Елочки-иголочки, чудеса под Новый год

– А меня вы знаете как зовут? – зачем-то поинтересовался Андрей, намекая на шапочное соседство за три года, когда знаешь в лицо, но не знаешь имени.

Ирина стала вспоминать, куда спрятала биту, которую принес её старший сын на пожарный случай. Потом прикинула свои силы, взвесив глазом пышную массу двинутого психа, поняв, что финт с битой точно не пройдёт. Огнестрельное или газовый балончик надо бы.

– Сталин, – продолжила странный разговор Ирина, поглядев теперь на настенные часы. Сменщица придёт только через два часа. Есть надежда, что кто-то из ранних трудяг забудет хлеб или молоко для завтрака. Иначе придётся развлекать разговорчиками психа целых два часа.

– Брежнев, – поправил её Андрей. – Меня зовут Андрей Брежнев. Андрей Андреевич.

– Очень приятно, – решив быть до конца вежливой, кивнула Ирина.

– Ирина, я… я… в общем, хотел вас пригласить на свидание. Вы мне очень нравитесь. И я давно за вами слежу. Вы… я.., – Андрей слышал чужой голос, который вырывался из его рта, приглашая незнакомую женщину на свидание. Поняв, что лишается рассудка поминутно, мужчина хотел дать дёру, но ватные ноги, тоже ставшие чужими, приросли к полу. – Сегодня вечером, например.

Ирина молчала, повторив траекторию движения взгляда: на серый потолок, неопрятный маникюр, одержимого богатея, часы. И потом опять на маникюр.

Ирина Дедялкова, 42 лет от роду в своей жизни часто влюблялась. И как назло всё не в тех. Красивые, фартовые, ласковые мужики ей попадались, но неблагополучные. Ни дома, ни двора, ни сада. А этого хмыря по кличке Сталин знал весь посёлок под названием «Рай». Сумасшедший диктатор отбабахал домину на человек 40. А оставшиеся сотки засадил вишнёвым садом тоже в промышленных масштабах. Прозвали косого собственника «Сталином» за сумасбродный характер и жадность. Ни одна бригада с ним ужиться не могла. Ходил за каждым работягой по пятам. Экономил каждую копейку. Сам ездил, мастерил, помогал разгружать. Короче, Сталин.

Пока Ира думала, Андрей метался в душе, не зная, за каким голосом пойти. За внутренним, который рыдал навзрыд, умоляя немедленно убраться и забыть это утро, как про страшный сон. Ведь Андрей, несмотря на то, что был уродом, любил и подмечал красоту. А красивая женщина – это длинные ноги, упругая попка, стоячая морковкой грудь, тронутые поволокой глаза и длинные волосы. Но никак 150 в прыжке, 80 кг с талией, обозначенной оренбургским платком.

Другой, чужой, настаивал, что любовь – это не ноги или сиськи, это состояние души. И сейчас это состояние было не в стоянии, а в полёте. Андрей летал, парил, внимал, дышал моментом. Такого он не испытывал давно, если не сказать никогда. Он превратился в слух, нюх, взгляд, которые желали услышать ответ женщины, пахнущей ландышами.

– Вечером не могу. Уроки с детьми надо делать. Завтра могу, – просто ответила Ира, решая, что 40 лет – это тот возраст, когда хватит бегать за нерадивыми самцами, а пора уже взяться за голову и выбрать того, кто может дать больше, чем увесистый шлепок по заднице и маслянно-жирный комплимент.

– Завтра нет. Завтра поздно… Сегодня. Может, обед? Ланч? Полдник? – забоялся Андрей, что если упустит момент, то пропадёт благолепие, подаренное вчера Пречистой. А вместе с пропажей вернутся жуткое отчаяние и одиночество.

– Я сдаю смену через два часа. Сегодня могу только на завтрак на свидание. В обед обед надо готовить, – торговалась Ирина, забывая про бессонную ночь, усталость, неопрятный маникюр.

– Всё! Замётано! Через один час 45 минут жду у порога, – стал заикаться Андрей, не веря в своё счастье.

– А покупать что-нибудь будете? – вспомнила Ирина, отметив, что косой богатей ещё и заика. «Всё-таки строг Боженька», – в душе пожалела женщина бедолагу в дубленке, отмечая, что деньги – это хорошо, но здоровье как ни старайся ни золотом, ни серебром не купишь, на глаза не намажешь, на язык не намотаешь, мозги не выпрямишь.

