«Как бесцельна и пуста жизнь!» – жаловался он Энгельсу незадолго до смерти.
Фридрих Энгельс, заявлявший: «Борьба с христианским миропорядком, в конце концов, является нашим единственным насущным делом»; «Диалектическое понимание жизни сводится к смерти. Все достойно гибели»; «Жить – значит умирать», – долго, мучительно и безуспешно сражался с тяжелой болезнью – раком ротовой полости…
«Бог – это глупость и трусость! Бог – лицемерие и фальшь! – восклицал друг Маркса, социалистический мыслитель Прудон. – Бог – это тирания и нищета! Бог – это зло! Я клянусь, Бог, подняв к небу руку, что Ты не что иное, как плач моего разума, жезл моей совести».
В работе «О справедливости в революции и церкви» есть описание его вступления в масоны: «Как всякий неофит, прежде чем получить Свет, я должен был ответить на три вопроса: чем обязан человек своему ближнему, своей стране, Господу? На первых два вопроса мой ответ был выдержан в рамках ожидаемого. На третий вопрос, чем обязан человек Богу, я ответил: войной».
По инициативе и планам мирового масонства развивались все революционные и разрушительные события в странах Европы: Великая французская революция, восстание декабристов, Крымская война, Парижская коммуна, Первая мировая война. Либеральные идеи, популяризировавшиеся масонами в России, прочно укоренились в умах российской интеллигенции, отразились в произведениях русских писателей, публицистов, философов, особенно в сочинениях так называемых революционных демократов: Герцена, Бакунина, Огарева, Нечаева, Лаврова, Ткачева.
В конце же XVIII века была проведена репетиция грядущей революции в России. Прикрываясь высокогуманным лозунгом «Свобода, равенство, братство!», масоны подготовили и осуществили Великую французскую революцию. Ученые, философы, просветители – Вольтер, Франклин, Дантон, Кондорсе, Дюпати, братья Монгольфье, Эли де Бомон, Кур де Жебелен, Камиль Демулен, Бриссо, Сийес, Гудон, – бывшие членами масонской ложи «Девять Сестер», готовили революцию идейно, подрывая государственные основы королевской Франции пропагандой ненависти к христианству, монархии, требуя реформ и коренного переустройства общества.
Масонские ложи рекламировали произведения «просветителей». Литературные сборники, романы, брошюры, направленные против правительства, религии, нравственности, издавались клубом масона Гольбаха. Разносчиками, странствующими по деревням, распространялись памфлеты, эпиграммы, анекдоты непристойного содержания, высмеивающие короля и королеву.
Франция в ту пору достигла расцвета: развивалась промышленность, улучшалась экономика. Вопреки распространенному мнению, Людовик XVI покровительствовал не аристократии, а третьему сословию. Французы чтили и любили своего короля, ревностно хранили католическую веру. Но Людовика XVI окружали враги: министры его правительства прилагали все усилия для ослабления монархии.
«Революция 1789 года, – писал в книге «Тайные силы революции» виконт Леон де Понсен (французский философ-традиционалист и один из крупнейших конспирологов ХХ века), – не была ни самопроизвольным движением против «тирании» старого порядка, ни искренним порывом к новым идеям свободы, равенства и братства, как в это хотят нас заставить верить. Масонство было тайным вдохновителем и в известной степени руководителем движения. Оно выработало принципы 1789 года, распространило их в массах и активно содействовало их осуществлению». Все революционные события были спланированы, хорошо продуманы и детально разработаны.
Аналогичная подготовка к свержению монархии, ее дискредитации в глазах народа происходила в XIX веке в России.
И опять главную роль в расшатывании государственных основ играла литературная «интеллигенция». Проповедуемые ею атеизм и ненависть к религии, самодержавию, культурным традициям, обычаям русского народа подрывали духовно-нравственные основы российского общества.
«Русские революционеры-демократы не понимали величайших государственных трудностей, создаваемых русским пространством, – рассказывает писатель, публицист, философ Иван Ильин, – русским климатом и ничтожной плотностью русского населения. Они совершенно не разумели того, что русский народ является носителем порядка, христианства, культуры и государственности среди своих многонациональных и многоязычных сограждан. Они не желали считаться с суровостью русского исторического бремени (на три года жизни – два года оборонительной войны) и хотели только использовать для своих целей накопившиеся в народе утомление, горечь и протест. Они не понимали того, что государственность строится и держится живым народным правосознанием и что русское национальное правосознание держится на двух основах – на православии и на вере в царя. Как «просвещенные» неверы, они совершенно не видели драгоценного своеобразия русского православия, не понимали его мирового смысла и его творческого значения для всей русской культуры…
На этой политической близорукости, на этом доктринерстве, на этой безответственности была построена вся программа и тактика русских революционных партий. Они наивно и глупо верили в политический произвол и не видели иррациональной органичности русской истории и жизни».
