Зловещие забавы славянского бога

– Привет, Наталья! Извини, но я лишь на пару минут. Даша, случаем, не у тебя?

– Нет. Она, кажется, в институт собиралась поехать. Учебники в библиотеку сдать… – не решаясь открыть правду, соврала девушка.

– Какая к чёрту библиотека, в полседьмого вечера? К тому же, в пятницу… – усмехнулся Александр. – …Наташка, не крути. Я уже в курсе того, что Дашка за город собралась…

– Саня, хоть она мне и подруга,… Тем не менее, скажи: зачем тебе такая взбалмошная и непостоянная девчонка? Ведь ты хороший парень. Я знаю её с самого детства, потому и уверена в том, что перевоспитывать её уже поздно. Пока Дарья перебесится и угомониться, уйдут годы. Твои, Саша, годы. А вместе с ними твои нервы и твои же седые волосы. Не обижайся и не подумай чего дурного, но мне кажется: она тебя не достойна.

Дослушав откровения собеседницы, Угрюмов улыбнулся и повторил свой вопрос.

– И всё же, где Даша?

– Учти, что я тебя предупредила, а дальше… В общем, поступай, как знаешь. Сегодня она уезжает, на одной из вечерних электричек. В какое время, и в каком направление, мне неизвестно. Ну, доволен?

– А ты, почему ни с ней? Вы ведь, вроде подруги.

– Были подруги… – уточнила девушка. – …До сегодняшнего вечера. Да и нет у меня желания любоваться природой с комарами и прочей кровососуще-насекомой тварью. Впрочем, и не только с кровососущей, а ещё и с тварью, имеющей привычку лапать тебя за ляжки, своими потными ручищами. И вообще, «не пойми-какие компании», явно не в моём вкусе.

– И на том спасибо… – откланявшись, Александр побрёл по подъездным ступенькам вниз.

«Вот и Наталья туда же. Дескать, Дашка стервозна… – по дороге к железнодорожному вокзалу, беглому курсанту Угрюмову вдруг припомнились недавние предупреждения. – …А чего, собственно, я хотел? Какой ещё может быть красивая, стройная и знающая себе цену девушка? Это с девчонками, наподобие той же Натальи, всё может быть намного проще. Им известны их недостатки. Потому и держатся они, по сути, за первого, обратившего на них своё внимание парня. А за такими как Дарья, ещё со времён средневековья, во славу первой леди рыцари уходили в походы, совершали подвиги и участвовали в кровопролитных турнирах. Чем серьёзней испытание, тем и победа обещает быть ценнее, более значимой…»

Справедливости ради стоит отметить, что сам Александр был весьма азартен. Причём участвуя во всевозможных спортивных или около спортивных состязаниях, он практически всегда выходил из них победителем. Проигрывать и уж тем более отказываться раньше времени от борьбы, было вовсе не в его характере. Вот и сейчас, отправляясь на вокзал в поисках любимой, его настойчивость подпитывалась азартом, спортивным духом и жаждой победы.

По вечерам на Омском железнодорожном вокзале практически всегда многолюдно. А если этот вечер ещё и предпраздничный или предвыходной, то вокзал и вовсе превращается в гигантский муравейник. Обежав перрон пригородных электропоездов, два этажа главного корпуса и примыкающих к нему подсобные помещения, Сашка так и не нашёл ту, ради которой он сюда приехал и ради которой ушёл в «самоволку». Всё ещё утешая себя надеждой, что Даша до сих пор не уехала; что её электричка отбывает позже, он занял свой «наблюдательный пост» у центрального выхода. Именно отсюда, с этой выгодной в стратегическом плане точки, просматривались все подходы к вокзалу. Полагаясь на своё зрение и внимание, он принялся ждать…

* * *

Из врачей, в больничном отделении нейрохирургии, к позднему вечеру остался лишь дежурный, Сергей Михайлович Попов. Тот самый врач, что ещё утром «выпроводил» из палаты Угрюмова, супругу Василия Ивановича.

Совершив обычный вечерний обход, Сергей Михайлович поспешил заглянуть и к пациенту, потерявшему память. Оставил он его «на закуску» вовсе не случайно. Недуг пациента был действительно уникален и весьма ему интересен.

Нечто подобное, когда память человека уже прожившего большую часть отпущенного ему века, в какой-то момент давала сбой и «взбунтовавшись» по неизвестным причинам, вдруг опускала своего владельца на низший социальный уровень, уже случались. Кое-какие темы по данному вопросу, были уже подробно описаны в мировой медицинской литературе. Однако воочию, Сергей Михайлович столкнулся с подобным диагнозом, пожалуй, впервые.

