Осталось жить, чтоб вспоминать

– Вот оно что!? – стала я постепенно понимать ситуацию. – Значит, когда она говорила, что мне просто надо будет сказать в Министерстве о занятом месте по моему распределению, она уже тогда знала, что без нужной бумажки меня обратно сюда направят…Безжалостный она человек.

– Конечно же, вряд ли Вас сейчас отпустят, когда на носу 1-е сентября, а у нас в школах нет учителей по многим предметам. Я Вам советую у министра просить Вас отправить в село Приютное, где сейчас Ваша Лена. Это рядом со столицей, всего в 60-70 км от Элисты, да и коллективы в 10-летке и в 8-летке очень хорошие. Проситесь в Приютное, это ещё "цивилизованный" район – находится у асфальтированной трассы. Из других глухих районов, где нет рядом дороги, осенью, зимой и весной совсем невозможно куда-нибудь выехать, – дала мне ценнейшую и нужную информацию приветливая и доброжелательная секретарша.

Министр ещё не приехал, и я решила немного побродить у здания Министерства и подышать свежим воздухом. Через минут 10-20 мимо меня прошёл, а потом вошёл в учреждение мужчина лет 50, худощавый, небольшого роста, как-то уж просто и скромно одетый для министра высшего образования, поэтому я не обратила на него никакого внимания и продолжала ждать "настоящего" министра.

Прошёл час моего ожидания, но никто больше не входил в здание Министерства, и никакая машина не подъезжала ко входу у здания. Обеспокоенная таким положением дел, я снова пошла "на разведку" в приёмную. Не успела я войти, как уже знакомая мне улыбчивая секретарша спросила меня:

– Где же Вы так долго ходите? Министр, – она назвала его по имени и отчеству, которое я сейчас не могу припомнить, – уже как час тому назад пришёл и ждёт Вас.

Доброжелательная обстановка, которую мне с самого утра создала секретарша, скромно одетый и идущий пешком на работу, а не привезённый на служебной машине, министр (возможно, он где-то рядом у здания Министерства припарковал свою машину, но об этом мне не было известно) – это меня как-то расслабило и расковало. Я без дрожи в голосе и в теле, как это было со мной в московских министерских кабинетах, смело шагнула в скромно обставленный мебелью кабинет министра.

При первых словах нашего с ним разговора можно было бы русскую пословицу – «Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты сам» переделать в другую пословицу – «Скажи, какой твой секретарь, и я скажу, какой ты сам».

Я совсем не ожидала такого демократичного и доброжелательного разговора со стороны министра. Мне с ним было легче и свободнее разговаривать, чем с нашим деканом факультета, который знал меня в течение 5-ти лет учёбы в университете и знал, как одну из лучших студенток на своём факультете.

– Ну, что, беглянка, нашла правду в Москве? – так сразу с порога он меня спросил.

– Нет, – что ещё мне оставалось ответить?

– То-то и оно… Все в Москву бегут… а надо было сразу сюда обращаться. Ну, что будем делать? Послезавтра приступите к своим педагогическим обязанностям в одной из наших школ? – с большой надеждой на мой положительный ответ спросил товарищ министр.

–Но ведь у меня есть все законные основания получить открепление. Разве не так? – в свою очередь я, с надеждой получить заветный документ, спросила его.

–Так-то оно так… Но если подойти по-человечески к этому вопросу, кто же будет учить наших детей в Калмыкии?

– А Вы этот вопрос адресуйте тем, кто не приехал на свои места по распределению, – чуть осмелев и почувствовав правду на своей стороне, посоветовала я товарищу министру. – Я приехала в посёлок Чапаев, чтобы честно отработать полагающиеся мне 2 года… Если так уж вышло, что выпал мне счастливый лотерейный билет на "свободное плавание", почему я не могу им воспользоваться?

– Конечно, у Вас есть на это полное право и законное основание… Но я хочу заключить с Вами договор по совести. Вы этот учебный год работаете в любой школе, в любом городе или в любом районе Калмыкии, который Вам лучше приглянется, а через год я Вас отпускаю на все 4 стороны и отдаю Вам трудовую книжку, – предложил мне, как компромиссный вариант, товарищ министр.

–Надо под-у-у-мать, – сказала я. – Мне нужны гарантии… Вы можете сейчас пообещать мне всё, что угодно, даже "золотые горы", а потом все эти обещания окажутся пустыми словами. Меня уже обманули Ваши подчинённые – директор школы из поселка Чапаев, а я привыкла верить людям и не потребовала от неё нужные документы. Теперь я научена горьким опытом. Буду более предусмотрительной. Нужно всё взвесить и ещё раз подумать.

