Бобылка

Кончилось всё это плохо. Лера сказала:

–У вас ко мне какой-то нездоровый интерес.

У Стерлядкина стало обиженное лицо ребёнка, которого подло ударили:

–На первый раз прощаю. Но я могу вам запретить приходить сюда!

А в конце рабочего дня состоялся суд-тройка:

–Лера, вас просит зайти Эраст Эрастович, – пригласила Булкина.

Она ни о чём плохом не подумала.

В кабинете главного редактора столы были составлены буквой «Т». Стерлядкин восседал как на троне, только скипетра с державой не хватало. Одесную – Юрьев из отдела распространения, ошую – Булкина. А может быть, он и впрямь чувствовал себя Богом-Отцом?

–Егор Александрович, Татьяна Яковлевна! – высоким бабьим голосом начал Стерлядкин. – Сегодня после обеда я потерял покой! Валерия Павловна сказала, что у меня к ней «нездоровый интерес»! И я хочу сказать сейчас при свидетелях: мне, кроме моей Беллы, никого больше не надо, я уже старый и лысый! Меня все знают как примерного семьянина! Да если мне какая-нибудь двадцатипятилетняя даже и заплатит, я её всё равно трахать не буду!

Лера была в шоке. Если бы только знать заранее, где ты упадёшь! Он её со своей Беллой перепутал. Когда Стерлядкин подкладывал её под Царёва, он ставил свою шлюху Лере в пример: «Мне было сорок шесть, а ей двадцать один, я был женат, но моя Белла сказала мне: «Ты мой!»

–Так что, – вынес вердикт Стерлядкин, – в понедельник сюда, Валерия Павловна, больше не приходите. А если вы будете здесь сидеть, то я этот стол на помойку выброшу! – тут его голос сорвался на визг. – Почему у вас должно быть здесь рабочее место? Ни у Прозоровой, ни у Кондаленко нет здесь своего рабочего места! – Но до этого Стерлядкин сказал Лере, что платит ей по факту выхода на работу.– Я специально позвал сюда Егора Александровича и Татьяну Яковлевну, чтобы вы в очередной раз не обвинили меня в попытке изнасилования! Вы при дочери моей сказали, что я к вам пристаю! – как баба голосил Стерлядкин.

И Лера в который раз подумала: а не педораст ли он? Неужели у него хватает сил на молодую еврейку? Может быть, у него с ней – просто договор, ширма для его истинных склонностей?

Белла, которую Лера так никогда и не увидела, была третьей женой Стерлядкина, Вита – дочерью от второго брака. От Беллы у Стерлядкина было двое щенков, Ефрем и Кирик. Он будто всем болезненно доказывал, что он – мужик, что он – может. А мама Леры, напротив, восхищалась Стерлядкиным, что он, в отличие от её первого мужа, бросая своих жён, не забывал про отпрысков. Светская хроника этой семейки всем до того надоела, что конкурирующая фирма, другая бесплатная газета, поместила карикатуру, где Стерлядкин еле удерживал связку из пяти шавок: «Мне четырёх щенков надо кормить, и одну сучку!»

–Я, вообще-то, вначале подумал, что она шутит, – сказал Стерлядкин, – а потом смотрю, а неё на лице ухмылка такая злобная. Она хотела разрушить мою семью! Я вас теперь боюсь, Валерия Павловна! Я проанализировал всё то, что она сказала, и понял, что её опасно оставлять в нашем коллективе. Она сказала сегодня: «Я – человек жестокий»!

–Да не было такого!

Лера не могла поверить, что всё это происходит с нею не во сне, а в реальности.

–А ещё она сказала: «Я ничего не боюсь!»

А вот это Лера и вправду сегодня прибавила для связки слов, но она боялась многого: врачей, больниц, ходить через понтонный мост через Клязьму, что умрёт её мать.

–Лера нарушила субординацию между начальником и подчинённым, – решила выслужиться Булкина.

–А об этом, Татьяна Яковлевна, я вообще молчу! – обречённо махнул рукой Стерлядкин.

–Почему вы в ваши двадцать пять лет такая жестокая?– прорычал доселе молчавший Юрьев.

