И врач – мать артиста, по фильмам известного, Плятта —
к себе забрала, от облав укрывала в чулане…
Я слушал его, и не верил, и нынче не верю:
не в матушку Плятта, а в дивную эту везучесть,
от стольких смертей уносящую, как по тоннелю —
сквозь горе и зло, как на выход, на лучшую участь!
Иль это Господь был так ласков к нему, недомерку —
берег, выручал, наблюдал с облаков благосклонно?
Ведь даже, дождавшись своих – угодил на проверку,
а там и в Гулаг – но под Лугой сбежал с эшелона!..
И вот она, участь! В родной коммуналке старея,
монтерит тихонько в кирпичном цеху на Синопской,
где русские люди не держат его за еврея —
и терпят, жалеют – в компании ушлой и жлобской…
Один на всем свете! И пенсии срок недалече!
И время такое – едва ли кто в нем разберется!
И в тесном трамвае – пугается, слушая речи,
в которых виновники всех наших бед – инородцы…
И думает зябко: не стало б и более худо!
В войну пронесло, а сегодня, сейчас – пронесет ли?
На улице спросят:
– Еврей? – как тогда: – Ду бист юдэ? —
и наземь сползет, распуская кровавые сопли…
1991
«Эмиграция – это как аэростат…»
Эмиграция – это как аэростат,
легкой тенью скользящий по долам и весям…
Не у всякого хватит отваги на старт,
но в душе-то мы все – легче воздуха весим!
Но в душе-то мы все – к суете и тщете —
год за годом угрюмые копим вопросы!
И незримые узы нас держат, как те —
из капрона и джута манильского тросы…
И когда слишком пасмурно в нашем краю,
как не слышать вестей, что на западе где-то —
есть места, где от света светло, как в раю?!
И становится много – поверивших в это…
И уже – раздувается прочная ткань,
и горелка – багровым огнем языката!
Это нам они шепчут:
– Прощай, глухомань, —
это нас оставляют за кромкой заката…
И летят – уменьшаясь на наших глазах!
И когда бы земля была плоской, как блюдо, —
за рисковым полетом в чужих небесах
мы бы долго еще наблюдали отсюда…
Но поскольку кругла она – дальше молчок.
Провожающим можно в дверях не тесниться…
Можно ехать домой и – в постель на бочок,
чтобы было кому улетевшим присниться.
Чтобы было кому их посланья читать —
их восторги, их байки о новом уделе!
Чтобы было к кому им назад прилетать,
там ведь тоже бывает темно, в самом деле…
1992
Фонарь
Фонарь, горящий среди бела дня
над пивларьком и ателье проката,
сияющий на все полкиловатта,
навел на мысли странные меня.
Зачем горит? Ах, да не все ль равно!
Горит – и, значит, где-то вдоль проспекта
на автовышке крутятся давно
рукастые монтеры из «Ленсвета»…
И есть предметы, более уму
любезные – в такую-то погоду…
Но если мы известную свободу
дадим воображенью своему,
то встретимся с античным мудрецом,
что шлялся по Афинам или где там —
с зажженным фонарем в руке, с лицом
насмешливым и, видимо, с приветом!
Дразнил народ, и тот вослед роптал:
«Ужо ареопаг тебе покажет!»
Вот что воображенье нам подскажет,
поскольку – кто же книжек не читал!
А ну как вновь какой-то книгочей,
электрик некий в людях усомнился