В следующей жизни

Однажды на острове появился Алешин дед. Сказал, что ему позвонила бабушка, и буквально приказала навестить внука в заточении. Дед был удивлен звонком своей бывшей супруги: если уж она со своей ненавистью к нему соблаговолила позвонить, значит, дело серьезное. Впрочем, сидя на Алешиной террасе, озираясь по сторонам, уплетая черную икру и запивая ее шампанским, он искренне не понимал, какие проблемы у его внука: вроде, в раю живет человек. Алеша разубеждать деда не стал, ибо не хотел выглядеть в его глазах слабаком. Разговор не клеился, ибо Алеше рассказывать было решительно нечего в виду однообразия и эмоциональной скудности его бытия. Деду тоже особо нечего было рассказать: он тоже жил будто бы на необитаемом острове – его мир был ограничен любимой женой, домом, садом, розами, которые он выращивал, мелкими хозяйственными хлопотами, вечерними чаепитиями в беседке, посиделками с соседями, играми в карты, домино и лото. Он ведь жил в секторе покоя. Страстей, потрясений, событий, болезней, несчастий здесь не существовало. Алеше показалось, что и о сострадании обитатели этого сектора забыли. Сострадание не совместимо с покоем. Либо то, либо другое. Он не злился на деда. Раньше бы злился, что родной дед не проявил никакого сочувствия к тяжелой судьбине внука, а сейчас – нет. И в самом деле, ведь не совместимо сострадание с покоем, значит, дед не виноват в своем равнодушии, значит, и осуждать его не стоит.

Днем Алеша развлекался созданием дворцов. Необходимости в этих дворцах никакой не было, но процесс их создания оказался делом захватывающим. К тому же отвлекал от невеселых мыслей о прошлом, настоящем и будущем. Алеша никуда не спешил: на создание интерьера одной комнату у него могло уходить по нескольку дней.

В целом Алеша был доволен жизнью: он обитал в прекрасном месте, у него было несколько домов, была работа, он был сыт, одет, обут, у него было целых два собеседника, у него были десятки женщин, в чьи сновидения он регулярно вторгался. Его жизнь состояла вроде бы из одних удовольствий. Он тосковал. Уговаривал себя, что нужно радоваться тому, что есть. Вспоминал те две недели, что провел в полном одиночестве. Понимал, что два собеседника лучше, чем ни одного, и все же тосковал. Создавая унитазы из чистого золота, тосковал по своей небогатой земной жизни. Поедая крабов и лобстеров, тосковал по вареной картошке с селедкой, которую подавали в пабе недалеко от его дома. Плавая в чистейшей морской воде, тосковал по купанию в мутноватой реке, что протекала в городе, где он жил. Беседуя с бабушкой и Борисом о литературе и живописи, вспоминал разговоры со своими дружками о бабах и футболе. Занимаясь любовью с незнакомками, тосковал по Иде. Ему казалось, что вот это и есть его подлинная любовь, а то, что было до Иды, все эти земные женщины, из-за которых он и угодил на этот остров, были лишь репетицией его нынешней великой любви. Он думал об Иде почти всегда. Для нее он создавал свои дворцы. Он жил лишь мечтою, снова ее увидеть. Но он не знал, как это сделать. Как назло, он был абсолютно здоров. Собирался въехать на машине в дерево, но не смог – испугался. Хотел себя как-нибудь поранить, но тоже не смог. Упрекнул себя в том, что, видимо, не так уж и сильно любит он эту женщину, раз не способен на подвиг ради нее, но тут же себя успокоил, что членовредительство – это ребячество, а не подвиг.

Однажды бабушка явилась взволнованная. Попросила шампанского. И после второго бокала, выпитого за прекрасный закат, вдруг зарделась, опустила глаза и прошептала:

– Борис сделал мне предложение!

– Поздравляю! – воскликнул Алеша подчеркнуто радостным голосом, хотя в это мгновение еще и не мог понять, нужно ли радоваться этому событию. – А что ты?

– Я согласилась. Ты ведь не против?

– Почему я должен быть против? Хватит уж тебе, бабуля, во грехе-то жить. Пора узаконить твое сожительство с этим оболтусом.

– Почему ты такой злой? – Любочка готова была заплакать.

Алеша взял себя в руки. И в самом-то деле, чего это он разозлился? Бабушка счастлива, замуж выходит. К этому все женщины стремятся. А то, что ему Борис не нравится, даже несмотря на то, что тот ему помогает, так это значения не имеет.

Алеша обнял бабушку.

– Ну, прости, прости! Погорячился. Все-таки в первый раз бабушку замуж выдаю. А хочешь устроить свадьбу здесь? – Неожиданно для себя предложил Алеша. – Выбирай любой дворец!

