Перекрестки неизбежности

– Убийстве королевского военачальника, разумеется, – ответил Кирк, и губы его тронула улыбка – настолько легкая, что заметил ее только я.

– Думаю, мне бесполезно оправдываться, – усмехнулся я.

– Разумеется, – капитан Галлен прошелся по тюремной камере и вновь вперил в меня свой холодный взгляд, – ты давно был в сговоре с Фарадом и Маерис. Именно поэтому ты был «неуловим» – потому что никто из них, на самом деле, и не пытался поймать тебя. Под прикрытием предателей твоя банда процветала. Но все уже понесли наказание. Ты остался последний, но, как понимаешь, от правосудия не сбежать.

– Интересно, как вы объясните тот факт, что я был на юге, когда был убит военачальник Ундвут?

– Действовал через своих приятелей, очевидно, – пожал плечами Кирк. – А потом вернулся под видом честного дельца, чтобы дорваться до власти.

Я промолчал. Моя судьба была решена. На одно мое оправдание Галлен придумает десять опровержений. Кому поверит король – капитану Гвардии или бывшему преступнику?

– Можешь посидеть, поразмышлять о том, что тебя ждет. И девку твою тоже.

Кирк дал знак своим коллегам, и они направились к двери. Я заскрипел зубами, едва сдерживая крик ярости. Ужасно быть в столь беспомощном положении, без возможности хоть как-то предупредить Леду.

Я опустился на холодный пол и обхватил голову руками. Когда я плакал в последний раз? В далеком детстве, на похоронах матери. С тех пор ничто не могло выжать из меня слезу. До нынешнего момента. Да, я плакал, навзрыд, как ребенок, не думая, слышит ли меня кто-нибудь. Все мое существо переполняла безысходность. Счастливая жизнь с любимой женщиной, начавшаяся совсем недавно, подошла к концу так быстро и глупо. Безумное желание вернуться в прошлое и все изменить терзало душу и наполняло тело еще большей болью.

Не знаю, как я сумел уснуть – похоже, в какой-то момент мое сознание просто отключилось. Пришел в себя от безжалостного пинка в плечо.

– Поднимите его!

Я узнал голос Кирка Галлена и кое-как поднялся без посторонней помощи. Что, признаться честно, было не так-то уж и легко – руки и ноги одеревенели, голова все еще кружилась, во рту было сухо от жажды. Рядом с Галленом стоял вчерашний безымянный гвардеец с листом бумаги в руках.

– Подпиши, – он протянул мне бумагу и карандаш.

– Что это? – я вглядывался в буквы, но перед глазами все расплывалось.

– Признание в измене.

Я поднял глаза сначала на гвардейца, потом на Галлена. Тот стоял с невозмутимым видом, но я понимал, происходящее доставляло Кирку ни с чем не сравнимое удовольствие.

– Ты же понимаешь, что мы заставим тебя подписать признание?

Да, я понимал. Но… Сдаться так сразу, без малейшего сопротивления?

– Глупо. Очень глупо, – Кирк покачал головой, а гвардеец забрал бумагу у меня из рук. – Стража! Отведите заключенного в комнату пыток.

– Лучше я умру, но имя мое не будет запятнано! – прошипел я. Бравада, это была только лишь беспочвенная бравада. Все это прекрасно понимали.

Меня поволокли темными коридорами, казалось, в саму преисподнюю. Я обливался потом от ужаса, едва сдерживаясь, чтобы не завопить и не начать отбиваться. Впереди со скрипом открылась тяжелая дверь, и мы очутились в очередной темной комнате – довольно большой и пропахшей чем-то настолько мерзким, что тошнота мгновенно подкатила к горлу. Лишь то, что я не ел уже невесть сколько времени, позволило мне сдержать рвотные позывы. Звякнули цепи и вокруг моих запястий застегнулись железные кольца. Я был растянут на цепях, прикрепленных к потолку, а ноги касались пола лишь кончиками пальцев.

