– А тебе что за дело? – недружелюбно ответил Федорахин.
– Привет! Давно демобилизовался? – не дав своему ехидному товарищу ответить на вопрос Романа, в диалог влез Федотов.
– Как наш учебный полк распустили, так и домой уехал.
– Так ты и до фронта не доехал?
– Нет. А я, знаешь, в мясорубку как-то и не рвался! – бросил молодой крестьянин.
– А я даже ранение получил, и в Оренбургской школе прапорщиков поучился! – самодовольно хмыкнул Виктор и пояснил своему приятелю о Романе:
– Мы вместе призывались, бузу в Тагиле устроили, он кость городовому на станции под ноги кинул! – и уже обращаясь к Федорахину, посерьезнел:
– Дело к тебе у нас имеется, от союза молодёжи. Слышал о таком?
– Слышал. Болтовнёй занимаются.
– Новую жизнь строить будем без богатых и без бедных, а ты говоришь болтовнёй! – парировал всё тот же неугомонный приятель Федотова.
– А куда же те и другие денутся? – усмехнулся Роман.
– Ладно, об этом потом, а сейчас о деле, – помолчав, ушел от ответа парень и продолжил:
– На кулака ты не тянешь, но и на бедняка не похож. Виктор говорит, ты – свой, лихой, бедовый парняга. Нам нужен представитель в сёлах и деревнях. От партии левых эсеров и большевиков в вашей округе работают наши старшие товарищи Подкорытов и Швецов. Но нужен представитель для объединения трудовой молодёжи. В дальнейшем, возможно, понадобится нам и военная сила. С оружием обращаться умеешь, так что вступай для начала в красную гвардию, а затем и в союз молодёжи!
– Да ну вас! – отмахнулся Роман. – Мне сеять пора, работы невпроворот, да и свои там у нас в деревне союзы.
– Эх ты! Революция дала тебе свободу, от отправки на фронт спасла, а ты её защищать не хочешь… – с сожалением сказал парень-агитатор и добавил:
– Если всё же надумаешь, то приходи в дом купца Меньшенина и спрашивай меня, Алексея Серебрякова, или Виктора.
В это время оттеснённый толпой отец протолкался к Роману и коротко бросил сыну:
– Пошли! Князья князьями, а у нас дела дома ждут.
Дома Федорахиных ждала неожиданная новость. Двенадцатилетняя сестра Романа Лидка протянула приехавшим письмо от дяди, вот уже полгода не сообщавшего о себе никаких вестей. Дядя Василий приходился младшим братом Михаилу Федорахину, отцу Романа. В детстве за прилежную учёбу в сельской школе и тягу к грамоте на собранные родственниками деньги Василий был отправлен на учёбу в город, где получил образование и работал в конторе завода Яковлевых счетоводом. В 1905 году за участие в антиправительственной деятельности был арестован и выслан из города с запрещением там проживать. Разговоры об этом в семье Федорахиных строго пресекались. А с возвращением Василия в село дела у Федорахиных пошли на лад, так как работать дядя умел. Михаил всё же не собирался держать у себя брата в работниках, хотел женить его и отделить, но грянувшая война разрушила его планы построить крепкое хозяйство. А Василия сразу же мобилизовали. В течение трёх лет изредка приходили письма с фронта. Но после октября семнадцатого связь прервалась.
Федорахины видели, как возвращаются с фронта другие солдаты, и не теряли надежды, что вернётся Василий, и с ним прежний достаток, тем более, что с повзрослевшим Романом работников стало больше. Михаил повертел конверт, вскрыл и попытался читать по слогам, но потом передал сыну. Федорахин-младший взял письмо, и стал читать вслух, так как был единственным грамотным в семье, не считая сестры. Это была заслуга дяди: в своё время Василий настоял, чтобы племянник тоже постиг кое-какие азы грамоты, и Роман окончил земское училище в селе Монастырском.
Итак, Василий писал, что являясь председателем комитета солдатских депутатов своей роты, принял участие в революции в Петрограде и после штурма Зимнего устанавливал советскую власть в Москве. Писал, что был ранен и вот теперь будет неподалеку от родных мест уполномоченным комиссаром, даже, может быть, заедет в гости. Мать Романа Мария Тимофеевна вопросительно взглянула на мужа. Михаил недовольно проворчал:
– Вечно Васька лезет туда, куда не надо, вместо того чтобы делом заниматься! Прав был покойный дед: незачем мужику грамота…
И, махнув рукой, ни на кого больше не глядя, сел за стол.
Глава 3
Последний мирный день
После обеда Мария Тимофеевна обратилась к отцу семейства:
– Митька приходил, просил у них плуг осмотреть.
Митька был сыном зажиточного и известного в округе мужика Прокопа Ивановича Бучинина.
– Роман пойдёт, посмотрит, – бросил Михаил. – День вон какой хороший выдался, пора пахать начинать. Я, пожалуй, начну, а Ромка может и без меня исправить, что не так.
Все знали, что Федорахины в округе слыли хорошими мастерами по слесарному делу, к которому Рому приучил все тот же дядя Василий.
Роман обрадованно крикнул:
– Сделаю, тятя!
Была у него на то волнующая душу и сердце причина. Васса, дочь Прокопа. Взяв инструменты, Роман быстрым шагом направился к воротам.
– Долго не задерживайся, жду на поле. Пахать будем до темноты и заночуем там же, чтобы с утра продолжить! – крикнул вдогонку отец.