–У меня уже умерла вся семья.

–Ну и что? – рявкнул Юрьев.

У Леры не укладывались в голове их отношения. В начале августа у Юрьева был день рождения, и Стерлядкин, поздравляя его, и подарив электрическую грелку для ног, при всех троекратно поцеловав в губы. Леру чуть не вытошнило. Стерлядкин с Юрьевым целовались и на встречах кандидатов в депутаты, и в администрации города. И Лера не могла смириться, что не в распутной Москве, а их рабочем городке, полном православных церквей, может быть гомосексуализм!

Приставал он и к верстальщику. Всех подчинённых, кроме своей дочери, Стерлядкин звал на «вы», по имени и отчеству или господами, а Антона Мирончука – тоже на «вы», но Антошей. «Какой он тощий! – ревниво, визгливым бабьи голосом, говорил Стерлядкин. – Таких бабы любят!»

–А мама жива? – вполне по-человечьи спросил Стерлядкин. – Если мама жива, тогда всё нормально.

–Так она больная вся,– купилась Лера, вспомнив грязные бинты, трофические язвы и отвратительный запах. Запах разложения заживо.

–У всех нас мамы больны! – отрезал Стерлядкин. – А у меня к вам, Валерия Павловна, всегда был здоровый интерес. Поддержать талантливую журналистку. Мы приняли вас, как родную. Вы получили за две недели две тысячи рублей! – заголосил он.– А вы пришли в мой дом и стали наводить свои порядки! Вы осквернили мой дом! У вас с языка сорвалось клише! Я – примерного семьянин, а вы молодая шлюха! Вы – провокатор!!! Чтобы духу вашего здесь не было! Даже иконы ваши – убрать!!!

Что ж, ничего удивительного. Наших предков за «слово не воробей» на каторгу в кандалах отправляли, на Соловки и Колыму.

На прощанье Стерлядкин пообещал, что её «зарплата сохраняется». Но, конечно, обманул.

В середине ноября дочь-секретарша поздравила её с днём рождения, пригласив в офис:

–Что это вы к нам не заходите?

Вита была младше её на восемь лет, они были на «ты», но так игрались.

Лера на радостях купилась. Никаких подарков её не ждало, Стерлядкин приподнёс ей общение с собой! Он совершенно классно унизил её, сказав:

–Татьяна Михайловна, пройдёмте. А то Валерия Павловна опять скажет, что её хотят изнасиловать.

Лере бы развернуться бы и уйти, ан нет, в её характере было так много рабского! А Стерлядкин опять стал её провоцировать:

–Есть правда жизни и правда момента. Вот идут муж с женой ругаются. Это – правда момента. Но после у них будет жаркая ночь! Как у вас с этим, Валерия Павловна?

–А у нас квартира холодная, угловая,– нашлась она.

–Вы дали нам материал про воробья, – вспомнил Стерлядкин. – Но нам он не понравился. С червоточинкой. Тогда мы решили, что мы ошиблись, и показали вашу рукопись другим людям, но им он тоже не понравился. Так что про воробья мы печатать не будем.

Это была просто травля. Никто здесь не пошёл бы против Стерлядкина, никто не признался бы, что считает иначе, чем он. И Лера подумала, что ему нужно было для реализации своих человеконенавистических комплексов организовывать не газету, а секту. Как «Белое братство» или «Богородичный центр», где он был бы гуру. Да и чем он отличался от Иоанна Береславского? Тот выпускал газету «Дева Русь» с «откровениями Божьей Матери», а Стерлядкин – со своими и Беллы, которая заносчиво учила, как воспитывать детей, и рассказывала, как ходит к гинекологу.

А в принципе, кем он был, как не основателем секты?

–А где вы сейчас работаете, Валерия Павловна? – с циничной издёвкой спросил главный редактор.

–Нигде.

–А на что же вы живёте?

–Ни на что.

…Вот поэтому Лера и удивилась: надо же, сегодня без свидетелей.

–Сколько ей было лет? – строго спросил Стерлядкин.

–Сорок восемь.

–Да, рано. Молодая женщина. И с кем же вы остались?

–Ни с кем. Я – одна.