Такая информация Галенгюндеру и Отто радости не приносила, командир охранной дивизии требовал решительных действий и наказания за убийство его офицера. Отто, как участник совещания у командира дивизии, мягко намекал, что нападение произошло в районе ответственности другой комендатуры, да и сил у них совсем мало, а надежды на местную полицию иллюзорные. Командир дивизии пообещал выделить специальную роту для борьбы с партизанами, только за саму операцию будет отвечать комендант. Руководить операцией было поручено начальнику жандармерии, в его распоряжение помимо роты охранной дивизии выделялось по взводу местной полиции из Заречья и Высокого. Сил набиралось немало, хотя командир роты был недоволен отсутствием разведывательных данных о месте дислокации бандитов. Об этом он доложил командиру своего батальона, и тот попросил выделить для разведки самолет, который сделал облет, но ничего существенного не обнаружил, хотя из полученных данных можно было предположить, где находятся базы партизан: недалеко от села Дубровица и между Калиновкой и Новоселками. Здесь и решено было сосредоточить основные усилия по поиску и уничтожению бандитов.
Накануне операции пришло сообщение о нападении на немецкую колонну в соседнем гауляйтерстве, имелись убитые и раненые, и возникло предположение, что к этому могут быть причастны те же бандиты, что убили офицера охранной дивизии. Операцию отложили на несколько дней, до выяснения обстоятельств, а обеспокоенный командир дивизии требовал действий.
Ивану Захаровичу о начале операции немцев стало известно сразу по прибытии в Заречье роты специального батальона. Были предупреждены связные в деревнях и командование партизанского отряда, с которым налаживалась связь для совместных действий. Отправил он полученные сведения и в Калиновку, а свой отряд решил увести на дальнюю базу в соседний район.
Весть из Калиновки, от Ивана Захаровича, Ваня принес на следующий день по прибытии в лагерь после удачного боя. Записка была короткой, но сведения в ней содержались важные: «Силами до роты немцев и полицаев из Заречья и Высокого против нас начинается операция. Не исключается ее проведение и против вас…» Лукин перечитал ее несколько раз, и перед ним начал вырисовываться план немцев: «Хотят, наступая на Калиновку и со стороны Новоселок, нас зажать, а затем окружить и уничтожить». Невеселая получалась картина, медлить было нельзя, но и паниковать тоже. Он вызвал к себе Степана и Устименко.
В лагере уже ощущалось беспокойство. Степан вошел в землянку озабоченный, на вопросы о выборе места для переезда семейного лагеря отвечал уклончиво. Его жизнь в лагере после переезда сюда Арины и Алеси вернулась в прежнюю колею, почти как в довоенное время; забылись Кирики, походы по лесу к Варваре. Конечно, заботы и дела здесь совсем другие, да обвыкся он с ними, они казались уже обычными и даже приносили радость. Смену места лагеря он воспринял с большой тревогой и опаской, сразу вспомнился Василий, для которого он был заклятым врагом, – тот при первой возможности кинется искать и, как хитрый лис, найдет эти места. Это и беспокоило Степана, свои опасения он хотел высказать Лукину. С таким настроением он зашел в землянку и начал разговор издалека, а тот, пристально посмотрев на него, резко спросил:
– А если завтра сюда будут прорываться со стороны Калиновки или Новоселок немцы и полицаи, что будем делать с женщинами и детьми, Степан?
Тот, встретив жесткий взгляд командира и сохраняя спокойствие, произнес:
– Если завтра сюда будут двигаться немцы, тогда сегодня в ночь надо уходить всем, иначе местный новоселковский полицай приведет их сюда. Он догадывается, где мы находимся, ему нужна только сила. Не пройдет и пяти часов, как они будут здесь, прижмут к болоту и перестреляют, как куропаток.
