*****
Преодолеваю несколько трудных метров, отделяющих меня от входа, вхожу в магазин.
– Здравствуйте, проходите, – она узнала меня, улыбнулась.
Но вот какая эта улыбка – стандартная, предназначенная каждому покупателю, или она адресована лично мне, я пока не понял.
Перемещаюсь вдоль магазина, делаю вид, что выбираю что-нибудь. Но на полки почти не смотрю – невольно поглядываю на нее, стараюсь делать это как можно менее заметно. Кажется, привлекательная хозяйка антикварного не обращает на меня никакого внимания. Возится за кассой, подводит итоги дня.
Одета нынче по-другому. Нет брючного костюма, блузки. На ней рубашка в клеточку, синие узкие джинсы, кроссовки. Сегодня пятница, а в этот день дресс-код на Западе не обязателен, или, по крайней мере, сильно смягчен. Она следует этому правилу.
Мне нравится, как она одета. Вид менее строгий, менее недоступный.
Разобравшись с делами за кассой, она берет тряпочку, начинает наводить чистоту на полках, хотя, на мой взгляд, необходимости в этом нет, во всем магазине, кажется, нет ни единой пылинки. Тем не менее, она тщательно протирает полочки, разнообразные предметы, выставленные на них. Некоторые задерживаются в ее руках: рассматривает. Понимаю, ей нравится ухаживать за своим магазином, он ей дорог.
В очередной раз я бросаю взгляд на нее. И тут происходит чудо! Оказывается, она не совсем поглощена делами. Наши взгляды встречаются. Получаемся, мы оба интересуемся друг другом. Вот это здорово!
Удивительнее дело, глаза у нее веселы. Нет, печаль, не покинула эту женщину, она очень сильная, но сейчас – в глубине глаз.
– Вы же ничего не собираетесь покупать у меня, – она грозит мне пальцем, делает вид, что сердита.
Я чувствую ее настроение. Сразу становлюсь смелее:
– По правде говоря, да.
Следующие слова мне было трудно сказать, и, если бы не веселые искорки ее глаз, я бы их так и не произнес.
– Если честно, просто хотел проводить вас домой.
Волнуюсь. Не знаю, какая будет реакция. Не хочу показаться ей бабником.
– У вас все в Москве такие быстрые? – улыбаясь, спрашивает она.
– Почему вы решили, что я из Москвы?
– За свою жизнь в курортном городе научилась различать, кто откуда. Вы, москвичи, очень отличаетесь от других приезжих.
Видя, что главный вопрос пока остается нерешенным, я решаю вернуться к нему:
– Так можно все-таки вас проводить?
– Да, – неожиданно тихо отвечает она.
В этот момент я почему-то понимаю, что такой ответ ждал меня. Вернее, она ждала меня, чтобы сказать это, если я приду и предложу вместе пройтись.
– Сейчас вы подождите снаружи, – ее тон становится деловым, – я закрываюсь. Выйду минут через десять.
– Хорошо, – радостно соглашаюсь я.
Эти минуты мне очень кстати – изрядно поволновался. Курить, очень хочу курить!
Она вышла из своего маленького антикварного ровно через десять минут, как и обещала. Заперла дверь, а затем… Затем погладила ее. Меня это очень тронуло. Оказался свидетелем ее личного, наверное, ежедневного ритуала. Она почему-то очень привязана к своему делу.
– Кстати, вы провожаете меня домой, а даже не знаете, как меня зовут, и сами не представились, – она подошла очень близко ко мне.
Она невысокая, и сегодня это более заметно, чем в первый раз, когда на ней были туфли с высокими каблуками. Мне очень нравится ее миниатюрность.
– Я – Никита. Извините, совсем забыл представиться. Думал о другом. О том, как предложить вам проводить вас, – признаюсь я.
– А я – Инесе, – она внимательно смотрит на меня.
Чувствуется – узнает, изучает. У нее серьезный взгляд. И какие же красивые, темные глаза… Теперь я могу дольше в них посмотреть.
Интересно, имя у нее латышское, а говорит практически без акцента.
Я так и не спрашиваю, где она живет. Просто мы идем рядом. Направляемся к морю. Этот путь хорошо знаком мне. Сначала идем по неширокой юрмальской улице. По ее сторонам – газон, а на нем вдоль дороги, на расстоянии нескольких метров друг от друга, лежат большие камни. За газоном – редко стоящие домики. Скоро улица переходит в широкую тропу, вьющуюся среди стоящих на дюнах сосен. Мы проходим их и по дорожке из досок спускаемся на широкий пляж.
Дубулты
Мне нравится эта дорога. Ей, я вижу это, тоже. Плохо другое – пока мы практически не разговариваем. Наступил тот трудный момент начала общения двух еще в общем-то незнакомых людей, которых тянет, – а я чувствую, что это так и есть, – друг к другу. Им хочется познать и услышать друг друга, но каждый из них еще почти ничего не знает о другом. Им трудно начать общаться. Тем более, что оба не совсем юные. Совсем молодым старт дается намного легче.
Инесе оказывается более решительной. Разговор начинает она:
– Сейчас можно поехать куда угодно, были бы деньги. А вы, Никита, сказали, что любите отдыхать здесь, в Латвии. Почему?
– Все просто. Мама родилась и долго жила в Риге. Сама любит эту землю, и мне с братом помогла полюбить.
– Ваша мама латышка? – делает Инесе вполне логичное предположение.
– Нет, русская, хотя в ней есть латышская кровь. Прадед родился в Тукумсе.
Я рассказываю Инесе о нашей семье, о ее связи с Латвией.
– Получается, ваша мама родилась и выросла на родине своего деда, – она почти все время смотрит на меня, пока говорю.
– А вы, кстати, совсем не похожи на латышку, – замечаю я.
– Мама была латышка, – коротко отвечает Инесе.
Была… Страшно и тяжело слышать это слово. Понимаю, что своей репликой причинил ей боль. Извиняюсь. Слова даются с трудом.
Инесе ободряюще смотрит на меня:
– Вы же не знали. Мама скончалась давно. Мне было пять лет, – продолжает она после короткой паузы. – Не очень хорошо ее помню. А на латышку, – улыбается она, – я и правда не очень похожа. Во мне много кровей. Есть греческая.
– Теперь я понимаю, откуда у вас карие глаза. Они очень красивые, – делаю ей первый комплимент.
Оценила его. Дарит мне еще один взгляд.