–А чего тут думать? Послезавтра – 1 сентября! Надо приступать к работе. Один год работы в Калмыкии – не большой срок в Вашей жизни.

– А гарантии какие? – не отступала я от своего.

– Слово министра Вам не гарантия?

В этот момент, сначала постучав, а потом заглянув в дверь, на пороге приёмной и кабинета министра появилась секретарь с известием о том, что товарищ (назову его "Морозкин") Морозкин желает иметь аудиенцию с товарищем министром.

В кабинет вошёл высокий, очень крупного телосложения, мужчина лет 50. Это был заведующий РОНО одного из районных центров в Калмыкии. У товарища Морозкина был ряд вопросов к товарищу министру, и пока товарищ министр распоряжался по поводу организации нам горячего чая, товарищ Морозкин поинтересовался, кто я такая. Когда заведующий РОНО получил нужную от меня информацию, он тут же в категоричной форме обратился к министру с заявлением о том, что он забирает меня к себе, потому что ему нужны "позарез" "иностранцы".

Морозкин обещал мне "золотые горы" он тут же в категорической форме обратился к Министру – 2 ставки часов по английскому и французскому языкам и, естественно, высокую зарплату и общежитие. Ещё он обещал свободное время во время школьных каникул, чтобы я могла летать к себе домой в Сочи. Как мне было не согласиться?

Когда же я узнала, что и Лена Стельмаченко там будет работать, меня уже не надо было уговаривать. Мы заключили с товарищем министром устный договор о том, что через год он меня отпустит с трудовой книжкой на все четыре стороны.

Очень уставшая за последнюю неделю от полётов, перелётов, бесконечных ожиданий в аэропортах и на автовокзалах, полуголодная, я валилась с ног. Я ела только то, что дешевле могла купить в привокзальных буфетах, а это были, в основном, пирожки с повидлом. Я мечтала только о том, чтобы поскорее добраться до какого-нибудь места, где я могла поставить свой чемодан и выспаться.

Известие, полученное ещё утром от секретарши, о том, что село Приютное находится в часе езды от Элисты, меня очень радовало и вдохновляло. Я думала, наконец-то через час-другой мои "хождения по мукам" закончатся, и я обрету какие-нибудь квадратные метры со стенами и крышу над головой, но до этого вожделенного момента, как оказалось, было ещё довольно далеко.

Товарищ Морозкин на своей машине – толи "Москвиче", толи "Ладе" объезжал свои бескрайние "владения". Мы заезжали по дороге в село Приютное к директорам школ, подшефных заведующему РОНО. Его машина делала повороты то влево, то вправо от трассы на несколько км вглубь калмыцких степей.

Наверное, нигде так сильно, как в провинциальных уголках и закоулках, не процветает блат, кумовство и зависимость подчинённых от начальников.

Естественно, нас с ним принимали и угощали по-царски.

Первый раз в своей жизни я испробовала многие калмыцкие блюда. Одно из них мне очень понравилось, оно называлось "хаш". Это нечто, похожее на наш русский холодец или студень, только приготовленный из баранины в виде горячего первого блюда. Я также в первый раз видела и ела натуральную, не разбавленную молоком или кефиром, как это часто принято делать в наших магазинах, сметану. Товарищ Морозкин ставил тяжёлый нож с металлической рукояткой в крынку со сметаной и говорил мне: "Видите, Ольга Григорьевна, какая густая сметана – нож стоит вертикально и не падает."

А на десерт нас угощали калмыцким чаем, фруктами, арбузами или мёдом.

После каждого очередного визита к школьному директору багажник "Лады" товарища Морозкина заполнялся всё новыми и новыми дарами и преподношениями в виде бараньих, куриных, утиных и гусиных тушек, бидончиков со сметаной, банок со сливками и мёдом, но делались все эти "подарки", я думаю, от души и от чистого сердца – во всяком случае так это выглядело со стороны незаинтересованного наблюдателя.

"Чрево" "Лады" заполнялось так быстро, что при последних визитах товарищу Морозкину уже приходилось отказываться от тяжёлых и крупногабаритных подарков – брались теперь уже в салон машины только красивые бутылочки с разным количеством "звёздочек" на их этикетках (похоже, это были бутылочки с армянским коньяком).

На последних километрах "Лада" напоминала беременную женщину, готовую в любой момент разродиться от бремени. Мы ползли черепашьими шагами, и при каждом ухабе или кочке на дороге машина издавала жалобный вскрик "роженицы".

