Не гневи морского бога

Вот так номер! Четырнадцатилетняя девочка из-за третьей парты у окна. Соседний дом… Музыкальная школа… Его первую любовь действительно звали Любовь! И фамилия под стать: Яровая. Полная тезка героини пьесы Тренева, которую даже в школе проходили. «Проходили-проходили и, увы, совсем забыли»! Шесть лет прошло. Это же целая жизнь! Денис с трудом мог вспомнить ее лицо, зато копна чуть рыжеватых вьющихся волос, насквозь пронизанная яркими лучами весеннего солнца, навсегда врезалась в его память.

– …ты меня не слышишь! – Мама теребила его за рукав робы. – Она завтра приезжает в Ленинград. Девочка заканчивает консерваторию и уже сейчас самостоятельно выступает с целым симфоническим оркестром. А здесь она будет играть… – Мама вытащила из сумочки небольшой листок бумаги. – Я записала… вот… «фортепьянные вечера в Малом зале государственной филармонии». Завтра вечером, один концерт. Смотри, так и написано: лауреат конкурса молодых исполнителей Любовь Яровая!

– Ну-у-у, я рад за нее.

– Ты у меня совсем дурачок, да? Девушка приезжает в другой город, звонит ему по телефону, хочет встретиться…

– Ну, положим, в другой город она приезжает, исключительно, с концертом. По работе, так сказать. Когда меня направят на Северный флот, я ведь тоже отправлюсь туда не из-за красот чахлой полярной природы, а по долгу службы. И потом, я что-то не слышал ничего об её непреодолимом желании увидеться с давным-давно забытым одноклассником. Может, она боится, что на её выступлении не будет аншлага, вот и обзванивает всех, кого может, места в зале пытается заполнить.

– Фу-х! – Мама фыркнула, как рассерженная кошка. – Не зли меня, сын! Не притворяйся идиотом. Впрочем, все мужчины катастрофически недогадливы. Вам все надо разжевывать.

Денис чуть заметно усмехнулся: «Ох, мамочка, мамочка! Уж я-то знаю, как невелик твой практический опыт общения с мужчинами».

– Люба искала именно тебя! Хотела, чтобы ты пришел на ее концерт. Собиралась даже оставить для тебя в кассе контрамарку. И просила, чтобы после выступления ты обязательно прошел к ней за кулисы, – выпалила мама.

«Что-то мне кажется, что последнее предложение ты, мамуля, добавила от себя. А, впрочем…» – перед мысленным взором Дэна засверкали рыжеватые кудри, он на секунду ощутил в руке тяжесть девочкиного портфеля, а в груди – острое чувство всеобъемлющего счастья от её шаговой близости.

– Когда у нее концерт?

Чуть напряженные черты маминого лица мгновенно разгладились. Она приподнялась на цыпочки и чмокнула сына в щеку:

– Умница! Я тут сама заехала в филармонию и все проверила. В пятницу, начало в 19 часов. Даже билет купила: вдруг у Любы с контрамаркой что-то не получится. Совсем недорого! Да, вот еще что. – Мама порылась в сумочке, вытащила скомканную, шуршащую бумажку и сунула ее в ладонь сына. – Обязательно купи цветы! Лучше, конечно, большой букет белых роз, – мама вздохнула, – но, сойдут и красные гвоздики. Главное, сам подойди к сцене и вручи лично в руки. Понял?!

– Ах, во-о-о-от, как надо! – протянул Дэн.

– Не ерничай! Лучше запоминай: ей вдвойне будет приятно, и как девушке и, как актрисе…

Мама продолжала свои ценные наставления, а мысли ее сына потекли в более практическом направлении:

«Значит, пятница. Да еще и в 19 часов! Увольнений нет».

– Тьфу, а не проблема! – Василий Лысенко метко «выстрелил» окурком сигареты в большой металлический бак для мусора, стоящий метрах в пяти. – Ты что салага-первокурсник? Да ты же через КПП практически свободно можешь в любое время выйти: пошел, например, после дневной приборки проверять наружные объекты, закрепленные за взводом, – развивал свою мысль Лысенко.

И здесь он был прав: территория вокруг училища была поделена на участки, которые дважды в день очищались от мусора и тщательно подметались руками выделенных для этого курсантов.

– Ага. Проверяльщик весь такой в парадно-выходной форме! – кивнул Вилков.

