Ненормальная

– Ты сейчас о чем, вообще?

– Да ни о чем, просто не стоит с ним близко общаться – чересчур легкомысленный.

– Не переживай, я взрослая девочка, разберусь. Не с такими справлялась.

Так началась бесконечная пытка ревностью, и жестокая игра с самим собой – "очень надо, но сам себе не признаюсь", и хождение по раскаленным углям – как еще назвать состояние, когда вот она – руку протяни, но не дотянешься?

Глава 13

Находиться рядом с ней, на расстоянии протянутой руки – вот и все, чего хочется сейчас в жизни. Но любоваться бесконечно на родное лицо можно до одурения, а наших проблем это не решит.

А проблемы есть, и серьезные. Что ее так страшит в наших отношениях, почему так уверена в том, что вдруг окажется мне не нужной и не достойной? Ведь ни разу не говорил ей такого… Или говорил? Обвинял в том, что ей на всех и на все времени хватает, а на меня – нет? Обвинял. И требовал, и молил. И ревновал, как припадочный. Только ей свою ревность не показывал, прятал, как мог. Один только раз и попытался предъявить претензии, когда вдруг начала от секса отказываться – и не раз, не два, а целую неделю изводила меня не утоленным желанием.

Тогда чего только не передумал, так себя накрутил – хоть в петлю лезь, хоть волком вой. Не выдержал:

– Ань, у тебя кто-то еще появился?

В принципе, ее реакция и без слов все дала понять: как стояла, так и села, ошарашенная:

– С ума сошел? С чего вдруг такая идея?

– Ну, раньше тебе меня не хватало, могла всю ночь не спать, выматывала до последней капли, а теперь вообще отказываешься…

Фыркнула сначала, а потом открыто расхохоталась.

– Вот ты дурак, Серебряков! Это ж надо додуматься!! – и снова заржала, заставив чувствовать себя полным идиотом. – Да у меня уже болит все от этих марафонов, понимаешь? Мне все в кайф, всего достаточно, но организм – не железный. Передышка нужна. А тебя не уймешь.

– Но раньше-то ничего не болело, тебе все нравилось? – продолжал настаивать, хотя понимал, что это крайняя степень тупости.

– Ну, я поначалу тоже с катушек съезжала – дорвалась до царского тела, про запас набиралась, на всякий случай. А теперь ясно, что ты никуда не денешься , можно и передохнуть.

Вздохнула, сделала паузу, а потом выдала:

– Значит, слушай и запоминай: если я с тобой – значит, с тобой. На двух стульях сидеть не умею. А если решу уйти – тебе первому об этом сообщу. Рога носить не будешь, не переживай. И больше даже слышать ничего не хочу. Если люди друг другу не доверяют – смысла нет в отношениях. И если ты мне верить не можешь – значит, не стоит продолжать. Так что, разбегаемся, или я тебя убедила?

Еще как убедила! Один только намек на расставание – и все, скис и заткнулся. Поверил на 100 процентов? Наверное, нет. Не потому, что ей не доверял, а потому что боялся – найдет лучше, сильнее, умнее; короче, более достойного, и я ее потеряю.

И ревность была от этого: в каждом видел соперника, претендента на мое место, и все болело, когда видел, как улыбается кому-то, как смеется, как слушает комплименты. А вдруг этот разговор – начало моего конца? Вдруг именно этот козел придет и заберет мою Аньку? И зубами скрипел, и ночами не спал, но боялся хоть словом упрекнуть. А она, рассказывая, как ссорится подруга с мужем, рассуждала:

– Ревность не от того рождается, что кто-то повод дал, а от того, что человек сам в себе не уверен. Боится, что кто-то лучше окажется, и любимый человек уйдет к более достойному. Вот ты у меня – самый классный, и знаешь об этом, поэтому не ревнуешь, правда, Дим?

В этот момент отпускало, и на какое-то время становилось легче, но затем, стоило лишь появиться кому-то на обозримом горизонте – все возвращалось на круги своя.

Ох, как близка мне тогда стала песня Макаревича про ту, что любила гулять по ночам… Раньше слышал ее много раз и не понимал: бред, набор слов без всякого смысла. А тут услышал по радио и расплакаться захотелось: так все близко оказалось, словно про меня. Про то, как пытался закрыть все окна, как боялся, что однажды не вернется. И как боялся съехать с катушек, ожидая этого каждый день.

Нет, она никуда не убегала. И возвращалась ко мне постоянно – с работы, с девчачьих посиделок, из командировок. Вот только все чаще уходила куда-то вглубь себя, пропадала где-то в своих мыслях, а мне туда ходу не было. Хотел ли узнать, что там – у нее на душе? Зайти в эту неизведанную глубину, понять – о чем там кино показывают, которое я не вижу?

Нет, не хотел. Боялся. Ловил иногда на себе взгляд оценивающий, казалось, думает: "Кто этот человек? Что я здесь делаю? Зачем?" И страшно было удостовериться, что именно такие мысли бродят в этой головушке.

Потому не лез, не копался, а старался вытащить ее оттуда, из раздумий, отвлечь, притянуть к себе ее интерес.

Вот и доигрался. Она в себе сомневалась, я – в ней. Результат печальный.

