Над Нейвой рекою идем эскадроном

– Собрать всех под мостом! Будем прорываться! Ты, Пётр, заложи гранаты под полотно, рванём ещё раз, сам мост нам уже не взорвать! – обратился Швейцов к пожилому бойцу.

Под мостом возле командира собралось около двадцати человек.

– Как с ранеными?

– Слушай команду! – получил Федорахин вместо ответа. – За мной! Держаться ближе к мосту! Вперёд!

Роман бежал, стараясь держаться сбоку от командира. Вот вода по колено, по пояс, по грудь, кто-то уже нырнул и поплыл. Противник, видимо не ожидавший такого наглого манёвра, не сразу заметил два десятка переплывающих через реку людей. Но, заметив, открыл шквальный огонь. Вот уже и берег. Роман не видел, сколько уцелевших бойцов вышло из реки. Рядом по-прежнему был Швейцов, а с другого бока – Чечулин. Наперерез выскочило несколько чехов.

– В штыки!

Но Федорахин застыл в ужасе от такой близости с противником. Прямо на него набегали три молодчика.

– К чехам захотел! Не помилуют!

И пинок сзади немного отрезвил его. Всё дальнейшее происходило, как в страшном сне. Ткнулся лицом в траву Чечулин. Швейцов выстрелил в одного из чехов, возникших перед Романом. Неожиданно для самого себя Федорахин размахнулся, и штык его винтовки с хлюпающим звуком вошёл во что-то мягкое. Выдернув штык и перескочив через убитого им врага, он не оглядываясь устремился вперёд к лесу. Только когда замелькали деревья, он остановился. За ним никто не гнался. Не зная, что делать дальше, молодой красноармеец пошёл назад. Вскоре на опушке леса он вначале услышал голоса, а затем увидел человек семь красноармейцев из своего отряда во главе со Швейцовым. Один из бойцов подталкивал кого-то впереди себя штыком. Увидев Романа, все обрадовались.

– Ну, ты дал! Так бежал, что мы думали, до Екатеринбурга тебя на дрезине не догоним.

Федорахин огрызнулся:

– Я команду выполнял. Это всё, что осталось от нашего отряда?

– Мы вот пленного взяли, – вместо ответа услышал Роман и только в этот момент увидел, что рука у командира на перевязи.

– А ты молодец, не растерялся! Вовремя свой штык использовал, – продолжал его хвалить пожилой боец.

– Я плохо всё помню, всё происходило, как во сне.

– Ничего… Такое со всеми в первый раз происходит.

Матрос обратился с вопросом к пленному:

– Ты русский офицер?

– Да.

– Какие части, в каком количестве и с каким вооружением на нас наступают? – продолжал допрос Швейцов.

– Я кадровый офицер Русской Императорской армии. Товарищи большевики, или как там у вас обращаются, я на такие вопросы отвечать не намерен!

– Расстрелять гниду!

Пленного поставили к дереву.

– Давай ты! – указал на Романа моряк.

Федорахин поднял винтовку и отпустил дуло вниз. Нет, не мог он просто так убивать человека связанного, находящегося в его власти, не испытывая к нему никакой злобы. Другое дело в драке, в перестрелке, в бою, но стрелять в человека, только за то, что он офицер и выполняет свой долг, пусть даже на стороне врага… Обо всём этом нужно переговорить с дядей. Как комиссар он должен знать, как поступать в таких делах. К тому же Роман, с ранних лет трудившийся на земле, не испытывал ненависти к офицерам. Ведь, в сущности, он служил с ними в одной армии, когда был в учебном полку. Он был исполнительным, устава не нарушал и в конфликты с командирами не вступал.

– Не могу. Как хотите, я не буду!

