Слева от солнца

– Делают они, как же! – Семеныч подмигнул Генке все равно, как союзнику. – Пробовал я ваш зефир – сахар голимый! Раньше не докладывали, и вкус был интересный. А сейчас лизнуть страшно. Газировку, кстати, тоже пить не боялись.

– Сейчас боишься, что ли? – подала голос Нюська.

– Газеты читать надо, – Семеныч прикусил сразу половину яйца, зажевал беззубым ртом быстрее. – Там давно уж прописали: сахара нынче нет, – один сахарозаменитель, и в газировке, как в этой твоей пепси-коле – аж четыре ложки на стакан! А раньше две клали. Значит, что? Значит, кариес и привыкание.

Генка взглянул на старика с уважением. Не таким уж старым мухомором тот оказался!

– А еще соя кругом, чай в пакетиках с краской напополам, мед искусственный, – Семеныч управился с первым яйцом и взял помидор. – Это ж ни поесть, ни попить! У тебя вот раньше одеколон стоял, и где он теперь?

– Дезодорант есть.

– Ага, за сто рубликов пузырек! Зачем он такой нужен?

– А ты не пей, ты мажься.

– Если я помажусь, мне еще хуже станет! – Семеныч жизнерадостно засмеялся, и Нюська охотно ему подхихикнула. Глядя на них, Генка тоже заулыбался.

– А где тут у вас автостанция? – спросил он. И не кого-то конкретно, а всех разом. Здесь это, судя по всему, было нормой. – Мне до Соболевки надо.

– До Соболевки? – Семеныч прищурился, отчего лохматые его брови сошлись на переносице, сделав старика похожим на филина.

– До Соболевки седьмой автобус ходит, – опередила старика буфетчица. – Прямо здесь за вокзалом и останавливается.

– Здорово! – обрадовался Генка.

– Только он редко ходит. Через день, что ли?

Похожий на филина Семеныч покачал головой.

– Уже и не через день. Ныне лето, значит, в понедельник и четверг. А седни у нас вторник.

– Пешком тебе, парень надо, – посоветовала Нюська. – Не ждать же автобуса.

– А далеко это? – настроение у Генки на пару делений опустилось.

– Да километров десять будет, – раздумчиво протянул Семеныч и жилистой ладонью отер рот. – А может и все шешнацать.

– Чего шестнадцать-то! Не пугай парня. – Нюська фыркнула. – Километров семь-восемь, не больше.

– Это она нам с тобой, а? – Семеныч усмешливо кивнул в сторону буфетчицы. – Небось, ни разу пешком не хаживала, а туда же – советует!

– Зачем мне пешком? Меня кавалеры на мотоциклах возят.

– Во-во! На мотоциклах. А я тут все своими ходулями перемерил. И до Соболевки хаживал, и до Северухи. Там же речка – Турузбаевка, а тут, значит, Кумарья. – Старик ребром ладони прочертил на столе невидимые линии. – Вот туда и гоняли на рыбалку. Сейчас, конечно, не то, а раньше и поудить можно было, и сеть раскинуть. Клевало хоть на хлеб, хоть даже на голый крючок!

– Ага, скажешь, – на голый крючок! – хмыкнула Нюська.

– Это вы, девки, на голый крючок вовек не клюнете, а рыба – она, небось, поглупее будет. Так что ловили и за жабры, и за хвост. Вода ж прозрачная была, сами выбирали, кого подсекать…

– Ты, парень, меня послушай, – перехватила инициативу Нюська. – Как выйдешь с вокзала, сразу сворачивай направо. Да тут у нас всего две дороги, не перепутаешь. Сначала вдоль железнодорожного полотна, а после она налево идет.

– А про мостик-то не сказала! – ревниво возмутился Семеныч. Ему тоже хотелось быть наставником и проводником.

– Мостик он сам увидит, разберется… – Нюська высвободила из-под груди руку и тоже зачертила по прилавку. – Там у нас овражек, а через него мост деревянный, – вот после него и начинается главная дорога.

– Шоссе, что ли?

– Какое шоссе, проселочная, конечно…

– Повезет, так попутку поймаешь, – пожелал старик. – А нет, сам дойдешь, не рассыплешься.

– Только на голову что-нибудь накинь. Солнце вон какое, а ты непривычный, городской.

– Платок ему, что ли, подвязывать? – фыркнул Семеныч.

– Зачем платок, пусть лопушком прикроется.

– Лопушком… Сама ты лопушок! Ничего с ним не сделается. Тут всего-то часа два ходу.

– Тогда прямо сейчас и иди, не жди солнцепека…

Совет был мудрый, и Генка торопливо упаковал свой рюкзак.

– Спасибочки! – поблагодарил он всех разом.

– И тебе не хворать…

***

Шагать по пыльной дороге оказалось не так уж сложно. Ноги шлепали по утрамбованной и пропеченной солнцем земле, за Генкой стлался пыльный шлейф – все равно как инверсионный след за самолетом. Мостик он миновал, а посеревшие от времени избушки рассматривать не стал; этого добра хватало и на окраинах Екатеринбурга, да и пугали немного позвякивавшие цепями псы. Пусть за заборам, а все одно неприятно. Лая, как и грубой мужской ругани, Генка никогда не любил.

