Корабельщик

Тут уже прогуливались редкие прохожие, которым почему-либо не захотелось подойти к берегу поближе. Большинство не обратило на Максима никакого внимания, увлеченно разглядывая вражеский крейсер в бухте и следя за мельтешением солдат на пирсах и пристанях. Часть защитников старательно, но не очень умело перекатывала пушки на лафетах и даже порой стреляла из них. Когда Максим с Ефремом болтались по пристани полчаса назад, такого столпотворения еще не было, гвардейцы и гражданские соблюдали относительный порядок. Но стоило крейсеру ударить из пушек, как народ охватило негодование – тут-то Максим и сообразил, что пора сваливать. Не имея нормального оружия и фактически подставляясь под картечь, многого не добьешься.

Сейчас ему вдруг страстно захотелось поглядеть на войну “изнутри”, однако он сдержался и шмыгнул в тот же проулок, через который они с Ефремом уже пробирались. Пришлось перепрыгнуть через свежую воронку – похоже, осколок камня и ранил друга. Максим вновь подтянулся на руках, переваливаясь через шаткий забор. Гвардейцев ни слышно, ни видно не было, а вот Ефрем застонал, едва заметил приближение соратника.

– В тебя стреляли? – спросил он.

– И в меня тоже, – прошептал Максим. – Давай выбираться отсюда.

– Я не смогу, – выдавил Ефрем. – Я уже пробовал стоять, не получается.

Выглядел он не слишком хорошо, да что там – просто отвратительно. Обычно яркие губы побледнели, налившись синевой, и апатия владела всем его телом: даже не потрудился вытереть порезы от битого стекла на руках, кровь размазана неряшливыми потеками.

– Сможешь!… Прости уж, Ефремка, что я тебя сюда затащил. Лучше бы мы на пристани сражались и погибли как герои.

– Ничего… Я сам согласился. Тебе ведь квартира нужна, верно? Ты хотел выбрать, пока все на пристани? Я сразу догадался… Лупа хвастался, что Дрон и тебя прикончит… Чтобы ты не мешал им с Лидкой…

Максим промолчал, решительно протянув Ефрему руку.

– Ты ведь обещал сестре, что вернешься! – воскликнул он. – Я сам слышал. Вставай же!

Ефрем вздрогнул и стал медленно, вялыми толчками подниматься – сначала на колени, затем на ступни, почти не опираясь на раненую ногу. Повязка на его бедре казалась черной. Максим подставил ему плечо, помогая устоять.

– А где твоя пика? – спросил Ефрем. Он говорил со странным придыханием и даже сипением, будто речь давалась ему с невиданной болью.

– Потерял.

Канонада, похоже, стихала, или это корабль противника решил отойти от города. А может, его продырявили славные солдаты Королевства, мечтавшие на глазах командиров и мирных сограждан утопить железное чудовище, плюющееся чугунными болванками с огненной начинкой. Но воздух в городе, похоже, не желал терпеть пустоту – со стороны улицы Восстания опять донеслись звуки выстрелов, на этот раз одиночных, и вслед за ними торжествующий вскрик.

В просвете между зданиями возник парень, который еще недавно прижимал Максима к подоконнику. Пуля настигла его перед самым поворотом в проулок, и злорадное выражение так и застыло на его физиономии. Лупа умер мгновенно – стрелок оказался удачлив. Гримаса на лице мародера, вполне подходящая живому, мертвецу не пристала и выглядела жутковато.

Ефрем оттолкнул Максима в сторону и оперся о стену, и тотчас вслед за этим в нескольких саженях от них появились патрульные. Один принялся обшаривать труп парня, лежащий с подвернутой рукой, а второй сразу заметил ребят и направил на них магазинную винтовку с массивным деревянным прикладом – мечту всякого новобранца. Тут только Максим и опомнился, но бежать было уже поздно.

– Кто такие?

