Диадема Марии Тарновской

Ее поразило великолепие огромного зала, белоснежные скатерти, тяжелые синие бархатные занавеси на высоких окнах. Юркие официанты, все как один смуглые и черноволосые, сновали между столиками, разнося подносы, наполненные едой.

Пахло так аппетитно, что Мария почувствовала голод. Чета Волоховых, занявшая стол у окна, махала им руками:

– Идите сюда!

Василий почти подбежал к ним, его переполняло желание как следует покутить в знаменитом ресторане.

– Садитесь. – Тощий как палка Петр Волохов щелчком подозвал официанта: – Нам десять бутылок шампанского, любезнейший, рябчиков и трюфеля.

Тарновский замотал головой, выражая несогласие:

– Десять бутылок? Это смешно, Петя. Ну-ка тащи два ящика шампанского! И самую дорогую закуску, да побольше.

– Разгуляемся сегодня, – хихикнула Дарья Волохова, которую Мария про себя обозвала мышью – она была маленькой, бесцветной, с острым личиком. – Не мешало бы немного подбавить веселья. – Дарья достала из кожаной сумочки пудреницу, открыла ее, но, к удивлению Марии, не припудрила острый носик, а, вытащив немного какого-то белого порошка, поднесла его поочередно к каждой ноздре и сделала глубокий вдох.

– Что это? – Тарновская заметила, как зрачки женщины расширились, глаза заблестели, бледные щеки порозовели.

– Это кокаин. – Дарья любезно придвинула к ней пудреницу. – Хочешь – попробуй.

«В конце концов, жизнь дана для того чтобы попробовать разные удовольствия», – подумала Мария и взяла щепотку.

Она обвела глазами зал, будто соображая, где находится, и, взглянув на своего мужа, вдруг громко захохотала.

– Где этот официант? – еле выговорила она между приступами хохота. – Почему не несет шампанское? Сегодня мы гуляем с размахом.

Чернявый официант уже бежал с огромным подносом, на котором, матово блестя румяными бочками, лежал поросенок с хреном.

Мария, дурачась, воткнула вилку в спину поросенка и снова захохотала. Официант разделал его, разложил куски по тарелкам, а потом, откупорив бутылку шампанского, наполнил бокалы.

– Уйди, Махмудка! – заорал Петр, отталкивая официанта. – Ты никогда не научишься открывать этот божественный напиток. – Он повернулся к Марии, почти не соображавшей, где она находится. – С недавних пор в официанты стали набирать татар – дескать, они мусульмане, непьющие. И что с того, что непьющие? Бутылку по-человечески не откроют.

Петр потянулся за бутылкой, перегнувшись через колени Тарновского, и чуть не упал, вызвав приступ неуемного веселья.

– Где ты успел набраться? – Василий гримасничал, веселя компанию еще больше. – Это никуда не годится, брат.

Петр все-таки добрался до бутылки и открыл ее с особым, как он уверял, шиком. Пробка взлетела вверх и едва не достала потолка, а потом, ринувшись вниз, упала в декольте Марии, которая, ничуть не сконфузившись, достала ее и швырнула в Васюка, попав по гладкому лбу. Супруг этого не заметил: он осушал первый стакан с жадностью давно пьющего человека. Петр и Дарья не отставали от него. Мария тоже опрокинула в себя шампанское, отметив, что энергии прибавилось. Ей захотелось вскочить, растормошить всех присутствующих, залезть на стол и сплясать польку.

– Еще! Еще! – завопила она так истошно, что мужчины приличного вида, сидевшие за соседним столиком, все как один обернулись и посмотрели на нее. – Я хочу напиться. Я хочу быть совершенно пьяной!

Тарновские и не заметили, как опустел ящик с шампанским. Татарин-официант тащил другой, и снова Волохов, под громкий хохот, откупоривал бутылки.

Мария, всегда следившая за талией, съела все, что было в тарелке. Шикарные блюда сменяли одно другое. За поросенком последовали рябчики, за рябчиками – котлеты. Жирную и обильную закуску запивали шампанским, лившимся в бокалы без меры. А потом женщины, разгоряченные наркотиком и спиртным, выскочили на середину зала и принялись лихо отплясывать под музыку.

Компания веселилась и гуляла до утра. Когда забрезжил рассвет и официанты стали намекать, что время веселья вышло, Тарновский попытался встать из-за стола, но непослушные ноги подкосились, и он рухнул на пол.

