Варварские строки

Деревья, дома, люди – всё мелькало перед глазами диким калейдоскопом. Старуха хохотала, и её развевающиеся волосы били его по щекам. Старая Сука казалась помолодевшей: глаза её сузились, лицо вытянулось и распрямилось, на нём почти не осталось морщин. Она вся дышала азартом.

Пятая глава

Екатерина Макаровна разливала по чашкам чай. К чаю шли ватрушки. Александр Львович с супругой сидели по левую от неё сторону, напротив Володи. Тот всё время морщился и пытался что-то поправить под собой.

– Неудобно? – спросила его Елена.

– Нормально, – отозвался он, не переставая морщится.

– Что такое, Володь? – тут же повернулась мать.

– Да режет что-то… – объяснил он.

Екатерина Макаровна поставила чайник на стол и нагнулась над сыном.

– Мам, помочь? – приподнялась Елена.

– Сиди, сиди, я сама, – не поворачивая головы, отозвалась она.

Лена отвернулась. Долго и многозначительно посмотрела на мужа. Тот пожал плечами.

Яблочный сад утопал в цвету. Стол поставили прямо посередине, в центре его водрузили самовар. Душистый аромат разливался в воздухе.

– Ну как дела у вас? – спросила Елена. – А то вы всё молчите, молчите…

– Да как дела, Ленок! – улыбаясь, покачала головой Екатерина Макаровна. – Разве у нас что-то меняется? Живём как прежде. Я вот по хозяйству, Володька телевизор сутками смотрит, да музыку слушает. Книги читать забросил что-то…

– Не пишешь? – спросил его Низовцев.

– Да не, какое… – поморщился тот снова, на этот раз особенно болезненно.

– Почему?

– Потому что я разочаровался в литературе, – ответил он резко. – Вся литература – это большой и неприкрытый идиотизм.

Екатерина Макаровна, разлив чай, тоже присела.

– Правильно было сказано, – продолжал Владимир, – "ярмарка тщеславия". Причём тщеславия самого отборного, самого гнусного. Бездарные придурки, нет у них сил прожить свою жизнь не выпячиваясь, лезут к Парнасу и дерьмо своё с собой несут. Я этим дерьмом отравился на всю жизнь. Спасибо, больше не надо.

Елена с матерью смотрели на него серьёзно и даже скорбно, Александр Львович – наоборот, добродушно.

– Ну ты же тоже, – сказал он, – в своё время всеми силами стремился к Парнасу.

– Да, – кивнул Владимир, – можно представить, каким я идиотом был. Это вы меня, – кивнул он матери, – с отцом вместе склоняли к ерунде этой. Пиши, талантливые стихи!

– Я и сейчас это повторю, – отозвалась Екатерина Макаровна.

– Да ладно, мам! – махнул рукой Владимир. – Я отлично знаю, что все мои стихи – говно! И все Сашкины книги – тоже говно! И все остальные книги – говно! Потому что это ненормально. Не-нор-маль-но! Ненормально свои чувства превращать в предмет для всеобщего обозрения.

– Ну, Вов, так категорично нельзя говорить, – возразила Елена.

– Можно! Мне теперь всё можно.

– Стихи твои действительно хорошие были, – продолжала Лена, – это тебе любой скажет. Рецензии на книгу – вообще замечательные. Мне очень жаль, что из-за этого несчастного случая ты так обозлился и всё забросил.

– Ты мне тут соболезнования не высказывай! – зло ответил Владимир. – Посиди на моём месте и поймёшь, что это такое.

Он сделал глоток чая.

– А рецензия была одна-единственная, – продолжил, – да и та написана твоим любовником. Саш, ты знаешь, что Комаров этот был её любовником?

– Знаю, знаю, – покивал Александр Львович.

– Можно представить, чего ей стоила эта рецензия.

– Ничего она мне не стоила! – разозлилась Елена. – По крайней мере, не то, о чём ты думаешь. Я просто попросила его обратить внимание на твою книгу. И всё.

– У меня целая кипа моих книг в сарае валяется, – говорил Владимир. – Мама вон печку ими топит.

– Не топлю я ими печку, не ври, – поспешила ответить Екатерина Макаровна.

– Можете брать их, – обратился Владимир к сестре и шурину. – Если жопу нечем подтирать.

Елена досадливо сощурилась на эти слова, а Низовцев рассмеялся.

Единственным неудобством трапезы на природе было обилие насекомых, в том числе и пчёл, которые слетались на яблони.

– Деньги ваши получаем, – заговорила Екатерина Макаровна после паузы. – Спасибо. Хватает на всё, даже лишку остаётся.

– Спасибо вам, благодетели! – произнёс Владимир.

На его слова никто уже не реагировал. Екатерина Макаровна наполнила чашки по новой – самовар был ещё полон.

– Я тебе Роберта Крея привёз, – сообщил Низовцев Владимиру. – Целых три диска.

– Спасибо, – отозвался тот. – А Лютера Элисона?

– Элисона не нашёл. Да и времени уже не было на поиски. Ты бы раньше позвонил.

– Как узнал, что вы приедете – и позвонил.

– Найду – вышлю.

Дом, в котором жила Екатерина Макаровна с сыном, был одним из самых добротных в деревне. Кирпичный, массивный, многокомнатный – здесь немногие имели такие. Построен он был ещё при коммунистах отцом Елены, профессором и заслуженным деятелем наук. Отец дом этот очень любил и последние годы доживал именно здесь, хотя до Москвы было и не близко.

Женщины остались в зале, а Александр Львович с Владимиром укрылись в дальней комнате. Низовцев вручил ему диски, один из них Володя тут же зарядил в проигрыватель. Кроме дисков Александр Львович достал бутылку вина и сигары. Владимир поморщился в своей обычной манере, но ни от того, ни от другого не отказался.

– Никогда бы не подумал, – начал он, – что ты в социальную тематику ударишься.