Что ж, придется менять правила игры. Попытаемся разобраться в наших с тобой проблемах. Благо, есть верный друг и товарищ – Интернет. Там все про всех написано. Эмоций, говоришь, у тебя мало? Поищем, в чем причина. Причина – она же всегда есть.

Закопался так, что не слышал, как проснулась, успел только голову от монитора поднять, увидеть в проеме двери и захлопнуть ноут. Ей совсем ни к чему знать, чем я тут интересуюсь.

– И снова доброе утро. Выспалась?

– Да, спасибо. Еще мутная немного, но отдохнула. И не звонил никто, как ни странно.

Ага, не звонил. И Серый, и Славка, и Аллочка. Все уже в курсе, что я тебя вчера уволок, и боятся, что мы друг друга где-нибудь прикопаем. Вроде, убедил, что ты жива, а я покой и сон охраняю. Пообещал потом привезти и всем показать, живую и невредимую.

– Хочешь чего-нибудь?

– Как обычно, кофе. Можно сразу пару литров.

Что ж, знаем твою слабость, уже подготовились. Три раза кофеварку заправлял. Правда, первые две партии сам и употребил.

Сидит, такая на вид спокойная… Только снова куда-то уплывает. Ну, мы теперь ученые. Будем действовать по новой схеме. Пока ты снова никуда не улетела.

– Ань, я тут почитал, что все проблемы, эмоциональные, психические – они от проблем в прошлом, от травм – детских и юношеских. Человек, если их не решил, всю жизнь потом страдает. Может, у тебя что-то подобное было?

– Ты имеешь в виду, не ударялась ли я в детстве головой? Ударялась, конечно. И с деревьев падала, и с качелей. Может, младенцем тоже роняли, но мама не признается. – И ощутимый холод в голосе. Понятно, кому хочется о своих проблемах говорить. Слабакам – да, они любят на жизнь поплакаться. Но не она – это точно. Она зубы стиснет и прет, никому не жалуясь. Помощь предложишь – еще и пошлет подальше, да так, что убежишь, не оглядываясь. "Сама". Все сама. Вот только не получается у тебя саму себя оценить, как следует, слишком дешево ставишь.

– Ты же умная девочка, и понимаешь, о чем я говорю. Что-то, что в твоей жизни произошло, сильно ранило, а теперь жить мешает нормально.

Ох, какой ледяной стужей потянуло. Заморозит, не иначе.

– А что, например? Какие варианты? Я сейчас с ходу не припомню. Ты расскажи, может, быстрее вспомню.

Из памяти тут же полезли всякие случаи: родители (не вариант, о них вообще предпочитает молчать), первая любовь, изнасилование, смерть близких – в общем, полный сумбур. Выпалил, не подумав, первое, что подвернулось:

– Может, у тебя первая любовь не сложилась? Из-за этого ты теперь боишься отношений?

Тихое такое, горькое:

– Не было у меня первой любви. Первый секс был. Любви не было. – и голос такой спокойный. Мертвый такой, безжизненный. – Думаешь, в этом дело? Или все-таки в первом сексуальном опыте? Сейчас разберемся с ним, и все пойдет, как по маслу, да, Дим? Я тебе душу раскрою, ты меня пожалеешь, и будет у нас тихое семейное счастье.

Что-то я, похоже, не то ляпнул. Совсем не то. Я ее такой еще никогда не видел. Злой, веселой, раздраженной, радостной – всякой, но живой. А сейчас сидит пустая оболочка, смотрит на меня застывшим взглядом. Не на меня даже, а куда-то сквозь. И голос… Господи, лучше бы ты молчала…

– Ты хочешь знать о моем первом опыте? Даже не из-за травм, а просто так – любопытно же? Да? А уверен, что тебе это надо? – Вздох. – В десять лет. Ага. Не смотри так, не придумываю.

Японский бог! Да что же это такое? На хрена я это сделал? Вскрыл сейчас, только что, своими руками, что-то настолько страшное… Мне, взрослому мужику, страшно представить, а как же она-то? Это ж… Даже не подросток, ребенок совсем. Эскулап я ублюдочный! В дядю доктора решил поиграть, что ж теперь делать с тобой, маленькая, чем закрыть эту рану, чтобы не хлестала такой болью из твоих глаз? Это ж рехнуться можно. Но теперь, похоже, не остановишь – хлынуло, сбивающим с ног потоком страдания…

– Я никому не говорила никогда. Ты первый. Уже можно, в принципе. Слишком много лет прошло. Хотя и сейчас стыдно. – Снова мертвая пауза. Она молчит, и я не знаю, что сейчас можно сделать, чтобы помочь. – Я тогда не понимала сначала, что вообще происходит. Взрослый дяденька приходил и гладил меня, пока родители не видят. Он очень хороший был. Его все любили. Я тоже любила и не думала, что он может делать что-то плохое. Мне нравилось, было приятно. Только родителям просил не говорить. Это было нашей маленькой тайной. Почему именно я, а не другие девочки в нашей большей семье? Этого я не пойму никогда. Кроме меня, у него была еще куча племянниц. И дочери тоже были. А может, и не я одна. Да что я вру? Какие десять лет? Я еще в садик тогда ходила, когда это началось.

А в мои десять лет он решил применить не только руки. Было очень больно. И страшно. А кричать было нельзя – за стеной спят мама с папой, и брат. Вот тогда мне стало стыдно в первый раз. А потом – всегда. Почему я? За что он меня так наказал?