– Правда? – удивилась Любочка. – С Борей нужно посоветоваться. Но мне идея нравится.

Царствие небесное. Обитаемый остров.

На острове начали появляться люди: распорядитель свадеб, декораторы, флористы, повара – шла подготовка к торжеству. Жизнь Алеши наполнилась хлопотами. Он был доволен, но гостей встречал настороженно – слишком уж одичал, отвык от людей. Оказалось, что навыки общения атрофируются так же легко, как и мышцы, если ими не пользоваться.

Он встречал гостей на террасе, предлагал выпить что-нибудь. Затем вел в дом, выбранный для свадебного банкета. Записывал распоряжения визитеров в небольшой блокнот в обложке из мягкой бежевой кожи – материализовывать идеи устроителей свадьбы предстояло ему.

Алешу удивляло, что есть множество людей, которые живут обыденной жизнью, вполне похожей на земную: каждый день ходят на работу, потом возвращаются в свои жилища. И заботы у них вполне земные: продвижение по службе, получение выгодного заказа, покупка новых туфель или планирование отпуска. Почему же у него все не так? Его главная забота – не сойти с ума от одиночества. Но Алеша догадывался, что в глазах этих людей он выглядел этаким романтическим отшельником, загадочным принцем, обитающим в тропической сказке. Все эти люди восторгались его особняками и машинами, удивлялись, что ему нет необходимости тяжким трудом зарабатывать себе на жизнь и все как один говорили, что живет он в раю и неизменно интересовались, счастлив ли он? Он в ответ сдержанно улыбался, а в душе его поднималась буря – какое еще счастье? Вся эта мишура в виде дворцов и крутых тачек нужна ему только чтобы не рехнуться от безделья и тоски.

Он даже поделиться своими чувствами ни с кем не может. Все в себе носит. Правильно, он же не баба, чтобы плакаться и ныть. Но у всех нормальных людей есть хотя бы гипотетическая возможность выпить, к примеру, водочки, и излить душу лучшему другу. У Алеши не то что лучшего друга не было, у него вообще никаких друзей не было. А женщина, которую он любит, возможно, даже и не помнит о его существовании. Сколько у нее таких Алеш как он? Разве она обязана помнить всех пациентов? Разве обязана она всех помнить? Но она же его поцеловала! Не может же она целовать всех, кого лечит? Значит, она относится к нему как-то по-особенному? Тогда почему она не нашла способ связаться с ним? Может быть, у нее так же, как и у него нет такой возможности? Или она распутная женщина, и тот поцелуй совсем ничего не значил для нее? Нет! Этого не может быть! Просто не может быть! Он отказывается в это верить! Она волновала его. Только незнакомые женщины, чьи эротическое сновидения он посещал, немного усмиряли его пыл, но волновала его только она одна. Когда он был с теми женщинами, он будто бы был с Идой. Однажды она придет. Эта вера поддерживала его интерес к жизни. Предсвадебные хлопоты быстро ему надоели, но он не мог не признать, что они отвлекали его от каждодневных грустных мыслей.

Однажды на острове появилась стайка женщин, благоухающая как целый парфюмерный магазин. У Алеши даже голова закружилась. Были одеты они в летящие на ветру яркие сарафаны, увешаны цветными бусами, лица их прикрывали дорогие солнцезащитные очки. Они были похожи на пеструю майскую клумбу, что появлялись в Алешином городе после долгой зимы.

– Мы Любочкины подружки! – сказала одна из дам, одетая в длинное пастельно-аквамариновое платье. Улыбнулась, как показалось Алеше призывно, и протянула ему свою тоненькую, загорелую, позвякивающею золотыми браслетами ручку. И вдруг в Алеше проснулся азарт охотника, который будто бы в нем давно угас. Он не пожал протянутую ему руку, а поднес ее к губам, очаровательно улыбнулся и произнес подчеркнуто радушно:

– Добро пожаловать!

– Как вы галантны! – произнесла дама в синем несколько иронично, как показалось Алеше.

– Позвольте осведомиться о цели вашего визита? – Алеша начал играть роль хозяина поместья.

Дамы загалдели все разом, но Алеше все же удалось понять, что они прибыли сюда посмотреть на помещение, где будет проходить торжество и выработать концепцию своих туалетов.

– Любочка сказала, что свадьба будет роскошная, поэтому мы должны выглядеть соответственно. – Сказала дама в сарафане акварельно-сиреневого цвета. Она была очень серьезна. Очевидно, для нее выбор наряда и впрямь был очень важен. – Будет много прессы. – Продолжила она.

– Да, да! – подхватила тему дама в ярко-желтом свободном комбинезоне, театрально округлив глаза. – Фотографы, репортеры, телевидение! Вы понимаете! Это же такая ответственность!

