Покушение в Варшаве

Анна задохнулась от удивления. Такое просто не приходило ей в голову.

– Но русских было слишком много! Они уже разбили наши силы, пленили Костюшко[20 - Костюшко Тадеуш (1746–1817), национальный герой Польши, руководитель, «диктатор», восстания 1794 г., ставившего целью вернуть Речи Посполитой земли на Украине, в Белоруссии и Прибалтике, отошедшие по разделам к Российской империи.]. Их никто не мог бы одолеть!

Принц кивнул.

– Простите, сударыня, за мой неуместный темперамент. Одной половиной души я рассудителен, как немец. Другой горяч, как француз. Я бы просто не выдержал, прыгнул со стены с саблей в руках, и будь что будет.

– В вас говорит кровь отца, – восхитилась графиня. – У всех поляков темперамент под стать, им нужен только вождь. Мы истинные французы, но заброшены очень далеко.

– Нам пора, – принц подал ей руку. – Застелить покрывало, как было, смогут только слуги. Но они, надеюсь, будут молчать. Не столько из-за денег, которых я им, конечно, не дам. Сколько из-за подавляющего их разум святотатства. – Оба засмеялись. – Легче закрыть глаза и сделать вид, будто ничего не происходило.

Глава 3. Образ в чаше

Дорога на Гродно

Государь спал. Александр Христофорович мечтал о сне. Нервы.

Промучившись часа два, он встал, накинул на плечи шинель поверх исподнего и вышел в соседнюю комнату. Благодарение Богу, там нашелся стол. Не везде на станциях есть. А император требует останавливаться именно там, где ночуют проезжающие. Чтобы знать.

Да что тут знать? Клопов полна перина. Тараканы маршируют от печи к лавке и обратно. И здесь он хочет строить шоссейные дороги! Добро.

Бенкендорф затеплил сальную свечку. Разложил перед собой бумаги из походных портфелей. Вот нужное. Который год Жандармский корпус[21 - Жандармский корпус создан в 1826 г. Включал 4 тыс. человек. Выполнял функции внутренних и пограничных войск.] ведет откровенные войны в бывших польских провинциях с шайками перебравшихся на нашу сторону разбойников. Сытнее вам тут, робята? Весь Витебск уже обожрали и Полоцк тоже. Ну? Каковы успехи? Оттеснили в Виленскую губернию. Ай, молодцы! Так Вильно – тоже город Российской империи. Продолжаем.

Отложил. Вышел на крыльцо. Раздышался. Вернулся к столу.

За окном забренчал колокольчик. Чьи-то кони встали с топотом и бряканьем сбруи. Со звонким, как чиханье, «тпру» ямщика. Хорошо не с посвистом. Государя разбудят!

Дверь распахнулась. Александр Христофорович уже готов был обрушить молнии без грома на голову вошедшего. Но перед шефом жандармов возникла рослая, почти с него самого, дамская фигура в легкой весенней тальме – может, и мех, но рыбий, с одного взгляда видно: шили в Европе, где наших холодов не бывает.

– А я думала уже не застать вас.

– Долли… – Бенкендорф сел обратно на стул. – Ну ты гоняешь…

* * *

Шенбрунн. Парадная опочивальня. Утро 20 апреля

Графиня Вонсович спустилась с кровати. Царственным движением накинула себе на плечи, как шаль, широкий белый офицерский шарф, которым по форме вчера была стянута талия принца. Осторожно отогнула край шторы и глянула в окно.

Со второго этажа был хорошо виден зеленый Лабиринт, расположенный по правую сторону за клумбами партера. Высокие, выстриженные шпалерами кусты образовывали геометрический узор вокруг старого раскидистого платана, который охватил корнями небольшой холм и скрывал за древесными лопастями, как за ребрами, своего лоснящегося тела всех любителей предаваться занятиям, недозволенным в императорской резиденции.

Один такой «нарушитель» только что выглянул из-за дерева и был, мягко говоря, не полностью одет. Сверху хорошо просматривалась сердцевина зеленых зарослей. По одному из живых коридоров спешила дама, оправляя дорожное платье на высокой фигуре.

