что застольные эти умы
закивают согласно вдогонку —
мол, и мы только правду, и мы!
Не лгуны же мы здесь, в самом деле?
В самом деле едва ли лгуны…
Но одни – прежде выпить хотели,
а другим и солгать – хоть бы хны.
А всего интереснее – третьи,
что на рюмочку молча глядят,
потому что давно уж не дети…
И давно уже лгать не хотят.
1990
Баллада о собаке
Отдыхающий гладит собаку – она
уж с неделю к их даче прибилась.
И виляет хвостом, и вниманья полна,
и крыльцо сторожить приучилась.
Рядом ходит весь день. И на пляж, и домой.
И прохожих приветствует рыком,
говоря: «Вот идет мой хозяин, он мой!
И хоть Джеком зовет пусть, хоть Диком!»
Отдыхающий знает, что сам виноват,
вот и прячет глаза, вот и гладит —
приласкал, приручил, не прогонишь назад…
И с тоскою внезапной не сладит.
И с собой не забрать, и на добрых людей
не оставить, смеются: – На што нам? —
И вдобавок завхоз намекнул без затей
про отстрел перед новым сезоном…
Отдыхающий в горле комка не сглотнет,
вот и смотрит: не время ли к чаю?
Вот и шепчет:
– Ты, Дик, потерпи, через год
прилечу, разыщу, обещаю. —
И наутро:
– Ну, Джек, не скучай! – говорит.
И краснеет от собственной фальши.
…За автобусом долго собака бежит —
до окраины самой и дальше…
1990
«Ребенок любит мать, и льнет, и обнимает…»
Ребенок любит мать, и льнет, и обнимает.
И что она в отце нашла – не понимает.
То занят я, то зол, то дома я, то нет…
О, маменькин сынок трех с половиной лет!
Останусь в няньках с ним – такой чудесный мальчик! —
то чинит грузовик, то в книжку тычет пальчик…
А если и вздохнет невольно от тоски,
то – сдержанно, слегка, достойно, по-мужски.
Но стоит зазвучать шагам ее за дверью,
уж тут у нас конец согласью и доверью —
бежит, не чуя ног, навстречу ей сынок!
Он так несчастлив был, он так был одинок…
Он даже и во сне не может без оглядки,
и голос подает тревожный из кроватки
(уж что ему во сне привиделось, бог весть):
– Ты, мама, где, ты тут? – и в ожиданье весь.
– Я так тебя люблю… – бормочет виновато.
И я шепчу во тьму:
– Ну а меня, меня-то?
А он чуть помолчит, подумает, потом
ответит:
– И тебя…
Спасибо и на том.
1990
Дар
В метро вечернем – на соседский чих
поморщившись и глянув недовольно, —
компанией девиц глухонемых,
беседой их развлекся я невольно.
О, как они внимательно глядят!
Как суетливы пальцы их и лица!
О чем они, безмолвные, галдят?
Их языку нам трудно обучиться.
И все-таки – по быстрым жестам их,
по мимике – я как-то понимаю,
что речь у них о вытачках прямых
и о косых, о складочках по краю…
О тряпках речь – о платье, о пальто?