Злая память

Как и в первую, так и во вторую чеченскую компанию, сценарий развития боевых событий повторялся словно под копирку. После относительных побед «федералов», неизменно наступало затишье, во время которого из Чечни частично выводились российские подразделения. Из федерального бюджета в республику начинали поступать просто фантастические суммы, якобы, на восстановление. Однако, так и не успев что-либо восстановить, тотчас следовало очередное вторжение боевиков. При этом, вышеозначенные «фантастические суммы» растворялись в воздухе.

Потому и обвинять кого-то в том августовском штурме, вешая на него ярмо предателя, было бессмысленно. Те события скорее следует отнести к обычному воровству госбюджета. Определённая группа лиц, цинично «пилила» средства, щедро выделяемые: как на войну, так и на пост военное восстановление. Данная аритмия боевых действий, стабильная и бесконечная, вполне устраивала причастных к тому дележу высокопоставленных чиновников.

Подлинная же измена поджидала российские войска несколько позже.

Итак, в августе 96-го, как всегда неподготовленные федералы были атакованы более организованными и мобильными чеченскими боевиками. Первый натиск противника россияне всё же сдержали. Вновь развернулись уличные бои, вновь колоссальные потери в живой силе и технике.

Князев, непосредственно принимавший участие в обороне Грозного, мог воочию наблюдать за тем, как после многодневной кровопролитной обороны, инициатива постепенно начала переходить уже к российским подразделениям. Пусть и с большим числом погибших, но федеральные войска постепенно переходили в контрнаступление. Безусловно, это был далеко не 95-й. Кое-чему российская армия всё же успела научиться. Медленно, но верно боевиков удалось оттеснить на самые окраины пылавшего огнем города. Пришло время для последнего, решающего удара по врагу. И сил, и желания, и ресурсов – всего этого у федералов было на ту минуту, казалось бы, предостаточно.

И в этот самый, вроде бы, наиболее кульминационный для российских войск момент, когда полный разгром чеченских бандформирований уже виделся лишь делом времени (каких-то, считанных часов), генерал Лебедь вдруг подписывает в Хасавьюрте соглашение о полном выводе войск из Чечни.

Дикость, абсурд, нож в спину, да всё что угодно, ведь те многочисленные жертвы и невероятные усилия, одним махом, одним небрежным росчерком пера были пущены генералом коту под хвост. Героизм и мужество, проявленные в бою за Грозный, оказались попросту невостребованными. И, самое главное, никому ненужными. По сути, «генерал без армии» предал всех солдат и офицеров, воевавших в те дни на Кавказе.

Назвать то бегство плановым выводом войск, честное слово, язык не поворачивается. Отряды боевиков входивших в город, буквально наступали на пятки спешно покидавшим республику российским подразделениям.

Через оптику армейского бинокля Князев видел, как на многострадальную площадь «Минутка» вдруг закатились «люди с гор». Полтора года назад, эта площадь ещё была усыпана телами российских солдат и офицеров, отдавших свою жизнь за Президентский Дворец. В буквальном смысле насквозь она была пропитана кровью молодых, крепких и преданных России мужчин. И на этом самом месте (считай, на костях тех бойцов) боевики принялись отплясывать свой истеричный зикр.

Для тех, кто не в курсе, зикр – это чеченский танец, представляющий собой нечто среднее между ритмичным топотом и ускоряющимся бегом на месте. В общем, никакой красоты и уж тем более, ни о какой эстетики не может быть и слова.

Именно в те августовские дни, многие российские офицеры (тех самых, для которых честь и совесть, по-прежнему не являлись абстракцией или пустым звуком), пожалуй впервые, всерьёз задумались об увольнении с военной службы. Та же мысль посетила тогда и Князева. Чем он займется на «гражданке», майор не имел ни малейшего преставления. Однако терпеть дальнейшие унижения, быть оловянным солдатиком или, того хуже, «пушечным мясом», Князев вовсе не жаждал.

В свой родной город, по вполне понятным причинам Валерий вернулся почти на месяц раньше установленного командировкой срока. Просто-напросто война, по распоряжению Кремля, уже окончилась.

Будто испытывая личную вину за случившееся на Кавказе, Князев шел по знакомым ему улицам прикрываясь сдвинутым на глаза козырьком армейской кепки. При этом, во взглядах прохожих, периодически попадавшихся ему на пути, он непременно читал немой упрёк в свой адрес: дескать, что же вы, военные, так бездарно просрали Афган, а теперь и Чечню? Задарма отдали победу выродкам-бандитам.

Успокаивало лишь одно, очень скоро он встретится с семьей. И хотя бы на время забудется весь былой позор и внутренние душевные терзания с ним связанные.

О своем досрочном возвращении Князев предпочел не оповещать. Не хотелось Валерию, чтоб кто-то из друзей или знакомых, ни дай-то Бог, вдруг устроил ему нечто похожее на торжественную встречу. Ну, не было нынче повода для какого бы то ни было, всеобщего веселья.