Одним из первых идейных борцов с «проклятым царизмом», мечтавшим «похоронить самодержавие», был Петр Яковлевич Чаадаев, создатель «Философических писем», в которых он заявил о неполноценности русского народа и всей России. «Все народы мира выработали определенные идеи. Это идеи долга, закона, права, порядка… Мы ничего не выдумали сами и из всего, что выдумано другими, заимствовали только обманчивую наружность и бесполезную роскошь». И виновно в этом, по мнению Чаадаева, православие. Если бы Россия приняла католицизм, все было бы «как у них». Чаадаев послужил прообразом Смердякова в романе Достоевского «Братья Карамазовы»: «я всю Россию ненавижу», «желаю уничтожения всех солдат», «…как было бы хорошо, если бы в 1812 году умная нация французская покорила бы глупую нацию русскую и присоединила к себе…».
Пушкин, видевший, как много людей в начале XIX века одурачено масонской пропагандой, писал: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие»; «Простительно выходцу не любить ни русских, ни России, ни истории ее, ни славы ее. Но не похвально ему за русскую ласку марать грязью священные страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться над гробами праотцев».
Главной заботой революционных демократов был якобы «забитый русский народ», «стонущий под гнетом крепостничества», который, как призывал революционер А. Герцен, следовало «немедленно освободить», а также «разрушить все верования, разрушить все предрассудки, поднять руку на прежние идолы, без снисхождения и жалости»!
Однако, уезжая в Лондон, этот «пламенный борец» за свободу народа своих собственных крепостных крестьян не освободил, а продал! Как и его друг Н. Огарев.
Активно ведет Герцен антироссийскую деятельность за рубежом: на доходы от продажи крестьян содержит политический салон в Париже, основывает Вольную русскую типографию в Лондоне, выпускает политические, антироссийские листовки, журнал «Полярная звезда», газету «Колокол», в которых призывает российских солдат переходить на сторону врага, сдаваться англичанам во время Крымской войны и осады Севастополя; печатает намеренную ложь о «зверствах русских солдат» во время восстания в Польше (не упоминая при этом о терроре и шантаже поляков) и предлагает русским солдатам сдаваться на сей раз польским повстанцам! Когда же наблюдает в России мощный патриотический подъем, называет его «сифилисом патриотизма».
И, опять же, находим у Пушкина стихотворение, которое может стать ответом Герцену, хотя и было написано в 1831 году:
Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды чистый лик увидел,
И нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел.
‹…›
Ты руки потирал от наших неудач,
С лукавым смехом слушал вести,
Когда полки бежали вскачь,
И гибло знамя нашей чести…
Впрочем, призывы Герцена к русским солдатам стать предателями Родины являлись частью программы Маркса – Энгельса по уничтожению Российской империи. Они предлагали превратить Крымскую войну в «войну [цивилизованных] наций» против России. Нужно избежать ошибок Наполеона – указывает Энгельс в своем военном обосновании похода на Москву.
«Кронштадт необходимо уничтожить… – пишет Маркс. – Без Одессы, Кронштадта, Риги, Севастополя, с эмансипированной Финляндией и враждебной армией у врат столицы, со всеми своими реками и заливами, блокированными союзниками, что будет с Россией?» Главное, по мнению Маркса, – уничтожить русских! «В войне с Россией… совершенно безразличны мотивы людей, стреляющих в русских, будут ли мотивы… черными, красными, золотыми или революционными». Ибо «пока существует Русское (православное) государство, никакая революция в Европе и в мире не может иметь успеха».
«Давно уже в Европе существуют только две действительные силы – революция и Россия, – писал Ф. И. Тютчев. – Эти две силы теперь противопоставлены одна другой, и, быть может, завтра они вступят в борьбу. Между ними никакие переговоры, никакие трактаты невозможны; существование одной из них равносильно смерти другой! От исхода борьбы, возникшей между ними, величайшей борьбы, какой когда-либо мир был свидетелем, зависит на многие века вся политическая и религиозная будущность человечества. Русский народ – христианин не только в силу православия своих убеждений, но еще благодаря чему-то более задушевному, чем убеждения…
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить!»
«Если вам встретится ветеран наполеоновской армии, напомните ему его славное прошлое и спросите, кто среди всех противников, воевавших с ним на полях сражений Европы, был наиболее достоин уважения, кто после отдельных поражений сохранял гордый вид, – можно поставить десять против одного, что он назовет вам русского солдата. Пройдитесь по департаментам Франции, где чужеземное вторжение оставило свой след в 1814 году, и спросите жителей этих провинций, какой солдат в отрядах неприятельских войск постоянно выказывал величайшую человечность, высочайшую дисциплину, наименьшую враждебность к мирным жителям, безоружным гражданам, – можно поставить сто против одного, что они назовут вам русского солдата. А если вам захочется узнать, кто был самым необузданным и самым хищным, – о, это уже не русский солдат! Он (русский народ) – христианин в силу той способности к самоотвержению, которая составляет как бы основу его нравственной природы. Революция – враг христианства! Антихристианское настроение есть душа революции» (Тютчев).
