Самолёт Москва – Белград

Он привык, что многие женщины в Советском Союзе, даже в Москве, дикие и зажатые. Хочешь сделать им приятно, а они косятся, как на маньяка. Другое дело итальянки! Например, его Бьянка, его горячая Бьянка…

За ужином Братислав рассказывал о жизни в Европе, искренне сокрушался о том, что Кира почти нигде не бывала, кроме родного города, внимательно, не перебивая, слушал её наивные школьные истории, хотя она позорно запиналась, теряясь от смущения. Перед сном Полина, поправляя её одеяло, сказала:

– Братислав… Он очень обаятельный мужчина, но он не принц. Никто из мужчин не принц. Теперь о деле, послезавтра у нас важная встреча. Мой одноклассник преподает в пединституте, он доктор исторических наук, был доцентом, но сейчас, наверное, уже профессор. В столичном пединституте, тем более на истфаке, без протекции и подготовки делать нечего.

***

На следующий день Полина спозаранку постучала в комнату сына, он ответил ей сонным голосом:

– Входите, открыто!

Толкнув дверь, Полина вошла в комнату, Братислав широко зевнул и спросил, не скрывая недовольства:

– Полина, тебе чего не спится? Суббота же…

Она ласково взъерошила, и без того растрёпанную после сна, шевелюру сына:

– Я собираюсь на кладбище, к Эмме, после зайду в церковь. У меня к тебе просьба: не оставляй Киру одну, прокати её по Москве, она ни разу здесь не была. Ну, сам понимаешь. Красная площадь, парк Горького, ВДНХ…

Братислав досадливо поморщился:

– Вообще-то, у меня были другие планы. Я хотел поработать. Честное слово. Не понимаю, почему ты так опекаешь эту девочку?

– Ну, не капризничай! Кира… Как бы тебе объяснить? У неё не самая весёлая жизнь, отец умер, а отчим – пьянь и скот. Как-то раз он избил её, повалил на пол и пинал ногами в живот. Представляешь?

Братислав приподнялся на локте и недоверчиво переспросил:

– Ты шутишь? Этого ребёнка били ногами в живот?

– Там, где я сейчас живу, и не такое бывает. Прошу, не говори ей ничего о нашем разговоре.

Полина пристально посмотрела на сына, тот согласно кивнул головой:

– Поезжай на кладбище со спокойной душой, я всё сделаю, как надо, не переживай.

Когда мать вышла из комнаты, Братислав откинулся на подушку и закрыл глаза.

Отец никогда не поднимал на него руку, вернее, поднимал и тут же опускал в бессилии, не тронув и пальцем.

…Когда Братиславу исполнилось шестнадцать лет, он принял важное и абсолютно осознанное решение: отрастить волосы до плеч. Как Фредди. Или как Джаггер. Отец заподозрил неладное месяца через два, к тому времени голова сына напоминала гнездо не самой старательной вороны.

– Что у тебя на голове? В Сплите закрылись все парикмахерские? Если так, давай съездим в Дубровник! Или в Загреб, – недовольно спросил отец за завтраком.

Братислав неопределенно поводил растопыренной пятернёй вокруг своей копны волос и объяснил:

– Просто у меня теперь новая причёска. Сейчас так модно.

Отец съязвил:

– Учителя-то, наверно, не радуются такой моде, – и заметив, как тяжко он вздохнул в ответ, улыбнулся в кулак. Впрочем, съев ещё одну булочку, Братислав повеселел и весьма легкомысленно заявил:

– Хорошо, что мне недолго осталось мучиться в гимназии, как-нибудь переживу эти гонения на прогресс, а там… Москва! Свобода!

– Так, понятно, – отец хлопнул ладонью по скатерти, с грохотом отодвинув стул, встал из-за стола и молча вышел из кухни.

Братислав, щедро намазывая масло на хлеб, не сразу понял, что это щёлкнуло у него над ухом, повернувшись, с ужасом увидел отца с ножницами в руках. Отец зловеще усмехнулся и ещё раз выразительно клацнул большими портновскими ножницами, позаимствованные ради такого случая у Миры. Братислав вскочил со стула и бросился в свою комнату,где долго крутил головой перед зеркалом, оценивая ущерб своей шевелюре от отцовского демарша с ножницами.

