Хирурги человеческих душ

Возбуждение усилилось кратно, когда Соболева перевернула очередной лист альбома, и взору Подлужного открылось фото партнёрши в младенческом возрасте. Здесь ей было семь-восемь месяцев от роду, и она была голышом.

– Ой, это не то! – смутилась повзрослевшая хозяйка, пытаясь перелистнуть изображение.

– Нет-нет, – прихватил её руку захмелевший во всех отношениях гость. – Это по теме нашей беседы.

– Тогда смотрите без меня, – игриво прикрыла глаза Оксана.

Бессовестно и пошло, но Подлужный совсем не со светлым чувством, сродни отцовскому, разглядывал изображение симпатичного пухленького пупсика, обернувшегося блистательной женщиной. Различив на снимке тёмную точку на ножке малышки, Алексей принял её за пылинку и попытался сдуть. Но из его затеи ничего не получилось.

– Это же не сдуешь… Это у меня родинка, – фыркнула Соболева, уткнув смуглое лицо в ладони.

– Родинка? – одурачено покраснел Подлужный. И совсем уж глупо «отморозил»: – Кгм… Она и сейчас там?

– А куда ж ей деться? – уже смеялась собеседница. – Какой вы шкодный!

– Не верю! – убедительнее Станиславского заявил скептик, опускаясь перед девушкой на колени. – Милая Оксаночка, позвольте мне убедиться. Ну, пожалуйста!

– Право, вы меня вгоняете в краску, – пикирующим воркующим контральто «выстрелила» танцовщица. – Не знаю, как и быть… Разве что на ощупь? Если нежно провести пальчиком… там, то её можно отыскать.

– Я очень нежно! – перехваченным баритоном молил Алексей, целуя бедро проказницы через платье.

– Нет-нет, не так… Закройте глаза… Я буду сдерживать, – подправила его стремление сладкая мучительница, и, обхватив его руку своими ладонями, медленно ввела её под подол. – Тише… Чуть-чуть левее… Повыше… Стоп! Дальше нельзя! Вот же она, чувствуете?

– Д-да! – судорожно прохрипел Подлужный, осознав, что под платьем, кроме самой обольстительницы, больше ничего нет.

Он, преодолевая сопротивление, просунул руку дальше, и властно повалил Оксану на диван, беспорядочно целуя девичьи губы, глаза, щёки, нос…

– Алёша… Алёшенька… Я ещё не готова…, – шептала та ему, впервые называя Подлужного просто по имени. – Надо привыкнуть… Узнать друг друга…

Отчего-то женские увещевания прозвучали нетвёрдо, тщетно и запоздало. Теперь Алексея нельзя было остановить, точно гарпун, сорвавшийся к цели.

– Искусительница моя желанная! – простонал он, по-мужицки грубо отводя её руку, задирая подол платья и покрывая запретные места поцелуями.

«Статья сто семнадцатая часть первая…»

, – мелькнул в его мозгу угасающей искрой здравый проблеск разума.

9

О, эта первая близость с танцовщицей! В тот день Алексей пробыл у неё почти до захода солнца. Услышав по радио сигналы точного времени, Оксана охнула и начала выпроваживать его.

– В половине десятого за мной приходит машина, – накидывая халатик, щебетала она. – В одиннадцать у меня выход к публике.

– Так в запасе вагон времени, – рассудил Подлужный, натягивая брюки.

– Ну что ты, Алёша, – низким грудным голосом ворковала девушка. – Мне же нужно загримироваться, войти в образ. Я тебе завтра утром позвоню, и мы встретимся. К сожалению, ночами я хронически занята… В хорошем смысле этого слова! – игриво погрозила она ему пальчиком. – О`кей?

– Давай я к тебе с утра и загляну, – попробовал Подлужный установить свои правила «игры».

– Нет-нет, что ты! – запротестовала Соболева. – Глупыш! Я же – творческая личность. Представитель богемы. Шоу заканчивается поздно. Затем у нас аристократический ужин. Дома я оказываюсь в два, а то и в три ночи. Потом релакс. Разминка, туалет, макияж. Нет-нет, жди моего звонка.

С тем Подлужный и отбыл восвояси с дебютного свидания с любовницей. Проснувшись и воспроизведя в уме бурные (до экзальтации и порнографического шока) постельные сцены минувшего рандеву, Алексей первоначально испытал отталкивающее тошнотворное чувство. Он ощутил себя небезызвестным непорочным пай-мальчиком, который нечаянно застал всегда таких строгих родителей в спальне в ужасно непотребной позе. «И эти люди запрещают мне ковыряться в носу?!» – ошеломлённо подумало закомплексованное дитя. Равным образом и наш невыспавшийся герой склонился было к тому, что пережитым накануне и стоит ограничиться: на связи с артисткой надо ставить крест.

Однако уже к обеду пошленькая интрижка с танцовщицей рисовалась ему захватывающим любовным романом. Когда же в час пополудни примадонна от варьете позвонила ему и назначила интимную аудиенцию, он от избытка чувств едва не облобызал телефонную трубку.