Наконец мы добрались с товарищем Морозкиным до села Приютное. Он остановил свою машину около здания интерната, где временно жили все приехавшие по распределению молодые специалисты, их было 7 или 8 человек. Когда секретарша в Министерстве говорила о 2-х приехавших специалистах, она, скорее всего, имела в виду выпускников университета, а не педагогических училищ.

Каково было удивление и неописуемая радость на лице Лены, когда она во мне увидела знакомое лицо, которое ей попадалось в течение 5-ти лет учёбы то в коридорах, то в аудиториях нашего университета.

Пока не приехали постоянные обитатели этого интерната, мы где-то около недели все вместе жили в этом заведении и по ночам, как могли (даже милицию вызывали), держали оборону против местных молодчиков, пытавшихся прорваться в здание интерната.

Я получила работу сразу в 2-х школах и вела уроки английского языка, но по документам я относилась к 8-летней школе.

Директор школы, Пётр Михайлович, очень внимательный и приветливый человек, проявил отцовскую заботу обо мне, как о близком человеке, в результате чего я одна из первых приехавших выпускников получила комнату в 2-х этажном сером кирпичном семейном общежитии.

Пока я занималась своим благоустройством и упорядочиванием расписания уроков с завучами 2-х школ, чтобы у меня оставалось время дойти из одной школы в другую, при этом не опоздав на уроки в 1-ю и во 2-ю смену, мысли обо мне самой и мои душевные муки и терзания отошли на 2-й план…

Но как только моя жизнь, как молодого специалиста, наладилась и стабилизировалась – я утрясла в обеих школах расписание, получила комнату, которую постарался быстро заполнить необходимой мебелью (кроватью с металлической сеткой, деревянным столом и стулом) директор школы, жизнь моя стала монотонной. У меня была только одна работа, работа, работа, а ночью – отчаяние и душевная боль, которую ничем нельзя было унять.

Единственным "развлечением" для меня в те первые 2 месяца были мои воспоминания о знакомстве с Аленом и о самых счастливых минутах, часах и днях нашей с ним любви.

Я не могла решить, какие "самыми" счастливыми минуты были с Аленом, потому что всё время, проведённое с ним от первого дня знакомства до самого последнего часа расставания, было счастьем.

В один из первых дней своего проживания в общежитской комнате я вбила в стенку напротив кровати большой гвоздь и повесила на него свою драгоценную реликвию – подарок Алена, кулон с серебряной цепочкой, который я назвала "Звезда Шерифа". Он днём и ночью напоминал мне о моём любимом. Этот кулон был той незримой и невидимой нитью, которая теперь уже всегда соединяла меня с Аленом.

Я всё делала так, как не надо было делать. Мне нужно было постараться забыть о своей любви и об Алене и, как можно дальше,

с глаз долой, запрятать то, что могло напоминать мне о нём. Я, наоборот, то единственное, что мне осталось от любимого человека, хранила и держала на самом видном месте, чтобы каждое мгновенье помнить о нём, хотя и без подарков Алена я не забывала о нем ни на минуту.

Так тянулись дни и недели. Наконец закончился 1-й месяц работы в школах, и наступил день первой зарплаты. Товарищ Морозкин как обещал, так и сделал, выполнил своё обещание – зарплата у меня была большая, более 250 рублей в месяц. По тем временам она приближалась к заработкам больших начальников.

Я решила на деньги своей первой зарплаты купить небольшой телевизор. Это была моя первая и последняя большая покупка за год жизни и работы в Калмыкии. Жизнь после приобретения и установления телевизора в моей комнатке несколько преобразилась и оживилась не только у меня, но и во всём общежитии – не все семьи, живущие в нашем общежитии, имели материальную возможность приобрести собственные "голубые экраны". Теперь стук в мою дверь раздавался довольно часто – желающих посмотреть концерт, художественный фильм или "Голубой Огонёк" по субботам – хоть отбавляй.

Шло время, я работала от зари до поздней ночи, приходила в свою комнату и «без ног» от усталости валилась на скрипучую кровать.

Так тоскливо, монотонно и без радости проходила моя жизнь.

Подходила к концу 1-я четверть, и тут произошли неожиданные события. Я думала, что в тех местах и в тот период моей жизни вообще не могли происходить какие-либо события, кроме работы, работы и грустных воспоминаний о прошлом, но "неожиданными" они были только для меня, а вот для Лены Стельмаченко они были вполне ожидаемыми.