Через неплотно закрытую дверь был отчётливо слышен разговор отца с Мирой, которая по своему обыкновению отважно заступалась за горячо любимого пасынка:

– Горан, не кипятись, времена меняются, наши дети другие, не знают ни войны, ни лишений. И слава Богу, что не знают! Вот ты всё ругаешься на заграничную музыку, а Братислав, благодаря этой самой музыке, лучший в классе по английскому, да и по остальным предметам не отстает. Клянусь, он закончит гимназию с отличием!

Отец не сдавался:

– Ох, Мира… Избаловали вы его, ты и Поля. Братислав то, Братислав сё… Думаете, я сына меньше вашего люблю? Ему мужская рука нужна, а не бабьи нюни. Ты только посмотри, что он вытворяет! Дерзит. Я ему слово, он мне десять! Всю комнату заклеил длинноволосыми рожами, ночью приснятся – поседеешь со страху. Тьфу… Глаза бы мои этого не видели! А музыка? Да разве же это музыка? Воют, как на похоронах, да патлами трясут! В Москву он, видите ли, собрался… Я с Полиной поговорю, чтоб воли ему там не давала, чтобы в восемь вечера дома был, чтоб никаких гулянок. Только учёба, и больше ничего!

Да уж, отец ещё тот любитель нагнать на всех страху… Братислав с хрустом потянулся, вставать не хотелось, тем более, зная, что целый день придётся возиться с этой провинциальной пигалицей.

Он изменился за последние десять лет: стрижку делает у лучшего парикмахера Москвы, любит дорогой парфюм и французский коньяк, с удовольствием и шиком носит элегантные пальто и костюмы, даже трость у него не простая, а из красного дерева с серебряным набалдашником – купил по случаю в комиссионке. В общем, московский плейбой, хотя это и звучит, как оксюморон. Какие в СССР могут быть плейбои? Братислав и не заметил, как снова уснул.

***

Кира сидела на кухне и читала Выготского, Полина, как и обещала, нашла его книгу «Трагедия о Гамлете, принце Датском У. Шекспира». Конечно, не всё ей было понятно, вернее, почти ничего не понятно! Зачем эта пьеса так мучает людей? Гамлет унес в могилу свою тайну, но она-то его тайну знала! Он тоже страдал из-за отчима, из-за этого мерзкого Клавдия. Просто Шекспир описал это так, что дух захватывает, что глаза сами плачут, что внутри с каждым словом всё больнее и больнее…

Кира утонула в книге и даже не шелохнулась, когда Братислав, подавляя зевоту, заявился на кухню, лишь после его «доброго утра», очнулась и уставилась невидящими глазами. Кто это? Ах, да… Сын Полины Аркадьевны, Братислав. Почему он улыбается? Она такая смешная?

Братислав улыбался, потому что… Потому что он всё-таки выспался и уже чувствовал на языке вкус крепкого кофе. Потому что мартовское солнце, позолотив раму, вальяжно разлеглось на паркете веселыми желтыми квадратами. Потому что эта робкая девочка похоже не доставит ему особых хлопот.

Он поднял крышку с белой эмалированной кастрюльки и слегка поморщился:

– Манная каша! Бр-р… Полина в своем репертуаре. Ты, кстати, завтракала?

– Да, спасибо.

Кира взяла книгу и встала из-за стола, но Братислав её остановил:

– Оставайся, ты мне не помешаешь, вдвоём даже веселее. Так, кашу я точно не буду…

Он подошёл к холодильнику, стоящему у окна, позади Киры. Её спина, ниже лопаток, была не шире его ладони, плечики острые, над тонкой шеей – пушистое кружево волос. Он представил эту девочку, скорчившейся на полу, прикрывающей своими руками – прутиками живот, грудь, голову от ударов ногами и его передернуло от отвращения к её отчиму. Бывают же ублюдки…

В холодильнике нашлись яйца, салями и приличный кусок костромского сыра. Что же она так увлечённо читает? Братислав заглянул через её плечо, пробежал глазами несколько строк. Да уж… Неслабо для подростка.

Дыхание мужчины было таким близким, что у нее порозовели уши. Ну чего он подглядывает? Кира зябко повела плечами. Братислав выпрямился, сообразив, что ей неловко.

– Пора не завтракать, а обедать, я сделаю бутерброды и поджарю яичницу, поешь вместе со мной, потом прокатимся по Москве. Идёт? Только не говори, что не будешь есть, взрослых надо слушаться, – он достал продукты из холодильника и принялся за готовку.

Когда яичница уже шкворчала на сковороде, Братислав, сделав страшные глаза, спросил трагическим шепотом:

– Кира, а ты знаешь, что у меня деревянная нога?