И последовала насыщенная эротикой и сексом встреча. А за ней – новая. А далее – следующая. В делах альковно-будуарных его пассия была неподражаема и неутомима – Бухвостов с Мариной вторично почили бы от зависти. Да и бухвостовский дневник стыдливо выцвел бы из-за скудости собственного однообразия.

Подчас артистка сама овладевала им, «отлавливая» управляемую мужскую поллюцию…

– Саночка, откуда ты силы черпаешь для выступлений после таких «ралли по сильно пересечённой местности»? – не то в шутку, не то всерьёз поражался новоиспечённый любовник.

– Ах, ты мой баловник, – стимулируя его неприкрытыми плотскими призывами, хихикала та, – Ты разве не догадываешься, что всякая твоя… как это ты называешь… поллюция не отнимает у меня силы, а наоборот – заводит. Стимулирует. Но ровно на один танец. А за представление у меня семь выходов. Так что, мой славный мальчишка, сейчас ты только-только перевалил экватор. Давай, старайся…

И танцовщица заливалась приглушённым бархатистым смехом.

От ненасытных любовных утех примы неофит плотских игрищ, к моменту очередного расставания, превращался в обескровленного фантома. Тогда он «на полусогнутых» воровато пробирался в августовских сумерках в ванную комнату, чтобы смыть с себя следы забав, груз приторного измождения и кое-что ещё. А приняв душ, он взирал на себя в зеркало и, причёсываясь, едва слышно и грустно резюмировал:

– Синенький.

– Что-что? – спросила его однажды Оксана, подкравшаяся сзади.

– Кгм-кгм… Синенький, – стеснительно пояснил Алексей, застигнутый врасплох.

– Синенький? Это как? – прихватывая его за интимное место, не унималась расшалившаяся танцовщица.

– Видишь ли, – сконфуженно кривился взрослый мужик, пойманный с поличным, – меня мама с детских лет зовёт Аленьким. Из-за румянца на лице. И вот… Аленький стал Синеньким…

– Ах, ты, мой бедненький Синенький! – до слёз хохотала девушка. – Пойдем скорее. Я тебя покормлю, и ты снова станешь Аленьким.

– Честно говоря… ням-ням… Саночка…, – жадно поглощая на кухне бутерброд, давал чистосердечное признание следователь, – Я сейчас в состоянии… ням-ням…. небезызвестного пограничного пса Алого… У которого язык – на плече.

– Кушай-кушай, мой славный пёсик, – прижималась к нему танцовщица ладным крупным телом. – Ты знаешь, Алёшенька, я такая развратная… Ужасно! С симпатичным пёсиком я была бы не прочь… переспать… Мы как-то с Маринкой насмотрелись порно… Подпольных киношек всяких разных. И захотелось нам поэкспериментировать. Ну, в общем, лесбийской любовью заняться. Да не успели. Судьба-мерзавка развела. Иногда я про то вспоминала. А тут ты подвернулся: с мордашкой, как у девочки, а всё остальное – как у мальчика. Я и заполучила оба удовольствия в одном конверте, как говорят на Западе…

Но всё когда-нибудь кончается. Преисполненные похотливого гедонизма игрища вместо новизны ощущений стали приносить мерзостное послевкусие. У изменника-мужа непрерывно нарастало чувство вины. Ведь, говоря начистоту, от благоверной своей Танечки Подлужному не перепадало той неизведанной припёки распущенности, что обломилась ему от чужого каравая. Вкусив же до изжоги «подгоревшей корочки», он распознал подлинную цену давно некусаного духмяного свежего хлебушка.

И нахлынувшие сравнения вдруг глубоко поразили гуляку тем, насколько его жена, оказывается, рафинирована, утончённа и по-женски благородна. Его Танечка оставалась по-девичьи чистой даже в наиболее восхитительные мгновения их близости. Грубой самкой от неё и в помине не пахло.

Впрочем, Соболева, по-видимому, испытывала аналогичные чувства, только с противоположным знаком. В Подлужном ей не хватало раскованности, безбрежной импровизации. Артистку начинало раздражать его стремление к порядку. Склонность поступать по правилам. Всё-таки он был с чужого поля ягодой.

Взаимное намерение покончить с «бесовским шабашем» (с одной стороны) и «доставучей заданностью» (с другой) исполнилось почти само собой. Как ни странно, в известной степени помогла этому СЭС.

Эпидемиологи за нарушения санитарных правил на время закрыли ресторан «Кама», в котором проходили представления варьете. Вследствие этого ночь с четверга на пятницу оказалась в полном распоряжении Подлужного и Соболевой.

Вот тогда-то, в финале «ночного марафона», во время одной из сексуальных мизансцен, и случился провал: Алексей в порыве страсти назвал Оксану именем жены. Так выяснилось, что страсть – это необязательно любовь. Впрочем, во взаимоотношениях «двух полюсов» это изначально подразумевалось. Но оговорка помогла прояснить обстановку. Вследствие чего ранним-ранним утром Алексей оказался на улице. Можно сказать, выброшенным псом. Непограничным псом Синим. Животная связь прервалась.

Глава девятая

1