– Листья желтеют, – констатировал с грустью он, продолжая смотреть в окно.
Но она не обращала внимания на листья. Она смотрела перед собой и причитала:
– Что же я наделала?.. Если бы я была в рыжей курточке с капюшоном, мне было бы тепло, – и снова прижалась к нему.
– Какой дом большой, смотри! – он показал на пролетающую мимо многоэтажку.
– Ремонт телевизора тысяч 10 будет, – рассуждала она.
– Да-а-а… Домик, я тебе скажу, – продолжал он о своем, сворачивая голову, чтобы еще раз посмотреть на дом, пока тот не скроется за деревьями.
– Слышишь? – говорит она. – Ремонт телевизора тысяч в 10 обойдется!
– Да ну нет! Не больше 3—5 тысяч, я уверен.
– Тогда малина, – засияла она.
– Никогда не будет ремонт в стоимость телевизора! – чеканя каждое слово, произнес он. – Могла бы зонтик, кстати, посушить. Пока едем, высох бы!
– Тише, лап, тише! – сказала она, почти баюкая.
И вдруг суетно подскочила:
– Ой, Кратово! Может, мы от Москвы едем? Мы ж вроде Кратово проезжали…
– Кратово… – он был спокоен и мечтательно добавил, – Тут был лагерь, озеро должно быть…
– Я согрелась, – сказала она и сняла его руку с себя.
– Видишь, там брызги на окне, а тут – нет, – он наблюдатель, ему нравится, что происходит и за окном, и на окне, да и хохлится перестал, успокоился. – Смотрю вон, люди по погоде одеваются, а ты…
Потом обнял ее, заулыбался и оттаял:
– А ты не надела курточку с капюшоном…
И мне стало так тепло. От этих разговоров про желтые листья, про дома за окном, про непочиненный телевизор, про хлеб и картошечку. От того, что он такой мнимый суровец и от того, что она называет его «лапой» и не скрывает своих чувств.
Они вышли на Отдыхе. Подскочили – зонт, палка, все на месте – и устремились в уличную осень.
Им было, наверное, лет 70—75.
Бездна, пучина и хлябь: кое-что про районные библиотеки
Районные библиотеки – бездна, пучина и хлябь.
Сначала тебя засасывают автоматические двери, и ты такой удивленный, заходишь и думаешь: я быстро, мне только книжки сдать, а бдительность, между тем, теряешь.
Не успеваешь опомниться, на тебя гардеробщица-ундина из недр выплывает и говорит: «Вы разденьтесь, а то там людей много – в очереди придется стоять, вспотеете», – заманивает, заманивает в глубины.
Я путник покорный: снимаю пальто, сдаю, получаю номерок. Вроде правила есть правила, а чувство почему-то такое, как будто меня обманом будут держать здесь до самой турецкой пасхи.
Осторожно прохожу внутрь.
Тишина.
Ищу много людей, заглядываю за стеллажи, под ковер, за цветы.
Нет людей в библиотеке. Нет очереди. Стоять не за кем. Потеть некогда.
Один только мужичок весь с концами утонул в российском шансоне – криминал, бандиты, разборки.
И всё.
В библиотеке за стоечками – три библиотекаря как три богатыря.
Налево пойдешь – жену найдешь.
Направо пойдешь – коня потеряешь.
Без коня иду к той, что справа.
Стою. Книжки демонстративно кладу наверх. В глаза пытаюсь заглянуть.
– Здравствуйте, – говорю вежливая я, – хочу книжки сдать.
– А взять? – не поднимая глаз, говорит правая библиотекарша.
– А взять – нет.
Голова правой библиотекарши тут же недовольно запокачивалась, как у болванчика. Через пять секунд к ней присоединилась голова левой библиотекарши.
– Идите во-о-он туда, прямо! – и правая показывает правой же рукой направление, за стеллажи…
Прямо пойдешь – ой, мама…
Стоп. Почему туда? Зачем туда, если никого нет и если мне просто сдать?..
Мысли свои вслух не озвучиваю – это ж библиотека – тишина в библиотеке – и просто послушно иду вперёд. Там стол с компьютером. И они там не одни, с ними – третья библиотекарша, которую я не заметила, когда вошла. Я ж людей искала.
– Здравствуйте! Я только сдать.
– Минутку, – говорит эта третья библиотекарша, не отрываясь от журнала.
Она делает вид, что сильно работает, пишет какие-то цифры и как бы намекает всем своим видом, что мне надо подождать.
А я жду.
Жду, жду.