Подошел командир группы, щуплый капрал с неожиданно сильным голосом, хриплым от постоянного напряжения.

– Что, еще грабители? – заинтересовался он. – Эй, дай-ка сюда, – обратился он к солдату, грубо обыскивавшему жертву. – Осколки былых украшений перекочевали в его подставленную ладонь. – Это подлежит сдаче в Приказ, чтобы пострадавшие могли забрать свое имущество. Или правила не знаешь?

– Так точно! Знаю! – вытянулся патрульный, по всему видно, новобранец. Он буквально лучился гордостью, исподтишка поглядывая на попавшихся ребят – мол, не доросли еще до армии. Максим не спускал завистливых глаз с его винтовки, пусть совсем не новой, с треснувшим прикладом, зато настоящей, а не по-детски деревянной.

Второй солдат в это время держал на прицеле обоих пленников, как-то по особенному присматриваясь к Максиму.

– Где-то я уже видел эти штаны, – неуверенно проговорил он. – Господин капрал, не тот ли это пацан, что в нижней квартире шнырял, дверь открыл? Вон и рюкзачок похожий. Тот, правда, на Морскую выбежал… – Он подошел ближе и ткнул Максима стволом, заставляя повернуться спиной. Железо уперлось между лопаток, и Максим самым сердцем почувствовал, как сидящий в патроннике сгусток металла дрожит, словно мечтая вырваться на свободу и поразить доступную, покорную цель.

Стоит только дернуться к забору, так и произойдет.

– Я помогаю товарищу дойти до дома, – с силой проталкивая слова через пересохшее горло, сказал он. – Мы смотрели на войну в порту.

– А что с ним?

– Ногу подвернул, – прошептал Ефрем. Максим понял, что он отвечает механически, не веря в спасение. Кажется, ему уже давно было безразлично, погибнет он или нет, и только боль от раны еще заставляет его ощущать себя живым, а не подданным матери Смерти.

– А это что? – Капрал насмешливо кивнул на кровь. – Краска?

– Порез… Я сам его завязал. Он неглубокий и не помешает мне жить. Я смогу прокормить себя.

– А ну пройдись…

Ефрем оторвался от стены и сделал шаг, изо всех сил пытаясь делать вид, что это ему ничего не стоит. Он отодвинулся от опоры, шагнул снова и вдруг застонал. Раненая нога подогнулась, он упал на колени и закрыл глаза.

– Ну вот, а говоришь… Нехорошо спорить с законом, малыш. Метрику! – Он вывернул карманы жертвы, но в них ничего не оказалось. – Где документы? – прошипел гвардеец и взглянул на Максима.

Того тотчас обыскали, но нашли только его собственный документ – сложенный вчетверо, с пожелтевшим дагерротипом. Капрал долго вертел бумагу в руках, раздраженно сопя, затем записал имя и фамилию в планшете и вернул метрику хозяину, пробормотав что-то вроде: “Далеко от дома ушел, паря…” Солдат в это время проверил каждую складку в одежде Ефрема, но безуспешно.

– Я ее потерял, – бормотал тот. Упираясь руками в колени, он едва сохранял равновесие и почти не открывал глаз. Его лицо было очень бледным и мокрым от пота.

– Имя! – Ефрем назвал, и капрал записал его карандашом сразу в том же планшете. – Давай, действуй. – Старший кивнул бойцу, не спускавшему ребят с мушки. – Все равно упустил одного вора. Так хоть этого несчастного от мучений освободишь.

– Именем Его Величества, исполняя волю предков и букву уложений, – начал солдат, заметно волнуясь и приставив ствол к груди Ефрема. Максим отвернулся. Все пути к бегству были перекрыты, к тому же он почему-то верил, что одной жертвы патрулю будет достаточно. – Избавляя от бесплодных страданий человека и родных его от обузы, дабы дать жизнь новым поколениям сограждан, вверенной мне как патрульному Закона властью… Покойся в мире и не ропщи на живых.