– Не передумал? – Галлен встал передо мной, но, не успел я ответить, добавил. – Хотя, зря что ли мы тебя сюда приволокли. Аммат, займись им!

От стены отступила серая тень – тюремный экзекутор был тут. Взвизгнула плеть, и спину обожгла горячая боль – такая, что я не сдержал вскрика. Не успел прийти в себя, как новый удар, словно огненная вспышка, пронзил меня насквозь. Ноги стали ватными, и я повис на цепях, будто марионетка. Снова волна боли, потом еще… Видимо, потерял сознание, потому что получил порцию ледяной воды от вчерашнего человека с ведром. Я попытался слизать живительную влагу с лица и почувствовал во рту вкус крови из прокусанной губы.

– Мы можем продолжать эту процедуру бесконечно, – Кирк бесстрастно смотрел на мои мучения. – Рано или поздно ты подпишешь признание, Грен. Почему не сейчас?

Действительно, почему? Чтобы сохранить остатки самоуважения? Помогут ли они мне в этой ситуации? «Леда поймет, – пришла в голову спасительная мысль. – Леда была на моем месте, она поймет, поймет…».

– Я подпишу… признание, – прохрипел я. Самодовольная улыбка тронула губы Кирка Галлена. Он вышел победителем – как и всегда.

***

В тюремной камере стоял холод. Свернувшись калачиком на стылом каменном полу, я пытался разгрызть хлебные горбушки, которые мне принесли в качестве обеда. Протухшую воду в щербатой кружке я выпил сразу – и теперь жалел, что не оставил немного для размягчения старого хлеба. Масляную лампу убрали, только из-под двери проникал в камеру неровный свет из коридора. Раны кровоточили, и не было ничего, чем можно было бы их прикрыть. Рубаха моя была разорвана. Кое-как справившись с едой, я обхватил себя руками и попытался заснуть. Бесполезная попытка. Боль не давала забыться, головокружение вызывало бесконечную тошноту. Я попытался было встать и согреться ходьбой, но сразу же со стоном повалился на пол. Мне хотелось умереть. Смерть казалась спокойным пристанищем, которое избавит от боли, голода, жажды и страха. Вокруг сгущалась темнота, полная отчаянья и безысходности. Темнота поглощала мысли, стирала память, лишала всего человеческого, что было во мне. Я был раненым зверем в ловушке. Раненым и обреченным.

В ту ночь смерть не пришла. Как, впрочем, и в последующие. Вместо нее приходили стражники и приносили черствый хлеб, вонючие похлебки, тухлую воду. А еще болезненные пинки, если я не успевал вставать с пола к их приходу. Поэтому я научился слышать тяжелую поступь стражников, едва они подходили к моей камере, и заблаговременно поднимался на ноги. Однако голод и избиения были не единственными моими проблемами. Уже на второй день меня начал одолевать кашель. Сначала легкое першение в горле, но уже к следующей ночи приступы кашля душили меня, словно веревка на виселице. Я никак не мог согреться, и крупная дрожь в теле не прекращалась ни на минуту. Я понял, что обречен умереть от воспаления легких – если еще раньше меня не казнят на главной площади. Небольшая надежда, что меня клеймят и отправят в район Меченых не оправдалась, иначе я давно уже попал бы в руки татуировщику. Вместо сна меня одолевал бред – Леда, которую насилует Галлен, Забрин с перерезанным горлом, трупы моих друзей, сваленные в овраг за городом. Все эти видения как карусель проходили перед моим мысленным взором, и каждый раз, проснувшись от собственного крика, я долго не мог понять, что – сон, а что – случившаяся реальность. Из одного кошмара я попадал в другой, и не было никакой возможности закончить все это.

***

Шаги раздались в неурочное время – ужин был мне «подан» совсем недавно, и я думал, что оставлен в покое до следующего утра. С трудом поднялся на ноги и захлебнулся резким кашлем – с каждым разом его приступы становились все хуже, иногда я долго не мог сделать вдох и сгибался в три погибели, как от сильной судороги.