Тогда один из красноармейцев, выхватив шашку, зарубил повстанца…

Пешком по шпалам добрались до станции Ункурда[13 - Ункурда – село в Нязепетровском районе. Находится в 40 км к юго-западу от Нязепетровска.], где располагался штаб. Там узнали о гибели командира Бахтина. Другие отряды также понесли серьёзные потери и отступили с обороняемых рубежей. В штабе их встретил дядя Василий тем же вопросом, что и Роман:

– Это всё, что осталось от вашего отряда?

Швейцов рассказал ему о ходе боя и причине их отступления, не забыв похвалить его племянника. Комиссар согласился, что в сложившейся обстановке другого выбора у командира не было, и остался недоволен только расстрелом пленного.

– Зря расстреляли языка, может, мы заставили бы его стать разговорчивее.

Вскоре на замену разгромленных частей Зомберга пришёл Первый горный полк, полностью укомплектованный бывалыми фронтовиками, а алапаевцев и других добровольцев через Верхний Уфалей[14 - Верхний Уфалей – город, расположенный на севере Челябинской области, в 178 км от Челябинска.] отправили в родные города на переформирование и отдых. Комиссара Федорахина вызвали в Екатеринбург, и Роман снова распрощался с дядей.

Глава 7

Великие князья: трагедия в Алапаевске

В середине июля, когда войска сибирского правительства были на подступах к Тюмени, а Чешский корпус под командованием Сергея Николаевича Войцеховского подходил к Екатеринбургу, в Алапаевске неожиданно для местного большевистского руководства появился высокий гость. Появился инкогнито. Сразу с вокзала, никуда не заходя, он направился в ЧК, к председателю грозной организации и потребовал немедленно собрать совет общественной безопасности. И первый взял слово:

– … значит, в момент когда наши войска доблестно отстаивают завоевание революции, а контра повсеместно поднимает голову, ваши великие гости, – так, кажется, вы их величаете – оплот всей контрреволюции не только на Урале, а во всей стране, чувствуют себя комфортно и для всей белой сволочи служат знаменем в войне с нами! Нехорошо. Оппортунизмом пахнет у вас, товарищи! По решению партии, в связи с надвигающейся опасностью вы должны ликвидировать этот оплот гидры, и немедленно!

Товарищ Зофаров не говорил, а кричал, переходя на режущие слух истеричные ноты.

– Расстрелять?! – спросил Говырин.

– Стереть с лица земли, чтоб ничего от этой фамилии не осталось! – рявкнул высокий гость и уже спокойным голосом тихо добавил:

– Одновременно в Екатеринбурге принято решение ликвидировать Николая Романова с семьёй.

– Без суда и следствия, что ли? Даже нас в 1905-м судили за бунт, – тихо буркнул Соловьёв.

– Есть ли приказ Ленина? – спросил Говырин.

Побледневший военный комиссар города тихо проговорил:

– А, может, не выполнять этот приказ?

Приехавший заместитель Екатеринбургского совдепа, взвизгнув, снова сорвался на крик:

– О ваших загулах, позорящих имя коммуниста, товарищ Соловьёв, знает всё руководство партии! Мы перестанем закрывать на это глаза, и вы вылетите в два счёта из наших рядов и потеряете ваше тёплое местечко! А вы, Говырин, в условиях приближающейся войны и возможного мятежа в вашем городе убережёте Князей?! Ну, а вы, Павлов, сумеете разбить белогвардейцев под Алапаевском? Что-то я в этом сомневаюсь. Так у нас с вами дело не пойдёт! Данной мне властью свыше я приказываю в трёхдневный срок решить этот вопрос!

И, поднявшись, направился к двери, давая понять, что разговор окончен. Напоследок председатель городского совета крикнул:

– Мы что… мы готовы. Если партия сказала, мы всё сделаем.

За уходящим Зофаровым молча стали расходиться и алапаевские комиссары, причём лица их выражали совершенно разные, порой противоположные друг другу эмоции. Первым вышел насупленный Соловьёв, который за воротами чрезвычайки зло выругался:

– Пошли к чёрту! Пусть ищут кого-то другого, кто будет это исполнять…