– Да, действительно! – подтвердил Алеша и улыбнулся несколько снисходительно. – Дамы вы не голодны? Или, может, хотите чего-нибудь выпить?

– Я бы выпила шампанского! – Сказала одна из дам. – Давно не была на море. Душа требует праздника! Пара бутылочек брюта у вас найдется?

– Хоть десяток бутылок!

– Это ведь остров, где сбываются желания! – сказала дама в сиреневом. – Мне Любочка рассказывала. Это правда? – обратилась она к Алёше.

– Правда, – подтвердил он. – Так что можете пожелать целое ведро черной икры к брюту. И я готов вам его предоставить совершенно бесплатно, но при одном условии – не говорить мне, что я живу в раю.

– Почему?

–Будем считать это моей маленькой тайной. Договорились?

Дамы согласно закивали.

Алеша предложил дамам присесть, а сам с величественным видом всемогущего волшебника наколдовал пару бутылок шампанского в ведерке со льдом, серебряную плошку с красной икрой и еще одну с черной, маленькие тосты, бокалы, тарелки, серебряные приборы. Все это появилось на столе в одно мгновение. Дамы дружно издали восторженные возгласы.

Алеша украдкой разглядывал щебечущих женщин. Все они были стройны. Лица их были гладкими и холеными. Они выглядели юными, но отчего-то Алеша был уверен, что не так уж они и молоды. Он откуда-то знал, что они покинули Землю будучи уже в зрелом возрасте, а некоторые, возможно, уже и в глубокой старости. В их карих, голубых, зеленых и серых глазах светился опыт и горечь прожитых лет. Свежие лица и тонкие упругие тела женщин врали, но глаза врать не умеют.

Дамы говорили о каких-то пустяках: обсуждали городские сплети – кто с кем спит, кто с кем сошелся, кто с кем разошелся, кто кому изменил, кто купил новую машину, новую квартиру, кто во что был одет на какой-то вечеринке. Иногда они пытались включить в беседу и Алешу. Расспрашивали о его робинзоновском житье-бытье, о его земном прошлом. Он отвечал скупо, без подробностей, что все мол потихонечку, весьма неплохо, а в прошлой жизни все было примерно также, и все подливал дамам шампанского. Они забывали об Алеше и возвращались к своей беседе, которая была понятна и интересна только им самим. Потом дамы снова вспоминали об Алеше и начинали восхищаться его обходительностью и хорошими манерами. Говорили, что внук у Любочки просто прекрасный: и красивый, и вежливый, и обходительный, и умный. Алеше комплименты льстили, но виду он не подавал – просто сдержанно благодарил за похвалы и все подливал им шампанского.

Дамы выглядели счастливыми, а Алеша был счастлив их счастьем и тем, что в данный момент времени он не один и тем, что кому-то полезен. И еще Алеша постоянно ловил на себе взгляды женщины в аквамариновом платье, которую звали Ольга. Она смотрела ему прямо в глаза. Очень спокойно. Не таясь. Когда он встречался с ней взглядом, глаз она не отводила.

Когда общая беседа разбилась на группы, она рассказала Алеше, что в прошлой жизни была художником. Многие ей говорили, что она талантлива, славы и успеха она так и не достигла, но несмотря на неудачи разочароваться в искусстве так и не смогла, и ничем другим заниматься у нее не получалось. Только живопись. Она сказала, что это была одержимость. Она вела полуголодное существование, подрабатывала, где придется. И рисовала, рисовала, рисовала.

– А что потом? – спросил Алеша.

– Потом я вышла замуж и родила троих детей. На живопись не осталось времени. Точнее не так – я не могла заниматься живописью вполсилы. Мне нужно было или отдаться ей полностью, или совсем не рисовать. Я выбрала семью и детей. Картины мне только снились. Годам к пятидесяти пяти, когда младшему сыну исполнилось семнадцать, и он перестал во мне нуждаться, я вдруг поняла, что я самый несчастный человек на свете. Еще я поняла, что последние тридцать лет я жила чужими жизнями, а своей просто не было. Дети выросли. Муж к тому времени совсем ко мне охладел – у него была молодая любовница. Я знала об этом, но молчала, – она тяжело вздохнула.

– Почему? – спросил Алеша.

– Потому что уйти от него мне было некуда, да и, признаться, он мне давно как родственник был – не видела я в нем мужчины.

– Вы снова начали рисовать?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет, не смогла. Не нашла в себе, – она задумалась, – не нашла в себе нет, не сил. Решимости не нашла. Смелости.

Алеша долго ждал, пока она продолжит рассказ, но она молчала.

– Вы даже не пытались? – спросил он, наконец.

– Нет. – Ответила она тихо.

– Почему?