Дверь открылась, и в камеру вошел высокий плотный человек. Не стражник. В руке у посетителя был небольшой светильник, но глаза мои настолько отвыкли от света, что я никак не мог разлепить веки и рассмотреть лицо этого мужчины.

– Да, отделали тебя, дружище, как котлету у мясника.

Я не мог поверить своим ушам. Забрин! Или он – всего лишь порождение болезненного бреда?

– Как?.. – новый приступ кашля скрутил меня. Кое-как отдышавшись, я посмотрел на своего друга. Нет, видение не исчезло. Забрин разглядывал меня с жалостью, перебирая пальцами край своего плаща.

– Хочешь знать, как я сюда попал? Это было очень нелегко, честно тебе скажу. Но иногда деньги творят чудеса. Очень жаль только, что они не смогут вытащить тебя отсюда.

– Если тебе нужны для этого деньги, я скажу, где их взять, – прохрипел я. – Тебе нужно…

– Да не в количестве дело, – отмахнулся Забрин. – Если бы это было так просто, я давно уже выкупил бы тебя отсюда. Но сам понимаешь, какие влиятельные люди стоят за твоим заключением. Никакие богатства не смогут заставить их отпустить тебя. Это ляжет темным пятном на всю Гвардию, на все военное руководство страны. Чудо, что Леду твою в свое время только клеймили, спасибо королю, придумавшему гуманные законы для женщин.

– Что с ней? – сердце гулко забилось, едва я услышал имя Леды.

– Не волнуйся, ей помогли.

– Кто? Как? – невозможно передать то облегчение, что я испытал. Слезы навернулись на глаза, и я постарался незаметно вытереть их ладонями.

– Спасибо Сабире. Этот их капитан Галлен не воспринимал девушку всерьез и проболтался, что собирается тебя арестовать. Сабира, недолго думая, прибежала к Леде и чуть ли не силой заставила ее уйти из дома. Не знаю, откуда эта чудная южанка прознала про меня, но вскоре после того, как ты ушел в тот день, Сабира вместе с Ледой появились на пороге моей мастерской. Я спрятал твою подружку у себя в подвале – нет-нет, не думай, у меня там прекрасная комната оборудована, – а сам начал разузнавать о твоей судьбе. Узнал, как видишь. Нашел человека, жадного до денег, который помог попасть к тебе. И вот я тут.

– А с Ледой что будет? – я с трудом поборол желание заключить Забрина в объятия. Вот уж поистине настоящий друг, которого я явно недооценивал.

– Она уже в пути в Самбаардский халифат. Сабира же – выходец с юга. В Таштане у нее родня. К ней мы и отправили Леду.

– Они ее примут?

– Сабира написала длинное и прочувствованное письмо. Сказала, что подругу твою точно приютят в ее доме. Тем более, южанам нет дела до каких-то там татуировок и преступлений против короля. На всякий случай я и Никка с Ледой отправил. Ему тоже будет полезно скрыться от гвардейского ока.

– Спасибо, Забрин, – что еще я мог сказать. Я уже ничем не смогу заплатить другу за помощь.

– На здоровье. Постарайся все же не подохнуть тут, – Забрин подошел ко мне, осторожно хлопнул по плечу и всунул в руку небольшой кулек, пахнущий свежим хлебом. Не теряя ни минуты, я развернул сверток и впился зубами в ароматную, еще теплую мякоть. Снова хлопнула дверь – мой друг вышел из камеры.

***

Интересно, забрала ли Леда с собой те дневники, что я начал писать? Вряд ли, думаю, ей было просто не до того, чтобы собирать дома вещи. Я все еще продолжаю вести записи – наугад, во тьме, куском ржавого гвоздя на стенах своей тюремной камеры, без малейшей надежды, что их кто-нибудь прочитает, кроме следующего после меня заключенного.