Такого ответа Лукин не ожидал, он даже сник – рушились его задумки, а Степан продолжал высказывать свои простые мысли:
– Бой принимать возле Калиновки невыгодно. Если у них будет сила, загонят в болото, так что лучше уходить всем в эту ночь. Места, где я был, тоже у болота, но с той стороны; путь туда неблизкий, но за ночь можно управиться, – и замолчал, не отводя глаз от командира, который нервно прохаживался у стола.
Высказанные Степаном предположения заставили Лукина по-другому посмотреть на складывающуюся обстановку: она ему представилась не такой трагичной и безысходной, – и он тут же стал расспрашивать, по каким местам может вести этот полицай сюда немцев. Степан попытался подробно описать эти места, но для человека, который их не знал, картина получалась совсем непонятной. Было ясно одно: бессмысленно строить планы дать там бой, а семейный лагерь надо снимать сегодня.
– Спасибо тебе, Степан, за твою мудрую подсказку. Тогда без паники начинайте готовиться к походу, команду на отправку получите у начальника штаба – он как раз сюда заходит.
Лукин кратко изложил Устименко разговор со Степаном и показал полученную записку. Тот, перечитав написанное, сразу уловил нависшую над полком опасность. Мысленно перед ним возникла линия окопов, где они сдерживают напор немцев, только линия окопов получалась совсем короткой: неполный взвод должен был противостоять почти двум ротам противника. Исход такого боя был ясен, нужно было предпринимать что-то другое.
Устименко несколько успокоился. За год, проведенный рядом с Лукиным, нередко вступая с ним в перепалки и споры, порой доходящие до взаимных оскорблений, он сделал для себя очень важный вывод: этот человек отвечает за все, и у него могут быть совершенно другие взгляды и понимание той или иной ситуации. Вот и сейчас чувствовалось, что у командира уже есть свои задумки.
Лукин попросил Степана еще раз доложить свои предложения, хотя он уже укрепился в своем решении и надеялся, что Устименко без споров поддержит его. Когда начальник штаба начал уточнять, как проехать к тем местам, где можно навязать бой, заулыбался – вопрос был решен.
Со Степаном отправлялось все женское и детское население лагеря, в помощь ему выделялся Артем. Телега с детьми, уложенным на нее скарбом и припасами еды, с привязанной к дробинам коровой в сопровождении Лукина, Алеси и Вани начала движение, когда солнце опустилось за верхушки темного леса. Коня под уздцы вел Змитрок, его винтовку дед спрятал на телеге, и это портило ему настроение. Сам Степан с начальником штаба шли в нескольких шагах впереди.
Расставание с семейными было коротким, напутствие на дорогу им дал Грушевский. Он каждому, улыбаясь, одобрительно пожимал руку, желал счастливого пути и скорейшего возвращения. Одна Алеся что-то отвечала ему, радостно улыбаясь. «Как-то буднично это у нее получается и не к месту», – подумал Лукин и дал команду трогаться.
Возле поляны урочища Забежки они были, когда уже начало смеркаться. Перед ними открылась длинная поляна, которую пересекала едва заметная, заросшая дорожка. Корова Степана рвалась к траве, неспокойно мотал головой конь; Змитрок отпустил уздцы – и он начал щипать траву. Наступила пора расцвета лета, и она завораживала молча взирающих на эту красоту людей. Но Степан думал совсем о другом, он вдруг стал ощущать самые незаметные шорохи и звуки леса, а с ними вернулась тревога, которая шла от дороги, что вела из Новоселок, до которых было версты три. Вот сюда он будет вести своих, мимо поляны они не пройдут, дальше ольшаник.
– Вот здесь они и будут идти, за нами начинается болото… Здесь они будут идти, – еще раз повторил Степан.
Лукин стоял молча и оценивал позицию для боя, а Устименко расспрашивал о местности, дороге, болоте и получал краткие ответы.