Вскоре бревенчатые постройки Заволочья остались позади, он оказался в поле. Раньше здесь, вероятно, засевали зерновые, теперь же дымилось дикое разнотравье. Розовые, белые и желтые цветочки – попросту говоря, растения, большинства которых Генка откровенно не знал. Разве что вездесущую полынь да ромашки с крапивой. Кое-где вперемешку с похожими на крохотные колокольчики бутонами, неухоженный и рогатый, топорщился старый знакомец репей. А где-то совсем уж далеко паслись лошади. Порой до Генки доносилось их приглушенное ржание, и всякий раз он замирал, даже останавливал шаг. Чепуха вроде, а в груди что-то екало, словно не лошадей он видел, а каких-нибудь сказочных драконов.

Солнце начинало припекать всерьез, и, припомнив совет буфетчицы, Генка свернул лист лопуха косынкой и подобием панамы натянул на голову. Оттопав примерно с километр, подумал, что неплохо было бы проехать весь путь на лошадке. Шестнадцать кэмэ – это примерно четыре лье, и в прежние времена на лошадях такую дистанцию одолевали меньше, чем за час. Если же пешком, то впятеро дольше. Хотя могла оказаться права и буфетчица, а тогда дорога вышла бы короче…

Путь Генке нахально перебежал пушистый зверек. Возможно, суслик, а может, и хомяк. Но не крыса, это точно. В последние годы крыс в Екатеринбурге развелось бессчетно. Иной раз у мусорных контейнеров можно было увидеть целые семейства. И ведь здоровенные вымахивали – чуть ли не с кошку величиной! Кстати, те же кошки к контейнерам и приближаться боялись.

Генка в очередной раз поправил сползающий с головы лопух. Тоска, ослабевшая было в буфете, навалилась с новой силой. Куда и зачем он шел? Каких-таких приключений ожидал? Может, в самом деле, есть невидимая пуповина? Привязывает к месту, где родился, и болит, ноет, пока не вернешься. Может, плюнуть на все и вернуться обратно? Снять скромненькую квартирку, обзавестись «нетом» и затаиться? В розыск его, конечно, не объявят, а при случае да с удобных ай-пи адресов можно и «Магнолию» вновь пощекотать. Чтобы жизнь медом не казалась, чтобы знали, как связываться с честным хакером. Хотя… Если засекут повторно, тогда уж ничем не оправдаешься. И в школу не пойдешь, и про институт забудешь. Можно, конечно, и пободаться, но, если честно, войны не хотелось.

Остановившись, Генка запрокинул голову. Небо здесь было другим – непривычно синим, напоминающим море. Море он, правда, видел давным-давно – кажется еще в пятилетнем возрасте, но ощущение бездонности с синевой сохранилось. И корабли он хорошо запомнил, их протяжные гудки, шипение набегающих волн, рокот перекатывающейся гальки. Кто-то такие вещи забывает быстро, а вот Генка запоминал навсегда. И блокнотов у него не водилось, – все держал в памяти. В школе, кстати, потому и училось легко – запоминал слышимое и увиденное с первого раза. А иначе нормальному хакеру нельзя. Всегда нужно работать на опережение, пока глючит стража чужих серверов, пока скрипят поисковые программы и греются движки дисководов. И Генка успевал! Нередко опережал процессор, который без допкоманд обязательно тормозил и подставлял хозяина под всевозможные атаки.

Вот и море он запомнил на всю жизнь. Некоторое время даже наивно полагал, что заводские, слышимые с балкона гудки – это тоже голос кораблей. Значит, рассуждал маленький Генка, где-то рядом есть море. И однажды он ушел из дома с ребятней искать это самое море. Пешком и на трамваях (метро тогда еще в городе не пустили) они добрались чуть ли не до Химмаша. Нашли какой-то пруд с лягушками, и там Генку подняли на смех. Словоохотливый рыбак из местных объяснил, что ни кораблей, ни морского порта в Екатеринбурге отродясь не водилось. Хрустальный миф рассеялся, Генка был жутко расстроен. А дома по возвращении ему еще влетело от матери…

Присев на обочину, подросток стянул правую сандалию, заглянул под носок. Так и есть! Вот вам и первая трудовая мозоль! А до Соболевки, между прочим, еще топать и топать. Словом, все как в той седой песне: степь да степь кругом, путь далек лежит… Хотя степь, может, и не совсем степь, но просторы вокруг расстилались приличные. Ажно глаза приходится щурить, и щеточка леса – чуть ли не у самого горизонта.

Оглядевшись, Генка обратил внимание на царственно вздымающиеся тут и там золотистые шляпки. Не то подсолнухи, не то топинамбур. И то, и другое он видел на рекламных картинках. И то, и другое было, кажется, вполне съедобным.

Натянув сандалию обратно на ногу, подросток на глаз прикинул дистанцию до ближайшей желтой шляпки и решительно спустился вниз по насыпи. Трава оказалась неожиданно высокой – чуть ли не по грудь, но Генка не передумал. Разгребая гудящее насекомыми разнотравье, решительно зашагал к цветку. Рубашку и брюки тут же облепили колючие семена, в носу запершило от травяной пыльцы. Не теряли времени и местные слепни. Парочка ловкачей пребольно кольнули в спину и шею. Но худшее Генку поджидало впереди: где-то на полпути к заветной цели под ногами блеснуло чешуйчатое тело, и лишь в последнюю секунду Генку задержал готовую опуститься ногу. Настороженно приподняв треугольные головки, в траве сидели (или лежали?) сразу две или три змеюки. Сколько их там в точности, сказать было сложно. Возможно, одной рептилии Генка мог бы и не испугаться, но эта компания заставила его окаменеть. Тем более что и уползать они не спешили. Темно-серые, с раздвоенными, снующими туда-сюда язычками головы приподнялись еще выше. Казалось, антрацитовые глазки внимательно рассматривают незваного гостя.