В его дорожной сумке, конечно же, болтались кое-какие заранее купленные подарки – некая дань принятым в их семье традициям. Тогда как неожиданное возвращение и лишние тридцать дней проведенных в кругу семьи (по крайней мере, проведенные вместе с сыном; потому как с супругой у Князева всё ещё оставались натянутые взаимоотношения) и должны были стать главным подарком. А там, глядишь, и с Лариской всё притрется и образуется.

Короче, Князев готовил сюрприз. Потому и замок квартиры он открыл почти беззвучно. Вовнутрь вошел на цыпочках. По коридору двигался тихо, ступал осторожно, заранее зная какая из половиц может скрипнуть. Едва дыша заглянул в дальнюю комнату, где горел свет и откуда доносились звуки, свидетельствовавшие о чьем-то присутствии…

«Предательство» и «измена» – как известно, понятия одного ряда. По своей подлой сути, они являются практически синонимами. Ведь как одно, так и другое – выражают крайнюю степень попрания верности чему-либо или кому-либо.

«Уж лучше б я в Чечне сдох!..» – именно эта грешная мысль мелькнула в голове Князева, когда заглянув в комнату он застал врасплох свою супругу в постели с мужчиной. И не просто с мужчиной…. Когда-то Валерка считал его своим другом. Это был тот самый Сашка, неизменно флиртовавший с его Лариской на их семейных вечеринках.

Факт, как говориться: был на лицо.

И тем не менее, увидев в дверном проёме Князева, Лариска лишь вызывающе усмехнулась. Тогда как Сашка мигом вскочил на пол. Смущённо натягивая на себя штаны – то ли из страха, то ли по совести – он всё пытался и пытался чем-то оправдаться перед нежданным гостем.

«Ты, Валерка, не подумай ничего плохого. Это получилось у нас впервые и чисто случайно. И вообще, мы только целовались. Ну, а о том, чтобы согрешить и вовсе не думали!..»

Уж лучше б он помалкивал.

Отчаяние, бессилие, некая тоска и внутренняя боль – всё это и многое другое, накопившееся за последнее время, вдруг залпом выплеснулось из Князева наружу.

Бил больно…. Нет, не бил. Скорее, он их молотил. Молотил больно, безжалостно и чрезмерно жестоко, невзирая на хруст костей, на крики и мольбы о пощаде. Словно расправлялся он сейчас вовсе не с теми, кто совсем недавно был ему дорог, а с самыми настоящими чеченскими отморозками, только-только отплясавшими на его кровати свой безумный зикр.

Лариска, Сашка, чеченские боевики – все они нынче были для Князева врагами. Потому и не было в нём ни жалости, ни послаблений.

Когда же запал злости иссяк, вернувшийся с войны офицер сгреб свои самые необходимые вещи и покинул: в прямом и переносном смысле, свой разбитый семейный очаг.

Всю свою сознательную жизнь майор был твердо убеждён в том, что поднять руку на женщину – самое последнее для мужика дело. Однако в тот пасмурный осенний вечер, Валерий вдруг понял, что и в этом, казалось бы непререкаемом правиле, возможны свои исключения. Отчасти, он успокаивал себя ещё и тем обстоятельством, что руку он нынче поднял уже не на жену и не на женщину, а на последнюю тварь.

Остаток вечера Князев провел в близлежащей дешёвой забегаловке, заглушая душевную боль изрядным количеством водки. Он коротал время в ожидании наряда милиции. Отчего-то, майор был абсолютно уверен в том, что за нанесение тяжких телесных повреждений, его обязательно «закроют».

«Лариска, баба мстительная. Уж кто-кто, а она не упустит шанса со мной поквитаться. Да, и плевать!..»

Свою жизнь, майор считал уже конченой. Он не видел в ней никакого смысла.

Быть может, из чисто спортивного интереса он задавался сейчас несколько иным вопросом. «Интересно! Впрягутся за меня наши? Попытаются ли чем-то помочь? Возможно, ребята-сослуживцы ещё подсуетятся!.. А вот начальство – нет. Эти предпочтут, остаться незапятнанными. Как говорится: вовсе ни „при делах“. Они, скорее уволят меня задним числом и сдадут „ментам“ со всеми потрохами. Уж слишком много врагов, я успел нажить за последнее время.»

Тем не менее, ни сегодня, ни завтра, ни в последующие дни – майора так и не «забрали». То ли Лариска побоялась «строчить» на него заявление в милицию. То ли Сашка, чувствуя за собой крайнюю степень вины, сумел-таки отговорил её от этой грязной затеи.