– Да это же старина Клеменс! – с крайним удивлением произнес принц. – Воистину сегодня день сюрпризов! Не думал, что он на такое способен. У него же скоро свадьба!

– Одно другому не мешает, – наставительно сказала графиня, приобнимая любовника. – Но так, чтобы прямо в Лабиринте, у всех на глазах!

– Как низко он пал! – Франц почти присвистнул, чего не позволил бы себе в присутствии самого канцлера. – А кто эта дама? Вы ее узнаете?

Анна прищурилась. Ей показалась знакомой высокая тощая фигура. Но та слишком быстро скрылась из глаз за зелеными спинами кустов. Графиня наморщила лоб. Старое, очень старое, смутное воспоминание. Где-то она уже видела подобный разворот плеч, манеру держать голову и даже не по-дамски широко ставить ступни на землю, будто дорога вот-вот выскользнет у нее из-под ног.

Конечно, видела! Но давным-давно, и поэтому не могла вспомнить.

Нет, не поэтому. Анна Потоцкая[22 - Анна Вонсович, в первом браке Потоцкая, урожденная Тышкевич (1779–1867), польская аристократка, внучатая племянница последнего короля Польши Станислава Августа Понятовского. О романе с ней Бенкендорфа смотри книги автора «Личный враг Бонапарта» и «Без права на награду».] никогда не встречалась лицом к лицу с княгиней Ливен, женой русского посла в Лондоне, но более чем хорошо знала ее брата Александра Бенкендорфа, теперь правую руку царя. А когда-то просто беспечного полковника, встреченного ею на бесчисленных дорогах. Было большее? Анна не помнила, не желала помнить. Все еще сердилась. Как он мог предпочесть ей свою постылую верность постылому повелителю постылой страны?! Граф де Флао[23 - Флао де Билларди Огюст, Шарль Жозеф (1785–1870), побочный сын Ш. М. Талейрана, французский генерал, состоял в связи с королевой Голландии Гортензией де Богарне, считался настоящим отцом Луи Шарля Наполеона, будущего Наполеона III. Результатом его романтического чувства к графине Анне Потоцкой называли ее младшего сына Маврикия (Морица) Потоцкого.] поступал иначе. Но, возможно, потому что тогда у Франции и Польши билось одно сердце в груди?

Ее сын, сын де Флао, внук великого Талейрана, временами так остро напоминал матери об этом случайном любовнике – минутном, слов нет, но, как оказалось, очень важном в ее жизни.

И теперь эта тень, ускользавшая по зеленым тропинкам от Лабиринта, словно привидение, будила прошлое. Неосознанное и грозное. Как будущее. Столь же грозное – это графиня уже понимала. Понимала ясно, в отличие от наивного мальчика, стоявшего рядом с ней.

Понимал ли то же самое властный мужчина, прятавшийся за платаном и поспешно поправлявший шейный платок? С кем он только что провел ночь? Кто эта женщина? Мгновенная прихоть великого канцлера? Назло Мелании? Или…

Графиня не знала, что подумать, и если бы ей сказали правду, была бы поражена. Да и кто бы поверил? Сам Клеменс оказался к этому не готов. Самая желанная из всех дипломатических гранд-дам очутилась в его объятиях, чтобы снова исчезнуть. Как три года назад, когда она прибыла в Вену инкогнито и даже пробралась на Масленичный бал. Но разве один и тот же сон повторяется дважды?

Он и не повторился. Княгиня Ливен или «мадам-посол», как ее именовали англичане, официально была с Меттернихом в разрыве. Ведь их дворы теперь разделили свои интересы. Но неофициально… О, они могли многое обсудить, даже оставаясь врагами!

Канцлер только что закончил церемониальный, очень медленный вальс с одной из принцесс Монтина. Она танцевала недурно, но смотрела на Меттерниха, разинув рот, как на кусок миндального пирожного. А он, признаться, от этого устал. И был уверен, что всему на свете предпочел бы тихое кресло у камина. Скрипенье пера по бумаге. Тафтяной колпак с кисточкой. И воспоминания… В которых по-прежнему видел себя хищным красавцем, способным обводить вокруг пальца одних сильных мира сего, а другим навязывать свою волю. Разве Клеменс до сих пор не делает этого?