«Необъятность русской земли, отсутствие границ и пределов выразились в строении русской души. Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли: та же безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность, широта», – писал Николай Бердяев.
«Поблагодарите Бога, прежде всего за то, что вы русский. Для русского теперь открывается этот путь, и этот путь есть сама Россия. Если только возлюбит русский Россию, возлюбит и все, что ни есть в России. К этой любви нас ведет теперь сам Бог»! – говорил Николай Гоголь.
«Стать русскими во-первых и прежде всего, – писал Достоевский. – Если общечеловечность есть идея национальная русская, то, прежде всего, надо каждому русскому стать русским, то есть самим собой, и тогда с первого шагу все изменится. Стать русским – значит перестать презирать народ свой. И как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш и национальность нашу, так тотчас же начнет и нас самих уважать. И действительно: чем сильнее и самостоятельнее развились бы мы в национальном духе нашем, тем сильнее и ближе отозвались бы европейской душе и, породнившись с нею, стали бы тотчас ей понятнее. Тогда не отвертывались бы от нас высокомерно, а выслушивали бы нас. Мы и на вид тогда станем другими. Став сами собой, мы получим наконец облик человеческий, а не обезьяний».
Каким же русофобским на фоне слов Достоевского и Гоголя выглядит высказывание Виссариона Белинского: «Верст за тридцать до Харькова я увидел Малороссию, хотя еще и перемешанную с грязным москальством… Другие лица, смотрят иначе. Дети очень милы, тогда как на русских смотреть нельзя – хуже и гаже свиней».
Всю русскую историю Белинский называл потерянной «в грязи и навозе», видел «в словах Бог и религия… тьму, мрак, цепи и кнут», писал, что проповеди и молитвы в России вредны, что Гоголь – «проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов», а «в громозвучных стихах Ломоносова нет ничего русского».
«Вы говорите, что спасение России в европейской цивилизации, – отвечал Гоголь, – но какое это беспредельное и безграничное слово, хоть бы вы определили, что такое нужно разуметь под именем европейской цивилизации, которое бессмысленно повторяют все. Тут и фаланстерьен, и красный, и всякий, и все готовы друг друга съесть, и все носят разрушающие, такие уничтожающие начала, что уже даже трепещет в Европе всякая мыслящая голова и спрашивает невольно: где наша цивилизация?»
Неудивительна русофобия основоположников марксизма. Все славяне, считал Маркс, кроме «цивилизованных» поляков, являются «низшей расой»: «Эта великолепная территория [Балканы] имеет несчастье быть населенной конгломератом различных рас и национальностей, о которых трудно сказать, какая из них наиболее неспособна к прогрессу и цивилизации».
«У Европы только одна альтернатива: либо подчиниться игу славян, либо окончательно разрушить центр этой враждебной силы – Россию» (Энгельс).
Даже своих единомышленников-революционеров, русских по национальности, Маркс терпеть не мог. Когда однажды Герцена пригласили выступить на интернациональном митинге, Маркс выдвинул ультиматум – или он, или Герцен: «Маркс сказал, что он меня лично не знает, что он не имеет никакого частного обвинения, но находит достаточным, что я русский и что, наконец, если оргкомитет не исключит меня, то он… будет принужден выйти».
Михаил Бакунин не раз собирался «набить бородатую морду» Маркса за русофобию. Однако автор «Капитала» всегда ретиво избегал встреч с «презренным славянином».
Напрасный труд – нет, их не вразумишь,
Чем либеральней, тем они пошлее,
Цивилизация – для них фетиш,
Но недоступна им её идея.
Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В её глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.
(Тютчев, 1867 г.)
В 40-е годы Маркс заявлял, что пресса является «новым Богом», «учителем масс», что священников следует заменить журналистами – этакими «апостолами демократии и либерализма», дабы целенаправленно воздействовать разрушительными идеями на человеческое сознание.
«…Уже правят миром швеи, портные и ремесленники всякого рода, – писал Гоголь, – а Божии помазанники в стороне. Люди темные, никому не известные, не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мнениями и мыслями умных людей, и газетный листок, признаваемый лживым всеми, становится нечувствительным законодателем его не уважающего человека. Что значат все незаконные эти законы, которые, видимо, на виду всех чертит исходящая снизу нечистая сила, – и мир видит весь и, как очарованный, не смеет шевельнуться. Что за страшная насмешка над человечеством! ‹…› Диавол выступил уже без маски в мир».
Нарождавшийся марксизм вызывал у Николая Васильевича ощущение «холода в пустыне».
Проданные крепостные крестьяне были не единственным источником дохода «пламенного революционера» Александра Герцена.