Парень на секунду запнулся – видно, в первый раз совершал ритуал Освобождения – но тут же выстрелил. Уши у Максима на мгновение заложило, резко запахло пороховой гарью.

– Четче, солдат, четче, – строго заметил капрал. – Почему в конце сбился? Плохо выучил формулу? Чтобы сегодня же повторил, завтра утром спрошу.

– Слушаюсь, сударь. Просто я волновался.

– Сам ты сударь… Эх, молодежь! Показывай сумку, – приказал командир, грозно приступая к Максиму. – Тебе везет, – через некоторое время протянул он и жестом приказал подчиненным двигаться. – Иди домой, парень, или на пристань. Там все еще жарко. Глядишь, и поможешь своему народу. Хотя уже поздно, я думаю, выстрелов давно не слыхать… А тут нечего шляться. И кровь с рук отмой, – внезапно усмехнулся он и потрепал парня по плечу. Тот окаменел.

– Смерть, где же я видел эти штаны? – оглянувшись на Максима, протянул один из солдат, тот, что исполнил приговор.

– Давай-давай, двигай, – бросил капрал.

Вскоре они скрылись за поворотом, их уверенные шаги затихли вдали, и Максим внезапно почувствовал, что ноги плохо держат его. Выдохнув, он уселся прямо на камни. Под руку подвернулось что-то теплое и мягкое, и он зачем-то приподнял это с мостовой. Рука бывшего приятеля, замазанная кровью, упала обратно, звякнув осколком стекла. На ее тыльной стороне, выступая сквозь все наносное, проглядывал длинный, узкий бугорок шрама. Он тянулся от запястья до мизинца, как знак прежней, детской жизни, и расплывался в странном тумане, натекшем на глаза Максима из его памяти.

-14

Сестрица Весна – любимая дочь Солнца – объявилась неожиданно, когда любая мамаша во дворе еще протяжно охала, сидя на скамеечке в окружении выводка детей, и предрекала затяжные снегопады. И, сообразно прогнозам астрологов или собственным, укутывала младшее дитя, свое или сестринское, в третий слой одеяльца. С юга внезапно повеяло теплым. Неведомо откуда в голой тундре и зарослях низкорослых деревцев возникло это чудесное завихрение воздуха, и какими неведомыми силами принесло его к берегу Северного моря, было неясно.

Тем временем май благополучно подходил к своему концу, а с ним и уроки в школе.

День таяния снегов по всем признакам собирался быть снежным и вьюжным, но чудо все-таки случилось. Накануне первый ручей пробежал вдоль всего левого тротуара на Моховой, промывая пока еще робкую канавку, по которой в июне хлынет бурный, полный мусора поток весенних вод и поплывет флотилия маломерных детских “судов”-щепок. А ночью, конечно, ударил мороз, и с самого раннего утра ледяная горка превратилась в реку кричащих, кувыркающихся на льду малышей и ребят постарше. По середине дороги, натужно урча, карабкались вверх угловатые мобили, взметая в пасмурное небо клубы черного дыма. Прятаться в них было особенно забавно, вот только дышалось с трудом. Вниз же эти механические повозки съезжали намного быстрее.

Максим выскочил на Моховую вместе с Трофимом, Сонькой и Дуклидой. Торопясь присоединиться к веселью, они уже в дверях принялись толкаться, мешая друг другу зашнуровать ботинки. Недовольная ранним подъемом Дорофея, стоя в запахнутом мятом халате, пыталась повязать юркой Софии шарф и ворчала:

– Через час чтобы дома были, все ясно? Я блинов напеку.

– У-у! Опять блины! – заканючила Сонька.

– А ты что хочешь? – осадила ее сестра. Когда в прошлом году, упав с крыши дома во время расчистки кровли от снега, умерла мама, Дорофея по праву старшинства приняла на себя заботу о младших. И приходилось ее слушаться, а что было делать?