. Затем «покойный» открывал один глаз и вопросительно скашивал его на Лазарева. Тот едва заметно кивал, и усопший благополучно воскресал. Позабывшие об интеллектуальных развлечениях гости восторженно приветствовали звезду.

Но именно благодаря Абзацу Марии пришлось уйти из газеты.

Дело в том, что была у кота слабость: очень он любил выследить направляющегося в туалет человека, забраться на крышу и, когда глупое двуногое будет выходить, спрыгнуть ему на голову. Сами понимаете, какое чувство юмора нужно иметь и насколько любить животных, чтобы простить такое! Так вот, редактор газеты не обладал ни тем ни другим.

Михаил Илларионович Сиделин со своим великим тезкой был схож только именем, но гордился этим безмерно. А после того, как остроумные сотрудники преподнесли шефу ко дню рождения копию картины Кившенко, планерки и не назывались иначе как «Совет в Филях». К тому же Сиделин обрел прозвище – Фельдмаршал. Он делал вид, что сердится, хмурился, но душу это согревало. Дело в том, что основной чертой руководителя газеты было неуемное тщеславие. Гордыню свою он распределял умело. Так, бывая наездами на малой родине, никогда не забывал упомянуть, каких высот достиг, посетовать на то, как сложно управлять коллективом, большинство членов которого из ЭТИХ… Односельчане согласно кивали и гордились вышедшим в люди земляком. На ковре у начальства и среди коллег непременно кичился своим рабоче-крестьянским происхождением и с грехом пополам законченным рабфаком, опять же, горестно покачивал головой, рассуждая об ЭТИХ. ЭТИМИ были грамотные журналисты, преимущественно потомственная интеллигенция, к которой он испытывал подлинно пролетарскую ненависть. Пытался, конечно, стать своим парнем, но получалось плохо. Нет, Михаила Илларионовича не гнали, вслух не высмеивали, но он постоянно комплексовал, ощущая себя инородным телом в среде блестящих интеллектуалов и остроумцев. Трудно было простить и то, что ЭТИМ принадлежало авторство лучших из статей, подписанных его именем.

Маруся однажды попыталась деликатно поправить его, объяснив, как лучше построить фразу, на что Фельдмаршал, злобно зыркнув, ядовито процедил:

– Нас, Мария Васильевна, в гимназии при царе-батюшке не брали, с суконной-то рожей да в ваш калашный ряд!

Она поняла, что погорячилась.

С чувством юмора дела тоже обстояли не лучшим образом. Иногда Сиделин даже сам мог пошутить, хоть и не очень удачно, и сам же своей шутке расхохотаться. Изредка понимал чужие, но только когда они не касались его самого.

А еще редактор терпеть не мог животных…

И вот этот человек стал очередной жертвой четвероногого беспредельщика!

Нечего и сомневаться, Фельдмаршал посчитал зловредную кошачью выходку тщательно спланированной диверсией.

Отношения с начальством были безнадежно испорчены, с работы пришлось уйти, а кота отучить от скверной привычки. Все же он был замечательным!

Социализм наступал по всем фронтам, жизнь менялась с неуловимой быстротой, Лазарев, как и многие его собратья по перу, не вылезал из командировок, дабы успеть запечатлеть капризы советской истории. А оставаться одной в частном доме, да еще по ночам, было страшно: бандитизм в 20-е годы прошлого века процветал. И когда в ночи раздавался жуткий стук в окно, Маруся едва не теряла сознание от ужаса. Превозмогая себя, она подходила и видела… улыбающуюся морду Абзаца, принесшего трофейную мышь. Да-да, он улыбался! И был безмерно горд тем, что может порадовать хозяйку как добытчик, с честью исполняя обязанности единственного мужчины в доме.

И все бы было хорошо, только вот никак не наступало обещанное опытными старшими подругами «стерпится-слюбится». Не стерпелось, не слюбилось. Настал тот день, когда молодая жена, покидав в фанерный чемоданчик свой немудреный гардероб и оставив записку тривиального содержания – «Прости, больше не могу, не ищи меня. Мария», ушла.

Он, конечно же, искал. И даже нашел. И снова были угрозы броситься под трамвай, повеситься, перерезать себе вены, утопиться в Волге.

– А лучше все сразу! – зло пожелала она.

Лазарев не выполнил ни одного из своих обещаний, очень скоро сошелся с какой-то женщиной, боготворившей его за ум и чувство юмора, оставаясь, однако, к ней абсолютно равнодушным. А позже, в самом конце 30-х, бесследно пропал. Поговаривали, что сгинул в сталинских лагерях.

Мария же никогда и никому, даже самой себе, не призналась, что не его она так люто ненавидела – не за что было, а себя – за ту минуту слабости, когда, уступив напору, согласилась стать его женой, за то, что так и не смогла ответить на его чувства. Как часто, бывая жестоки и извергая потоки злобы на других, мы маскируем тем самым недовольство собой!

Глава третья. Журналисты

Редактором новой газеты, куда она вскоре устроилась, был Павел Сергеевич Дыров, жестоко страдавший от неблагозвучности своей фамилии. Исправить это, конечно, было несложно, благо уже существовал знаменитый декрет 1918 года «О праве граждан изменять свои фамилии и прозвища». Он и сам не раз веселился, подписывая в печать номера с объявлениями:

– Гр-н Заплюйсвечка, родившийся в Тамбовской губернии, меняет фамилию на Онегин.

– Гр-н Пипкин, уроженец Иркутской губернии, меняет фамилию на Мятежный.

– Гр-н Дураков меняет фамилию на Ударников (о, это уже эпоха накладывает отпечаток!).