Васса Бучинина унаследовала коренные черты местных красавиц. Чтобы представить этот типаж, надо знать историю этого края, где первые крестьянские поселения появились еще в XVII веке. Переселенцы приходили сюда по своей доброй воле либо бежали от крепостного права из Центральной России. В поймах рек Реж и Нейва они обнаружили плодородные земли, обширные луга для пастбищ и миролюбивых местных жителей – вогулов. Впоследствии многие из пришлых крестьян породнились с аборигенами. Потомки от смешанных браков унаследовали широкие скулы, смуглую кожу и темный цвет волос. Такова была и Васса: статная, темноволосая, со смуглой кожей, она выделялась среди своих сверстниц. А от предков, переселенцев из южной России, ей достались большие чёрные глаза. Не обидел её Бог и умом. Прокоп отдавал её на учёбу в городскую женскую гимназию, где дочь проучилась несколько классов. Но, узнав о непристойном поведении некоторых гимназисток, Бучинин забрал Вассу из города.
– Хватит ей и этой учёности, чтобы местных в земском училище обучать писать и читать! Тоже при деле будет.
А о прежней родине переселенцев напоминали названия сел и деревень: Саратовка, Тамбовка, Ярославль и Кострома. Многих в настоящее время уже и не существует.
Привольно жилось здесь значительной части крестьянского населения. Во второй половине XVII века сюда совершили опустошительный набег азиаты-степняки, практически уничтожив крестьянские поселения и угнав с собой большой полон. Но не могла благодатная земля снова не возродиться. Дорого было центральной власти держать здесь свою военную силу, когда на западных и южных её окраинах велись тяжёлые затяжные войны. А посему было учреждено вместе с Исетским казачеством и беломестное казачество. То есть людей, записывающихся в стражники, сажали на землю, давая им льготы от всех податей, но за это они несли тягло как по охранно-полицейской, так и по военной службе. Такими и были Федорахины, Крюковы, Бучинины и другие местные семьи, причём многие приходились друг другу родственниками в каком-либо колене. Впрочем, через полтора столетия, когда образовались на юге Урала и Сибири хорошо укреплённые казачьи линии, то есть в определённом смысле границы, и были присоединены к России Хива, Бухара, Дальневосточная республика, неспокойные Азиатские ханства, – нужда в местной военной силе потеряла смысл, и наши казаки превратились в простых крестьян. У местного населения сложился особый уклад жизни, появились своя культура, свои традиции. Выращенный и собранный урожай, мясо, молоко и другие сельхозпродукты селяне возили для продажи на уральские заводы и постоянно принимали участие в Ирбитских ярмарках. А когда начинались войны, мужики, как правило, бросали свое хозяйство, помня всё же своё какое-никакое воинское происхождение, и шли защищать матушку Русь.
И этот привычный, созидательный ход жизни разрушила грянувшая революция.
… Дом Бучининых стоял на высоком берегу Нейвы. Добротный пятистенок был окружён высоким плетнём. Подойдя к дому, Роман перевёл дух, встряхнулся и позвонил в колокольчик. Ворота открыл сам Прокоп. Поздоровавшись, хозяин провёл гостя в дом. Федорахина удивила праздно разодетая толпа гостей из богачей окрестных сёл. За столом сидели Клим Савотин, Иван Тюсов с сыном Гошкой и с его крестным Егором Куликовым и Митька, сын Прокопа, который когда-то был приятелем Романа. До мобилизации они вместе куролесили на игрищах, участвовали в стычках с парнями из других деревень, так как оба отличались незаурядным мастерством в этом деле. Если все Федорахины слыли в округе первыми борцами, а Роман играючи бросал гири через двухметровый забор и выигрывал поединки в борьбе на поясах, то Митька был первым в кулачном бою. Но вот с приходом новой власти их интересы и жизнь сильно разошлись. Вообще все в деревне: и кумовья, и друзья, и даже родственники, – с приходом новой власти разделились между собой невидимой межой и косо посматривали друг на друга. Одних обложили налогом и грабили продотряды, другие злорадствовали, третьи пахали, но, не являясь крепкими хозяевами-кулаками, обирались поменьше, озлобляя этим своих односельчан. Федорахиных ненавидели вдвойне за Василия, помня о его участии в делах против старой спокойной власти, а пришедшие фронтовики, встречавшие Федорахина на фронте как большевистского агитатора, наперебой рассказывали об этом. Кто знает, каково бы пришлось Федорахиным, если бы не владели они таким нужным для всех ремеслом – слесарничеством.
Прокоп провёл Романа прямо в горницу.
– А у нас праздник сегодня! Вассу просватываю. Вот, за Георгия! – и он, указав на Гошку, налил замершему на месте от неожиданности гостю полный стакан самогона.
– Выпьешь?
Сославшись на работу, которую пришёл делать, Роман отказался, но спросил:
– А почему весной решили?
Свадьбы в сёлах игрались осенью, после уборки урожая…
– А кто знает, что будет этой осенью, – помолчав, ответил хозяин.
Тем временем гости, разговаривавшие о чём-то своём, обратили внимание на вошедших.
– Вот вы из города приехали. Много с вас там большевики взяли за проданный хлебушко? – спросил Клим Савотин из села Невьянского[9 - Невьянское – старинное село в Свердловской области, расположенное в 35 км на северо-восток от центра округа г. Алапаевска, на правом берегу р. Нейвы.].
– Ничего на этот раз, им не до нас – князей охраняют.