– Мы дальше огибаем ольшаник и идем вдоль болота по лесной дороге, которая ведет в небольшую деревню, поменьше Калиновки. Заходить туда не будем, а остановимся на хуторе, где осталась одна хатка, – место там темное, мало кто про него знает – и будем ждать там от вас вестей. Вам лучше уходить в направлении Лотошино, дорога уже известная. Там недалеко на болоте есть остров, сосны на нем растут могучие, но дорогу туда знают местные; если заставит нужда – найдете ее. Мы пошли, топать нам еще долго.
Степан подошел к коню, поправил чересседельник, и пошел впереди. Змитрок и Алеся повели коня под уздцы, позади шли Фрося и Артем. Грустными и жалкими казались уходящие в ночь люди.
– Да, здесь и будем давать бой, – сухо произнес Лукин.
С тяжелыми думами шел позади командиров Ваня: «А как же Калиновка? Как же Марийка? Туда же придут немцы, а мы что, будем защищать Новоселки?» Не укладывались такие действия в его голове, но что поделать, он красноармеец. Вот уже целый год они находятся здесь; может, здесь, в лесах, опаснее, чем в окопах на фронте. Командир полка майор Лукин – он хороший командир, и его надо слушаться.
2
Операция по зачистке района от бандитов, начавшаяся со стороны Заречья, развивалась успешно, хотя ощутимых результатов не приносила: было расстреляно несколько пособников партизан и сожжены их дома, произошло боевое столкновение с несколькими бандитами, но они быстро рассеялись, было найдено и взорвано место их обитания. При прочесывании леса были встречены гражданские, но, по заверению старосты, бандитами они не являлись. Такие не очень утешительные донесения получал Галенгюндер от начальника жандармерии в течение уже трех дней; начиналась новая фаза, которая должна была, по его мнению, принести более ощутимые успехи.
Под вечер в Новоселки въезжала колонна машин и мотоциклов жандармерии, прибыли в основном полицаи и несколько немцев с рацией. Суетился Панас, пытаясь показывать, куда ставить машины и мотоциклы, его никто не слушал, и он, притихнув, стоял у крыльца, ожидая команды, а увидев Кузьму с важным немецким офицером из жандармерии, заулыбался, приглашая их в свой штаб.
Воодушевился Василий: вот это сила, наконец-то с этими военными и со Степаном будет покончено. Он уже знал в общих чертах, что сюда должен прибыть почти целый полк немцев, что они с местной полицией будут наводить здесь порядок и заставят местных уважать немецкую власть.
Кузьма на совещание с немецким офицером, кроме Панаса и командиров взводов, пригласил Василия – как человека, знающего здешние места и проживающих в деревне людей. Слушая Кузьму и краткую постановку задачи офицером, Василий понял, что пришел его час отличиться перед немецкой властью и показать местным, кто здесь хозяин. Он уже опять представлял себя начальником полиции в Новоселках, оставалось одно – дать ему слово, и он расскажет, где искать бандитов и кого бы надо арестовать из местных.
Кузьма видел, что Василий рвется высказаться, и догадывался, о чем он будет говорить. Так и получилось: слова у Василия выскакивали быстрее мыслей, из-за этого изложение придуманного им плана получалось непоследовательным и сумбурным. Переводчик сглаживал его многословие, и офицер уловил в предложении этого старательного полицейского важную информацию: он готов провести солдат незаметно к базе бандитов, останется только их уничтожить, а чтобы они не ушли, как рыба из бредня, просил выделить под его начало с десяток полицейских. Немец долго пытался понять, что такое бредень, а потом рассмеялся. Сиял и Василий. Ему накануне снился сон из детства. Они с Алексеем ловят бреднем рыбу в заросшем камышом озере, на берегу стоит дед Варивон и кричит: «Растягивай, растягивай бредень, захватывай ближе к берегу, а то рыба уйдет», – руками смешно машет, показывая, как возле берега захватывать. Тот сон и всплыл в его докладе немцу, и, как оказалось, к месту.