Волохов дернулся, чтобы приподнять его, но ничего не получилось – приятель лег рядышком. Прибежавшие официанты кое-как привели Василия в чувство, и он, протирая глаза, признался:

– Ничего не вижу. Все плывет. Не дойду до экипажа. Петр, ты здесь?

Волохов кивнул и икнул. Его состояние тоже оставляло желать лучшего. Тарновский вытащил из кармана бумажник и протянул ему:

– Возьми все кредитки и раскидай их по пути к экипажу. По ним я найду дорогу.

Петр снова икнул, заставил себя встать и, сунув руку в карман пиджака Тарновского, достал изрядно похудевший бумажник.

Его нисколько не удивила просьба приятеля, он подумал лишь о том, хватит ли банковских билетов, и, зачерпнув горсть кредиток, кинул их на пол. Ценные бумажки плавно спикировали на красный ковер.

Василий заморгал, поднялся и, пошатываясь, хватаясь за столы, сделал несколько нетвердых шагов, замахал руками, словно ветряная мельница, но удержался.

Женщины рассмеялись, выхватили бумажник из слабых рук Волохова и бросились к выходу, раскидывая купюры. Василий не ошибся: деньги помогли ему найти дорогу.

Наступив на последний банковский билет, он рухнул в экипаж, и Мария, никогда еще не чувствовавшая себя так хорошо, крикнула извозчику:

– В «Шмидт-Англию».

Возница кивнул и хлестнул лошадей. Кони понеслись по пустым улицам Петербурга. По тротуарам шли редкие прохожие, из тех бедняг, которым приходилось рано вставать, чтобы заработать на кусок хлеба. Некоторые лавочки уже открывались, и их владельцы заботливо протирали стекла окон, слегка орошенные утренним мелким дождиком.

Когда они доехали, Мария помогла слугам дотащить храпевшего Василия до номера, а потом, умывшись, разделась и с удовольствием залезла под пуховое одеяло.

Она проспала около часа. Женщину разбудил какой-то толчок, словно кто-то ударил ее по бедру, намереваясь сбросить с нагретой постели.

Проснувшись, она рассеянно заморгала, будто соображая, где находится, села на кровати и вдруг, почувствовав сильную тошноту, закрыла рукой рот и побежала в уборную.

Тело сотрясали рвотные спазмы. Сердце колотилось в груди как пойманная бабочка, грозя пробить ребра и вылететь наружу.

Мария открыла кран и с жадностью припала к холодной свежей струе. Лоб горел, пламень бушевал во всем теле, и молодая женщина поняла, что у нее жар.

Дрожа от озноба, она добралась до кровати и юркнула в спасительное тепло, но толстое одеяло уже не согревало.

Васюк по-прежнему храпел. Она попыталась разбудить его, однако вскоре поняла, что это бесполезно.

Стащив с мужа одеяло, Мария накрылась и им, надеясь унять дрожь. Она старалась успокоиться, но вскоре снова побежала в уборную.

Шикарный ужин не пошел на пользу. Спазмы продолжали мучить ее даже тогда, когда в желудке ничего не осталось.

Ей захотелось упасть на холодный кафельный пол уборной и зарыдать, забиться в истерике.

«Это все проклятый наркотик, – решила Тарновская. – Зачем я только приняла его? Ради нескольких часов веселья? Нет, овчинка не стоит выделки. Больше никогда».

Глава 11

Киев, 1897 г.

Мария и Дарья сидели в кондитерской – элитном кафе, сумевшем, как и многие заведения подобного рода, вобрать в себя и классическую европейскую кондитерскую, и восточную кофейню – и лакомились пирожными с заварным кремом, запивая их крепким кофе со сливками.

Цены здесь были отнюдь не низкими, как в хорошем ресторане, но это женщин не останавливало. Впрочем, дорогие кофейни мало чем отличались от ресторанов. Здесь можно было не только полакомиться сладостями, но и отдохнуть. Мягкая уютная мебель, зеленые растения с глянцевыми листьями и сочными стеблями, прекрасная бильярдная, буфет на втором этаже – все располагало к хорошему времяпрепровождению. В дневное и вечернее время здесь обычно толпились посетители, игравшие не только в бильярд, но и в шахматы.

Мария обожала подобные места. Кутеж в питерском ресторане Бореля не стал для четы Тарновских последним, как и проба кокаина.