– Так ты ж проверяющий, а не приборщик! Целый замкомвзвода. Короче…

– Короче, – взял на себя инициативу Генка Соловьев, – выйти – не проблема. Войти тоже. На самоподготовке и вечерней поверке мы тебя прикроем. Так что иди, наш влюбленный друг, готовься к встрече с прекрасным!

По дороге к Малому залу филармонии Вилков купил три большие красные гвоздики. Потом, чуть подумав, добавил к ним еще две белых и пучок какой-то зелени. Получилось вполне прилично, хотя и пришлось к ассигнованным мамой купюрам добавить кое-что из своих, подкожных.

Публика в зале собралась весьма разношерстная. Возрастные дамы в длинных вечерних платьях, сопровождаемые пожилыми кавалерами, одетыми в темные строгие костюмы с непременными старомодными галстуками, мирно соседствовали с более юным поколением меломанов, чьи бедра, независимо от половой принадлежности, туго обтягивали потертые джинсы, а с узких плеч свисали вниз бесформенные хламиды.

Вилков в своем форменном синем воротнике-гюйсе с ос-лепительно-белыми полосками и в безупречной чистоты тельняшке выгодно смотрелся на фоне и тех и других. Он оказался единственным представителем славного матросского сообщества на этом празднике творческой интеллигенции; что поначалу весьма смущало его, но обернулось явным преимуществом с первых же минут открытия концертного действа, когда из боковой кулисы к сверкающему полированной чернотой роялю направилась высокая женщина в темном, облегающем платье в пол.

Женщина была незнакома Дэну. Он быстренько глянул в предусмотрительно приобретенную на входе программку: «…фортепьянные вечера… лауреат… Любовь Яровая… в сопровождении…» Ага! Наверно, это сопровождение. А Любовь находится среди небольшой группы исполнителей, расположившихся чуть в глубине сцены. О, там и пианино стоит! Ладно, понадеемся на «явное преимущество»: в светлом зале, даже со стороны сцены, его яркий форменный наряд выделяется, как флажок морского семафора в руках корабельного сигнальщика на мостике. «Сама разглядит. Перепутать не с кем».

Между тем женщина неторопливо и обстоятельно разместилась на фигурном стуле перед распахнутой крышкой рояля; дождалась, пока луч прожектора, следовавший за ней с момента выхода на сцену, не остановится, максимально ярко и полно осветив ее фигуру, и лишь тогда опустила руки на клавиши…

Любовь! Черт возьми, это была все-таки она. Гладко зачесанные со лба волосы, туго стянутые на затылке, опускались вдоль прямой спины «конским хвостом». Едва женщина чуть наклонила голову, они рассыпались и заискрились каштановым цветом в ярком луче прожектора, как когда-то давно под солнцем у окна за третьей партой в первом ряду…

Играла Люба легко и непринужденно, даже как-то весело. Или это репертуар был такой. Все равно великолепно на его дилетантский взгляд. Наверно, не только на его, потому что аплодисменты возникали с завидным постоянством после каждого виртуозного пассажа, а по окончании выступления переросли в настоящие овации.

Увидев, что некоторые зрители с цветами в руках направились к сцене, Дэн устремился за ними. Он терпеливо дождался, пока исполнительница, медленно продвигаясь вдоль рампы с широкой улыбкой на лице и частыми, короткими поклонами, собрала цветочную дань со своих восторженных почитателей и, наконец, остановилась как раз напротив Вилкова. Дэн задрал вверх голову и протянул букет, намереваясь высказать вдогонку пару слов благодарности за доставленное её игрой удовольствие, но девушка опередила его. Она склонилась совсем низко и, принимая подношение, очень отчетливо прошептала:

– Пройди за кулисы через правый притвор. Я буду ждать!

Она грациозно распрямилась, помахала залу рукой, одарила всех совсем уж ослепительной улыбкой – «я так вас люблю»! – и, чуть приподняв подол длинного платья, легкими стремительными шагами скрылась за кулисами. Денис повертел головой, определяясь с правильным направлением, и солидно зашагал к боковым ступеням, ведущим на сцену.

Любовь ждала его сразу за первой театральной портьерой. К немалому удивлению и смущению Вилкова девушка обвила его шею руками, чмокнула влажными губами в щеку и радостно защебетала:

– Ой, Дэнчик, какой ты молодец, что пришел! А я тебя сразу в зале узнала. По форме. – Любовь чуть отстранилась от него, но рук с плеч не сняла. – Как ты… изменился! Настоящий мужчина. Сколько же лет…

Ей не дали договорить. Как по волшебству, рядом с молодыми людьми возникла очень крупная женщина неопределенного возраста:

– Любочка, вы еще здесь?! – Тонким высоким голосом поинтересовалась дама, всплеснув руками. – Все уже собрались.