Заволновались Новоселки, проявляли волнение и здешние полицаи – их напугал приезд немцев из жандармерии: те сразу, если обнаружатся партизаны, да еще, не дай Бог, завяжется бой и будут погибшие, тут же вызовут подкрепление из охранной дивизии, а те не щадят никого – спалят всю деревню. С опаской ожидали люди нового дня. Утро как утро, светило солнышко, пели на разные лады свои незамысловатые песенки птицы, только одна кукушка портила Василию настроение: прокукует два-три раза – и замолчит, не хочет прибавлять ему годов жизни, а он наудачу и задал такой вопрос, как услышал ее пение. Опять спросил, а та «ку-ку» – и замолчала. А тут еще и мать донимает обидными словами:
– Куда ты собираешься? Ты же раненый, у тебя же нога исправно не работает. Можешь же отказаться от такой службы, да и мне людям в глаза смотреть, думаешь, легко? – и заплакала.
– Еще посмотрим, чья возьмет, плясать перед тобой будут, завистники, – со злом отвечал сын, уже готовый выходить со двора.
– Не надо мне никаких плясок, мирно хочу жить с людьми, как и раньше жили. А это разве жизнь – страх один, – неслись материны слова вслед Василию.
Ему в подчинение было выделено семь незнакомых полицаев, их задача была обнаружить бандитов, не дать им разбежаться и вызвать подкрепление. Остальные километрах в трех выстраивались цепью и двигались в направлении, которое подсказывал Василий, и оно совпадало с планом операции. Немцы на мотоциклах следовали за цепью, в любой момент готовые, если позволяла местность, оказать помощь. По прикидкам Василия, сеть получалась жидкой: «Так вся рыба может ускользнуть – и не заметишь. Вот я им покажу, что может Василий, а Степан в ногах валяться будет, просить живым оставить. И ведьма эта завоет у меня». Обуреваемый такими мыслями, он со своей командой вошел в лес. Он приказал идти шаг в шаг; если слышал позади звук треснувшей ветки, останавливался и испепеляющим взглядом доводил виновника до дрожи в теле.
Василий уже нарисовал перед собой ту дорогу, по которой они будут двигаться, а сейчас забирал еще левее. Опять вспомнился сон и вечно ворчливый и недовольный дед Варивон. «К берегу загребай», – вертелись в голове его слова, и Василий заворачивал к Забежкам, за которыми сразу начиналось болото. «А если туда полезут, там и сгниют», – утешал он себя. От Забежек там по прямой еще километра три, перебраться через ольшаник – и должно быть их логово. Попрятались, как волки, да идут на них охотники, а не рыбаки. Впереди показался просвет поляны, там Василий решил взять ближе к болоту; незаметно двигалась его команда – так ему казалось.
Федор и Петька Чиж полицаев обнаружили случайно, их Лукин, еще только взошло солнце, отправил в разведку и приказал в сторону деревни в лес не углубляться, держаться правее от дороги. Замаскировавшись в березняке, они присели передохнуть, вдруг среди мелодичного распева птиц послышалось односложное пение: «Дуби-и-ински, дуби-и-ински». Федор заулыбался, он узнал в пении знакомую мелодию дикого голубя. Пение так же внезапно прекратилось, и птица взлетела с соседнего дерева; в этот момент он заметил, как что-то мелькнуло среди стволов сосен. Толкнув Петьку локтем под бок и приставив палец к губам, кивком головы показал, куда надо смотреть. Шло несколько вооруженных человек – в просветах они насчитали шесть фигур. Сомнений не осталось: это разведка, и держат они путь в сторону, где расположился полк. Надо было спешно предупредить Лукина. Федор неплохо ориентировался в лесу, они взяли правее, спустились за невысокий сосновый бор и, пригибаясь, побежали.
Лукин, слушая Степана, для себя решил, что засаду нужно постараться устроить так, чтобы оказаться в тылу возможного противника. Таким местом оказалась небольшая возвышенность, которая поросла кустарником и окаймляла со стороны бора поляну. Каждому были уже определены боевые позиции, и люди находились в томительном ожидании; всем хотелось подвигаться, поговорить с соседом, поделиться своими думами и унять подступающую тревогу и страхи, а приказ командира полка требовал тишины и отсутствия всякого шевеления. Федор появился неожиданно, он нашел Лукина там, где они расстались. Доклад его был короткий и скоро разнесся по цепочке одним словом: «Приготовиться».
