ПоЛЮЦИя, ЛЮЦИфер, РевоЛЮЦИя. Часть 4

«Хорошо хоть, не самому придется убивать, а лишь подвести зомбака и дать команду: вроде нажать на курок или на кнопку. Или щелкнуть рычажком, который освободил «Малыша» над небом Хиросимы.

К черту дурные страхи!

Ритуальное убийство, о котором говорил Велиал – вопрос давно решенный.

Если не сделаю я, то это сделает другой, менее щепетильный.

А так, выторгую себе свободу».

***

Я решительно встал из-за стола, снял закипевший чайник.

Прямо в чашке заварил крепчайший чай, почти чифирь.

Обжигаясь, жадно сделал три глотка.

Затем сигарета.

Затем еще три глотка. Опять сигарета.

Взял томик Марины Цветаевой. Открыл наугад.

Перечитал несколько столбцов, там, где об изменчивости, о бездне, о судьбе.

«Я даже повеситься не могу – Велиал не разрешит…».

***

Медитировал над Цветаевой до половины пятого.

Читал ее стихи об умирании.

Пора было собираться, исполнять обещанное.

Чай оставил недопитым. Очередную сигарету – недокуренной. Как пилот, который уходит в небо.

Я уходил в астрал.

Я был АНГЕЛОМ, который несет СМЕРТЬ.

Глава тридцать вторая

Раннее утро, 22 января 2014 года, среда

***

Еще не рассвело.

Мой бесплотный фантом завис над Майданом Независимости, над копошливой людской массой, освещенной кострищами и редкими уцелевшими фонарями.

Тошнотно воняло соляркой, аммиаком, немытыми телами, дымом горящей резины.

Людской муравейник подо мною гудел, просыпался.

Очумелые муравьи на четвереньках выныривали из палаток, отходили испряжаться и мочиться в сквер, напротив стадиона «Динамо». Особо бесцеремонные присаживались между палатками, в проходах, на глазах у соседей.

Они не стеснялись друг друга, поскольку – я это знал – присущее людям чувство стыда у зомбаков атрофировано, а гипнотикам отключалось при внушении. «Оно снижает их функциональность, – инструктировал на занятиях бес Валафар, – как совесть или жалость. Стыд и совесть – рудименты мертвого бога. А жалость – смертный грех!».

***

Витая над площадью, краем восприятия почувствовал серый, едва видимый силуэт, возникший за левым плечом.

Это был Валафар – мой давешний инструктор. Он осклабился, кивнул кудлатой башкой.

«Пошли…», – проявился во мне скрипучий голос.

В одно мгновение мы переместились к подножию бывшего музея Ленина, а ныне Украинского дома, на Европейской площади.

Валафар кивнул на плотного мужика, меряющего нетерпеливыми шагами ступеньки: «Исполнитель. Ты его знаешь».

Я пригляделся. Это был давешний зомбак-Григорий.

Дотронулся до его ауры. Уловил исходящие флюиды страха и похмелья.

«Он возьмет подготовленное оружие», – объяснял Валафар.

«Где возьмет?» – спросил я, стараясь изначально разложить по полочкам вводную информацию, чтобы не запутаться.

Валафар не ответил. Недовольно хрюкнул и взмахнул мохнатой лапой.

Мы переместились под арку «Дружбы народов». На краю смотровой площадки, за кучей грязного снега урчал здоровенный джип. Точно в таком, в декабре прошлого года, я встретил Настеньку.

«Теперь уже покойную…».

«Там пособник» – Валафар кивнул на джип.

«А в нем – Жеванный…» – догадался я.

Приблизив изображение, я разглядел в теплом нутре автомобиля мятую физиономию плюгавенького очкарика. Я оказался прав – это был Андрюха Жеванный, виновник Настиной смерти.

Уцепившись за руль, Жеваный хлопал сонными глазами и пугливо оглядывался. Но, через миг, почувствовав меня, расслабился, даже начальственно расправил плечи.

«Не жмись, чмошник, а то пернешь!».

***

Велиал рассказывал, что Жеванный – бес опытный, бывший полубес, давно завербованный и сделавший на службе Люциферу определенною карьеру.