– Да-да, Ксения Мелентьевна, бегу! – Девушка отступила на шаг и перевела беспомощный взгляд с корпулентной собеседницы на Вилкова и обратно. – А как…

Склонив набок массивную голову, дама быстро, но внимательно оглядела Дениса от носков безупречно начищенных форменных ботинок до короткой уставной стрижки. Ее круглое лицо выразило приветливое одобрение, а полные губы раздвинулись в вежливой улыбке, адресованной курсанту.

– А что, Любочка, приглашайте вашего блестящего гардемарина на наши ритуальные посиделки! – Она еще раз, теперь в обратном направлении – от головы до пят, – смерила Вилкова взглядом. – Это будет весьма эффектно.

Дама исчезла столь же быстро и необъяснимо, как и появилась, оставив после себя легкий аромат каких-то цветочных духов и чуть заметное колыхание тяжелой портьеры.

– Пойдем-пойдем! – Влажная ладошка Любы ухватила Дэна за кисть. – Наши все в большой гримерке собрались. – Она потянула его за собой, продолжая быстро говорить уже на ходу. – Ну, «наши» – это весь гастрольный коллектив. И местные тоже. А Ксения Мелентьевна – это главный администратор. Правда, впечатляющая женщина? Мы всегда собираемся после концерта. Традиция такая. Поболтаем… – Девушка повернула к Денису раскрасневшееся лицо. – Выпьем шампанского! Ты не против?

Отвечать Вилков не успевал: они стремительно продвигались по полутемному закулисью, огибая какие-то тумбы и колонны, поднимаясь и спускаясь по крутым лесенкам с маленькими ступенями, минуя узкие коридорчики.

«Черт! Как она-то не спотыкается на своих шпильках и не запутывается в подоле длинного платья?!»

Сам Денис уже дважды чуть не упал и пребольно стукнулся коленом о какой-то твердый выступ. Наконец парочка выскочила в более-менее освещенный коридор. Люба остановилась у первой же массивной резной двери, одернула и так безупречно сидящее на ее стройной фигуре платье, двумя короткими движениями поправила чуть растрепавшуюся прическу и уверенно надавила рукой на причудливо изогнутую медную рукоять двери. Другая ее рука так и оставалась в Денисовой ладони.

Помещение, куда вступили молодые люди, было ярко освещено. Это действительно оказалась гримерка, узкая и длинная, со сплошь зазеркаленной стеной справа и кучей народа на всем остальном свободном пространстве. Казалось, людей здесь собралось не менее полусотни. Приглядевшись, Вилков понял, что иллюзию многочисленности создают именно зеркала и еще то, что все присутствующие находились в постоянном броуновском движении. Впрочем, не так уж бессмысленны и неупорядочены были их перемещения. Людской поток целенаправленно струился вдоль зеркальной стены с неширокой горизонтальной подставкой на уровне пояса. На ней в живописном беспорядке расположились бутылки и миски, разнокалиберные тарелки, пластиковые стаканчики, картонные коробки и целлофановые пакеты, наполненные разнообразнейшим ассортиментом питейно-гастрономического свойства. К ним-то и протягивались одновременно несколько рук. Добычу большинство тут же отправляло в рот, потому, как вторые руки у всех были заняты ёмкостями со спиртным. А это, согласитесь, являлось приоритетным параметром, учитывая основную цель симпозиума.

Предаваться дальнейшему созерцанию Денису помешал ощутимый тычок в бок:

– Деник, смотри, что я урвала! – Люба стояла рядом, прижимая одной рукой к груди две бутылки со спиртным: ополовиненную шампанского и почти полную водки.

«Ход её мысли мне уже определенно нравится», – подумал Вилков.

Во второй руке у девушки была тарелка, на которой громоздились треугольные куски пиццы и нарезанные явно тупым ножом шматки докторской колбасы. Сверху торчали несколько маринованных огурчиков.

«А это вообще выше всяких похвал!»

– Черт! Пирожных не досталось. Проглоты! – Лауреатка международных конкурсов резким движением головы отбросила со лба выбившуюся прядь волос. – Теперь надо уединиться без потерь.