Забегая вперёд следует отметить и то, что чуть позже, на адрес своей войсковой части Князев получил письмо от того самого побитого любовника. Именно этим посланием, майор и ставился в известность о том, что застигнутая на адюльтере парочка, прихватив с собой Валеркиного сына, выехала за пределы Российской Федерации. Квартиру они оставляли майору. Все хлопоты по оформлению развода и иным бракоразводным мелочам, ему предлагалось решить самостоятельно, по его же личному усмотрению.

С тех самых пор, какая-либо связь с «бывшей», у майора окончательно оборвалась. Князев не знал ни города, ни страны в которой нынче проживал его сын. Тогда как наводить справки, бегать по инстанциям или обращаться к кому-то с личной просьбой – Валерий посчитал ниже своего достоинства.

Сразу после тех «семейно-военных» событий, Князев вернулся на «базу». Сами понимаете: досрочно. Выглядел он в тот период предельно подавленным и опустошённым. Словно робот (чисто механически и на полном «автомате») Валерий исполнял то, что от него требовалось – ни больше и ни меньше. Какому-либо общению предпочитал тихое уединение. И всё думал, думал и думал.

«А собственно, зачем обманывать самого себя? Мне уж давно следовало признать тот факт, что наша жизнь с Лариской никогда ни была идеальной. Скандалили, неделями молчали, были и обиды, и временные разъезды. Ну, а в последнее время наши отношения и вовсе не складывалась. Вероятно, она держалась не за меня, а за мои «боевые». Потому о разводе, речь так ни разу и не заводилась. – рассуждал про себя Князев. – Наши всевозможные обострения, обычно воспринимались мною не иначе, как временные неурядицы. И уж тем более, не могли они послужить оправданием для откровенной измены.

Кто же мешал ей оформить наш разрыв официально? Коль не желаешь со мной жить, так никто, собственно, и не держит. Допускаю, что хотелось ей и рыбку съесть и ещё, кое на что сесть. Но зачем же вот так, ниже пояса? Крути свои шашни где-нибудь на стороне!..

А впрочем. Может и к лучшему, что я застал их врасплох. Ведь не вернись я тогда домой, так бы и ходил «рогоносцем», ни о чем не подозревая.

Интересно, когда у них это началось? И похоже, не зря я «втащил» Саньку ещё в 95-м. Коль Лариска так за него «впряглась». Дыма без огня не бывает.

Эх! В который уж раз, жизнь перетасовала карты моей судьбы. И как тяжело начинать с «нуля» в тот самый момент, когда казалось бы, всё уже определено и расписано на годы вперёд. И вообще, получиться ли мне вновь начать её с самого начала?..»

В те дни и посетила Валерия неожиданная мысль: «а не найти ли мне самому эту самую смерть». То есть, забыв о собственной безопасности, не ринуться ли ему очертя голову в бой. Так, возможно, он бы и поступил, вот только война, увы, временно окончилась; войска вывели; границу закрыли.

Да, и к чему сгущать краски. Ведь майор не «сломался», не расклеился, не потерялся. Ну, разве что, чуть «надломился». Человек – существо живучее и достаточно гибкое; ко всему привыкает; со всем рано или поздно свыкается. Вот и Князев, перестрадав в себе обиду и внезапную утрату, через какое-то время вновь оттаял. Казалось, уж готов он был вернуться к прежнему, армейскому образу жизни, целиком посвятив свою жизнь службе. Но, не тут-то было.

Беда, как известно, не приходит одна. Неприятности обычно следуют чередой. Причём оттуда, откуда их и вовсе не ждешь.

На сей раз «подляну» подкинуло своё же собственное командование.

Валерий получил приказ, который и в самом страшном сне ему вряд ли бы приснился. Суть его заключалась в следующем. Князевскому подразделению предписывалось обеспечить безопасность (вы не поверите!) официальным лицам чеченской делегации, прибывающим в самое ближайшее время в Москву для оформления ряда межправительственных соглашений.

Если ж кто не «врубился» в чем «прикол» и из чего вытекала абсурдность данного приказа – попробую пояснить.

Та чеченская делегация сплошь состояла из полевых командиров. То есть госпреступников, уж давно осуждённых по «расстрельным» статьям. По сути, князевским бойцам предстояло охранять своих самых злейших врагов. Тех самых, чьи «головы» были для них наипервейшими целями. С кем вели они самую кровопролитную и беспощадную войну. А ещё, это были, те самые головорезы, кто убивал их друзей и сослуживцев.

Ко всему прочему, «почётных» гостей принимали в Кремле, то есть, в самом сердце России. Причём, в тот самый период, когда федеральные войска уже покинули территорию Чечни. Когда в республике полным ходом шли шариатские суды и в массовом порядке гибли люди, хоть как-то сочувствовавшие россиянам. Когда вырезались последние русские, не успевшие покинуть Ичкерию.

В те дни мало кто знал, что в преддверии Президентских выборов московские политики, в буквальном смысле, готовы были лизать зад самопровозглашённым руководителям мятежной автономии. Надеялись, что и те будут более покладисты и сговорчивы в отношениях с Россией.