Лакей в белой ливрее возник перед ним и протянул на позолоченном подносе записочку. Маленький кусочек картона – ни подписи, ни пометы о времени. «Вы должны мне еще полторы сотни писем».

У канцлера кровь прилила к мозгу, и он испытал мгновенный приступ мигрени. У него что-то требуют? После того как бросили его? Впрочем, не по своей воле, а из дипломатических резонов. Тем не менее подобных измен Меттерних тоже не прощал. Долли называла его отзывы о покойном царе «гасконадами» – бахвальством! Она осмеливалась говорить премьер-министру Англии герцогу Веллингтону[24 - Веллингтон Артур Уэлсли (1769–1752), герцог, фельдмаршал, победитель Наполеона в битве при Ватерлоо в 1815 г. С 1827 г. – главнокомандующий английской армией. В 1828–1830 гг. – премьер-министр.], что благородный человек канцлер Меттерних умер! Остался только интриган и лжец! Она вредила ему, где только могла! Она… И вот теперь эта женщина снова тут? Неотвязная, уверенная, что ее примут во что бы то ни стало. Что она так драгоценна для него… И он даже не спросит…

Клеменс опомнился уже на лестнице. Значит, весь путь от Большой Галереи до первого пролета он преодолел, даже не осознавая, что делает. Хорош!

Усилием воли Меттерних заставил себя остановиться. Оглядеться – никто не видит? И только потом медленно, через силу продолжил путь. Со стороны могло показаться, что канцлер идет нехотя. На самом деле он прилагал все душевные силы, чтобы не бежать. Сдерживал каждый шаг. Хорошо хоть лестница не передняя!

Боковая дверь западного корпуса распахнулась. Клеменс вышел на крыльцо. Чуть впереди, за усыпанной розовым гравием дорожкой начинались фигурно выстриженные кусты. Из-за липы-подростка с круглой кроной, почти не скрываясь, выглядывала рослая дама в легкой горностаевой пелерине. Капюшон был накинут на голову и скрывал лицо.

Меттерних узнал ее сразу. Три года ничего не изменили. Хотя княгиня и жаловалась на здоровье, уверяя, что рождение пятерых детей – форменное безрассудство, что дамы увядают быстрее мужчин… Да, да, наверное. Но не их случай! Он никогда не интересовался, сколько ей лет. Никогда не задавался вопросом, красивая она или нет. Просто знал: на свете есть его женщина. Мир несправедлив. Им не быть вместе. Но эта женщина есть.

Что же до Дарьи Христофоровны, то она закрыла для других свое сердце на множество замочков, как дамский секретер. И будет до последнего вздоха вести игру против него, заковавшись в доспехи и умирая под ними от желания. От страсти к противнику.

Меттерних сознавал это и превращал в свое единственное преимущество. Хотя преимущество мнимое. Потому что он сам умирал.

– Долли… – Канцлер поспешил к полосе деревьев.

– Доротея, если ты не против. – Она взяла его за руку, чуть только зеленая сень сомкнулась над их головами. – Итак, где остатки моей корреспонденции?

Вместо ответа Клеменс крепко сжал ее локоть и притянул к себе.

– Ни о чем не буду говорить… Ничего не хочу слышать. Пока ты… Пока мы… – Он сознавал, что плохо владеет собой.

Княгиня Ливен растерялась. Она была вовсе не готова к быстрому нервному возбуждению любовника. Возраст. Разве Долли – девочка? Их золотые деньки в прошлом. Канцлер сам от себя не ожидал. Перед близостью с Меланией пил ложку полынной настойки, ел устриц. Просматривал альбомы откровенных гравюр. Чтобы не ударить в грязь лицом, не разочаровать. А тут с места в карьер. Не странно ли?

Более чем странно. «Мадам посол» смотрела на него чуть насмешливо, но с сочувствием. Неужели она излечилась от сердечного недуга? Дело чести доказать ей обратное!

– Один поцелуй. – У Меттерниха не было иного способа высечь искру. Но губы женщины остались холодны, как атласные лепестки искусственной розы.

– Так мои письма?