– Так-то он симпатичный. Хоть и странный. Но какой-то добрый. По глазам видно. Только непонятно, как умудряется деньги сколачивать с такими мозгами? – хозяйничала Ирина по ларьку, в душе радуясь, что пойдёт на настоящее свидание.

Андрей прискакал домой и первым делом отправился в душ. Целый час он провёл в горячих освежающих струях, напевая любимую нетленную песню своей молодости «Прости, поверь, и я тебе открою дверь. За всё прощу и никуда не отпущу».

Андрей знал, что не красавец, так же знал, что полностью лишен слуха и голоса, поэтому старался не петь на публике, хотя с приятелями частенько заваливался в караоке. Там легко было подцепить разных голосистых длинноногих красоток, ловящих продюссеров на живца. Но сегодня его душа пела. Пела и танцевала. Поэтому к песне он прибавил танцы и с грохотом упал на кафель, ударившись больно о нераспакованные банные аксессуары.

Прямо на лбу образовался порез, и чтобы не появился синяк, Андрей быстро приложил холодный кран итальянской фабрики, который ещё не успел установить на дополнительной раковине, предназначенной для супруги.

– Как Гарри Поттер, – не расстраивался Брежнев, видя в порезе знак свыше, который должен был совершить чудо с его личной жизнью, как это произошло с сиротой со шрамом на лбу.

Ира никогда не ездила в машине, которая внутри была чуть больше её личной спальни, в тысячу раз красивее, в миллион раз удобнее, в секстиллион раз чудеснее.

Джип цвета чистого снега и в такого же цвета удобными, приятно пахнущими сиденьями бесшумно, словно карета принцессы, рванул вперёд и остановился у первого же цветочного ларька, откуда через пять минут появился с букетом розовых роз её чистовыбритый, надухаренный ухажёр со шрамом на лбу.

– Папа будет смеяться, – смущённо принимая цветы, подумала Ира, стараясь не глядеть в растроганные раскосые глаза. – А какая отцу разница? Ему что ль с косым целоваться? Ему что ль букеты цветов нюхать? Наш дом цветы последний раз видел только, когда тетя Нюра померла.

Позавтракать со свиданием оказалось проблематично. Встречались только придорожные кафе с грузными, одетыми в телогрейки хмурыми дальнобойщиками или несимпатичные куцые кафешки при заправках. Но так как других вариантов не было, уселись на высокие стулья за железный столик бензоколонки, где обычно заправлял свой джип Андрей, выбирая элитные неразбавленные сорта бензина по завышенной неадекватной цене. Хотя все водители в округе её объезжали, зная, что здесь трудяги разбавляют больше остальных. Но богатеи об этом не догадывались и были довольны.

Разговор не клеился, пока речь не зашла о семье и детях. Ира рассказала, что несколько лет назад её бросил муж, водитель-международник, осев то ли в Румынии, то ли в Венгрии с краденным грузом краденного грузовика и любовницей из тех краев. Теперь Ирине приходилось крутиться за двоих, воспитывая троих детей одной.

– И никто не помогает? – удивился Андрей, у которого улыбка не слезала с лица. Ему нравилось буквально всё: обстановка, запах разогретых позавчерашних круассанов, железные неудобные стулья, на которых не умещалась его большая мускулистая пятая точка, разговоры с Ириной, её жалобы на жизнь, но главное, она сама. Такая настоящая, истинная женщина.

– Помогает, – заметила Ирина. – И свекровь, и свекр, и отец мой, и дед Анатолий. Если б не они, не знаю, как с Пашкой, Антоном и Катькой справилась бы. Они у меня шалуны.

Настала очередь Андрея рассказывать. Но его рассказ уложился в два предложения, в котором он поведал, что жил всю жизнь без любви. От того вся печаль-тоска.

Они съели по два круассана, выпили по две чашки кофе. Приближалась минута прощания, но Андрей никак не мог решиться отпустить Ирину домой. Они так и сидели у её обшарпанного подъезда в молчании. Она ждала продолжения. Он ждал, пока последняя капля храбрости переполнит чашу терпения и наконец выдал:

– Вообще-то я никогда так не поступаю. Но… Ира, скоро Новый год. Говорят, как встретишь Новый год – так его и проведёшь. Я хочу встретить его счастливым. И сам не знаю почему, от одного взгляда на тебя я становлюсь счастливым, как дурак. Может…

Ира повернулась к ухажёру лицом, по которому текли кристально-чистые слёзы счастья и благодарности за такие красивые слова, за цветы, за неожиданный предрассветный сюрприз. Женщина нежно взяла своими красивыми белыми руками с неопрятным маникюром большое, словно блин, лицо Андрея, у которого глаза разъехались в разные стороны, и поцеловала его в губы. Андрей на миг потерял сознание.