У кромки поляны Василий остановился. Бредень был растянут, можно забирать ближе к берегу. Возникло чувство беспокойства, которое шло со стороны болота. «Гнилое место, – пронеслась у него мысль, – а поляна красивая». Он не раз в своей жизни выходил на эту поляну и любовался ее красотой; здесь сразу легче дышалось, от открывающегося простора возникал необъяснимый восторг, хотелось бежать вдаль и прыгать. На этот раз восторга не было. «Посмотрим еще, чья возьмет», – отвечал он про себя на слова матери, которые сопровождали его почти всю дорогу. Постояв еще и ничего не обнаружив, он махнул рукой, призывая следовать за ним.
Шли по самому краю поляны, вдруг уже почти у болота Василий заметил следы, оставленные телегой и людьми. Он присел у толстой разлапистой сосны, держа винтовку наизготовку, присели и остальные. Позади раздались выстрелы, и Василий залег у корневища, не понимая, что происходит. Он видел полицая из его команды, который бежал, словно заяц, то приседая и падая, то мечась из стороны в сторону по открытой местности поляны. Пуля настигла, когда он готовился к очередному броску. Тут же недалеко послышались команды и топот, цепь спешила поучаствовать в расправе над бандитами. Выскочивший на поляну полицай упал и завертелся на месте, Василий ужом пополз к нему, поднялась стрельба.
Медлить было опасно, и Лукин дал команду быстро уходить.
Офицер жандармерии, получив известие о столкновении с бандитами и гибели нескольких полицейских, тут же доложил руководству об окружении партизан, которые рассеялись по лесу, и просил подкрепления для прочесывания леса и их ликвидации. Рота охранной дивизии была срочно снята с безуспешных поисков в окрестностях Заречья и направлена в Калиновку, где, как выяснилось, могут находиться бандиты.
3
Пророческими оказались слова, сказанные бабой Верой в начале весны; они в тревогах и заботах о хлебе насущном забылись калиновчанами.
Со стороны смолокурни в Калиновку въезжала колонна грузовиков. Несколько из них остановились, не доезжая до крайних хат, оттуда начали спрыгивать немцы и окружать деревню, а остальные машины, поднимая пыль и заполняя улицу дымом, проехали дальше, в сторону Новоселок.
Первой немцев заметила Зося, сестра расстрелянной зимой вместе с мужем Анюты. Затаила она обиду на Наума, хотя и дальнего, но все же родственника, и при встрече с председателем колхоза Иваном Захаровичем предложила ему свою помощь. С опаской отнесся он тогда к такому желанию Зоси, пообещав прислать к ней своего человека, и указал на Сергея Мытника, который был рядом.
Встреча их произошла уже весной, и тогда ей было поручено все, что станет известно о немцах или полицаях, незаметно доносить Марийке, дочери Насти. Во время посевной, когда в деревне находились военные, услышала она разговор Гавриша и Прокопа о Марийке: мол, допрыгается она, пусть только здесь немцы появятся, будет ей крышка – и военные не помогут. Об этом она сказала тихо Насте, та поблагодарила и даже всплакнула. Сейчас, увидев немцев и вспомнив тот разговор, Зося, не думая долго, быстро побежала к Настиному двору, а по деревне уже раздавался тревожный крик: «Не-е-емцы, не-е-емцы!»
Растерянную Настю она встретила на улице и голосом, полным тревоги, прокричала:
– Скажи, пусть Марийка убегает, заберут ее немцы, я точно знаю – заберут! – повернулась и тут же бросилась назад.
Марийка была в хате и уже слышала крики и гул машин, а увидев мать, кинулась к ней, пытаясь ее обнять. Та, отстранившись, закричала: