– Ну уж поверь – я знаю, что говорю.
– А что, у тебя и студия есть?
– Не у меня, а у моего знакомого. Правда, это на другом конце Москвы, но я договорюсь. Если тебе ехать не в лом.
– Где?
– В Алтуфьево.
– А с каких шишей у него студия? Он что, крутой фотограф?
– Никакой не крутой, просто работает в фотографии – на паспорта, пропуска всякие. Но оборудование для художественной съёмки у них есть. Сейчас, сама знаешь, народ почти перестал сниматься, если только на документы… Их могут скоро вообще закрыть – прибыли не приносят. А пока полное самоуправление. Короче, у него свои ключи есть. Если я на вечер попрошу, он даст.
– А-а, вот как…
– Если честно, я портретной съёмкой никогда не занимался, но раз есть возможность – попробуем. С освещением поиграем, с тенюшками… Но это далеко, вот беда.
– Да ладно, фигня. Договаривайся.
Договориться и попасть в студию удалось через пару дней. Открыв входную дверь, Лёха долго шарил в темноте, ища выключатель, и, так и не найдя, щёлкнул зажигалкой. Когда помещение, в котором принимали клиентов и выдавали заказы, залило светом, он запер дверь изнутри и жестом пригласил Алинку в глубь.
Если фотографироваться в ателье на белом фоне было для неё обычным делом, то оказаться внутри оборудованной студии, да ещё и с подиумом, стало настоящим волшебством. Алинку поразило обилие осветительных ламп, крупных фотокамер, всяческих зонтов, отражателей и треног.
– Это во всех салонах так? – удивлённо спросила она.
– Во всех или не во всех – не знаю, но тут одно старьё, – заявил Лёха, пренебрежительно оглядывая аппаратуру. – Думаю, из камер они используют одну, может, две, а вся эта светотехника – она сейчас на хрен никому не нужна: время другое. Мир на цифру переходит. И, взглянув на часы, по-деловому добавил: – Давай прикинем, что тут можно соорудить.
На тайных визитёров никто не давил – сотрудники в салоне ожидались только с утра, – однако оба они понимали, что после сеанса предстоит ещё неблизкий путь домой. Вот почему с постановкой света Лёха особо не усердствовал – сделал всё быстро и по минимуму. Оглядев антураж, Алинка спросила:
– А на чём мы сидеть будем?
– Я не подумал об этом, – почесал затылок Лёха. И, посмотрев по сторонам, торжествующе ткнул пальцем куда-то в угол. – О! Вот что надо!
Перехватив его взгляд, Алинка заметила небольшой топчан, обитый рассохшейся кожей, – скорее даже не топчан, а банкетку, похожую на школьную, только на массивных деревянных ножках.
– Вот на этой хреновине мы с тобой и усядемся, – продолжил Лёха. – Поможешь подтащить?
– Конечно.
Когда всё было готово и авторежим выставлен, Лёха подсел к Алинке и спросил:
– Как сниматься будем? В обнимку или чтоб никто ни о чём не догадался?
– Хм-м… Да мне всё равно, в общем. Можно пару вариантов – один «чтоб никто не догадался», а другой с «клубничкой». Ну, сам понимаешь.
– «Клубничка» разная бывает… Начнем с «не догадался». Выпрямись, руки на колени и смотри в объектив. Я тоже без вольностей.
Алинка деланно подчинилась. После десятка щелчков с дистанции Лёха встал, снял камеру со штатива и вместе с ней вернулся на банкетку.
– Зацени, что получилось.
– М-м… Все варианты клёвые, – прокомментировала она. – Вот только на этом я не очень… глаза полузакрытые.
Лёха тут же удалил забракованный снимок.
– Остальные устраивают?
– Ну да. Печатать будешь?
– А как же!
– Тогда для меня парочку-троечку любых – на твоё усмотрение. Когда сделаешь?
– Ну… завтра, может. Переходим к «клубничке»?
– Давай! – Алинка оживилась. – А как ты её себе видишь?
– Легко сказать, если б я знал…
Лёха встал, установил камеру на штатив, настроил и опять сел.
– Во-первых, мы обнимаемся.
Алинка с готовностью положила руку ему на шею и небрежно свесила кисть с плеча. Лёха ответил тем же.
– Дальше? – спросила она.
– Во-вторых, целуемся, наверное.
– Хм, это слишком просто…
– Ну, давай попробуем, как получится, а там видно будет.
– Ладно, включай свою камеру…
Лёха включил, их губы сомкнулись. И тут то ли аура студии подействовала, то ли осознание полной изоляции, то ли всё вместе, но их поцелуй вышел долгим и упоительным. Камера на автомате щёлкала и щёлкала, а они никак не могли оторваться друг от друга. Оба не поняли почему, да и не задумывались даже, но начали судорожно раздеваться – и вот оно, проникновение, первое в Алинкиной жизни. Позже, показывая сестре фотки и комментируя случившееся, Алинка призналась, что это было какое-то помутнение рассудка.
– А как он отреагировал на кровь? – спросила Машка.
– Да никак… А что, тут скрытый смысл есть?
– Нет, но… некоторые мужики не переносят вида крови.
– А он её и не видел: я её по ногам размазала.
– Ну, а на члене она ведь осталась? Что он сказал?
– Осталась. А я просто наврала: ой, типа, месячные начинаются – вот и всё.