В пустой голове зазвенели колокола церквушки, где жила Богородица, подарившая вчера вечером одинокому бизнесмену-строителю благодать.

–Переезжай ко мне, – сказал после поцелуя Андрей. – Сегодня.

– Не могу, у меня семья и работа.

– Переезжай с семьёй, – готовый на всё, продолжал настаивать Андрей, чётко ощущая, что время – это не отрезок, состоящий из секунд, минут с часами и годами, а пространство. Огромное пространство, как его огроменный дом, которое надо осваивать: клеить красивые обои, развешивать зеркала и картины, устанавливать кухню, ванную, унитазы, двуспальную кровать, ночные столики…

И пространство, в отличие от времени, не утекало нетронутым, ведь говорят, время не ухватишь. Пространство ждало своего часа, когда его возьмёт в свои руки умелый рачительный хозяин и сделает из него место счастья.

– Не надо больше ждать, – больше себе, чем Ирине, сказал Андрей, набирая номер прораба своей строительной бригады, чтобы попросить сегодня поработать грузчиками.

***

Через девять дней, накануне самого счастливого семейного праздника, Андрей Андреевич Брежнев проснулся, держа в охапке тёплую спящую любимую женщину, которая сделала его последние прожитые девять дней незабываемыми. Пространство, как и дом, наполнились голосами и жизнью. Были установлены унитазы, раковины, налажена бесперебойная доставка продуктов, изготовление домашней кухни, бережная стирка грязного белья. Окончание ремонта стало подарком небес.

– Я не могу переехать без детей. Свекры и отец, – без них тоже не могу. Они для меня – всё, – говорила Ира, смущённо показывая на толпу родственников, без которых никакая жизнь не считалась жизнью.

Андрей хотел спросить хотя бы на счёт деда в инвалидной коляске, который являлся дедом сбежавшего мужа-вора. Но оказалось, без него прожить тоже было невозможно.

Пришлось брать счастье комплектом.

Андрей был готов справить Новый год так, чтоб провести остаток жизни счастливо, пусть и с грифом «рехнулся» от всех друзей и приятелей, наблюдавших переезд незнакомцев, по виду которых плакала статья УК «Грабёж, организованный группой лиц».

Однако мужчина отмахивался от беспокоившихся о его благополучии завистников. Отказывался от традиционных утех, банных купаний с группами лиц по другой статье УК. Опустело кресло в караоке. Простаивал стакан для любимого виски. Бармены потеряли приличные чаевые от завсегдатая бара.

Зато красовалась елка в большой зале без штор, которые ещё предстояло заказать Ирине после праздников, когда страна отойдёт от каникул и ража.

– Голубки, шашлыки замаринованы! – постучали в дверь хозяйской спальни. А стучали теперь по любому поводу и без.

От стука, точнее грохота в дверь, у Андрея резко заболела голова. И тут же в нос ударил ужасный цветочный аромат с привкусом докторской колбасы и чеснока. Мужчина внезапно проснулся и к страху понял, что так пахнет Ирина, продавщица из ларька, которая…

– Будь здоров! – на чих пробудилась Ирина и, повернувшись на другой красивый дебёлый бок, поцеловала любимого в нос, а потом в оба косых глаза.

Андрей не чихал, он вскричал, но сил на крик ужаса не хватило, поэтому получился трусливый чих. Мужчина весь замер, боясь пошевелиться, пытаясь вспомнить и, главное, осознать события последних дней, которые, усевшись на феррари, с ветерком гоняли по его обезумевшему сознанию со скоростью, несовместимой с жизнью.

– Ландыши, – перед лицом Андрея возник образ Ирины, которая с улыбкой несколько дней назад поведала, что ещё с советских времён обожает только старый аромат ландышей. Затем Андрей увидел себя мечущимся по торговому центру в поисках советских артефактов в области парфюмерии. И наконец, весь ужас произошедшего сложился в его голове, которая трещала по швам, как старые брюки деда Анатолия, которому Андрей прикупил в том же торговом центре на распродаже молодёжные джинсы.