«Интересно, какие механизмы, какие внутренние связки должны быть нарушены, чтоб человеческий мозг сумел выдать на-гора этакую метаморфозу?.. – разум врача отказывался это понять и принять. – …А ведь, если верить научным работам, подобное могло произойти с любым человеком, в том числе и со мной. Да, нет. Это, просто бред. Какая-то дикая фантастика… – размышлял Сергей Михайлович, приближаясь к палате Угрюмова. – …Не представляю, как (будь я на его месте) сумел бы забыть всё, чем ныне живу. Забыть мединститут и студенческие годы; клинику; свою должность или профессию. В конце концов, любимую женщину. И, ни с того, ни с сего, вдруг вспомнить совершенно неизвестную мне жизнь с помоями, объедками и люками теплотрасс…»

Искренне надеясь на то, что именно сейчас, уже без посторонних, в спокойной и располагающей беседе, он сможет подробно расспросить Василия Ивановича о его нынешних мироощущениях и, возможно, о каких-либо внутренних противоречиях или, скажем так, о непонятных ему самому терзаниях. С этими мыслями он и открыл дверь заветной палаты.

Насколь Сергей Михайлович был переполнен оптимизмом и некоторой надеждой, ровно настолько, через какое-то мгновение он оказался и растерян. Дело в том, что больничная койка Угрюмова оказалась абсолютно пуста.

Внимательно осмотрев безлюдное помещение, врач выскочил из палаты, заглянул в уборную и, преодолев быстрым шагом коридор, строго обратился к сидевшей за невысокой стойкой дежурной медсестре.

– В ближайшие полчаса, кто-то покидал больничное отделение?

– Нет… – испугавшись сурового лица Сергея Михайловича, тихо ответила девушка. После чего, извиняющимся голосом добавила. – …Вообще-то, я отлучалась в ординаторскую, минут на пять. Чай заварить.

Случилось непредвиденное. «Необычный» больной исчез.

Тем временем, Василий Иванович благополучно миновав все медицинские и охранные посты, беспрепятственно вышел на открытый воздух. Ну, не лежала его душа к этому странному учреждению. В сознании Угрюмова стойко закрепилось ощущение, будто бы он, словно подопытный кролик, вовлечён в некий дикий и изощренный эксперимент.

Поставьте себя, на место Василия Ивановича. Представьте, что на а протяжении всего дня в вашу палату приходят какие-то подозрительные типы и задают вам идиотские вопросы. Причём все они настойчиво пытались убедить вас в несуществующих фактах; нарочито навязывая вам чужую жизнь. В палату вдруг пропускают женщину, искусно загримированную под вашу покойную супругу. А после, ещё и пугают милицией. Ко всему прочему, вам колют какие-то подозрительные лекарства и в изобилии пичкали непонятными таблетками. Ну, и самое главное, вы лежите в отдельной палате, словно министр или, на крайний случай, директор завода. Подобные факты, по разумению Угрюмова, могли говорить лишь об одном, данный эксперимент пытаются сохранить в строжайшей тайне.

Подозрения Василия Ивановича постепенно переросли во всеохватный страх. Когда ж Угрюмов не поддался на разного рода провокации, Василию Ивановичу начало казаться, что его, как отработанный материал, как результат неудачного эксперимента, обязательно умертвят. Причём, в самую ближайшую ночь. Иначе почему, в течение нынешнего дня они были с ним так нарочито вежливы и так слащаво-обходительны, а к вечеру, будто о нём и вовсе забыли. Наверняка готовят яд или ещё, какую хрень.

«Им со мной, конечно же, проще… Бомжа никто не хватиться. Никто не начнёт его искать. «Вкатят» в вену быстродействующий препарат, а после сожгут в крематории. Вот и нет Василия Ивановича. Нет Угрюмова, и никогда не было. Кто это? Мы впервые о нём слышим!»

Добравшись до ближайшей мусорной площадке, Василий Иваныч привычно покопался в одном из баков. Он быстро откопал в груде дерьма, довольно сносную одежонку, да пару хлебных огрызков. Тут же, прямо у бака, Угрюмов скинул с себя полосатую, стиранную-перестиранную больничную пижаму, снял с головы бинты и переоделся в найденные «обновки».

Ему стоило поторопиться. Не поспей Угрюмов на последний пассажирский транспорт, его пешая прогулка до вокзала обещала быть чересчур долгой. Потому Угрюмов, чуть ли не бежал к троллейбусной остановке.

Это там, возле вокзала, у Василия Ивановича имелся небольшой тайник, куда он прятал зимнюю одежду и небольшой запас пропитания. Там же его поджидала и заветная «четвертушка» самогона, припасённая им на чёрный день. И этот самый день, для Угрюмова, похоже, уже наступил.

«Подумаешь, башка разбита… Да мне её и без того, регулярно пробивают. Если не менты, то кто-то из своих, из бродяг.… И ничего, пока ещё жив…»

* * *

Такси, в котором мчались по городу два друга, два бывших сослуживцев: Чернышев и Громов – успело миновать мост через реку.

– Эх, Витька… – Юрий Александрович, сидевший рядом с водителем, обернулся к своему товарищу. – …Говоришь: жизнь моя удалась. А сам-то, наверняка, и не представляешь каким, потом и каторжным трудом далось мне это самое счастье. По молодости только и мечтал вырваться из этого, Богом проклятого Союза. Засыпая, кажется, только и мечтал о свободной, беспечной жизни на берегу лазурного моря, где круглый год лето. И лишь пожив «за бугром» понял, что настоящая жизнь только здесь и была. Там, я чужак. И, вообще, никто. Ни друзей, ни близких. А чтоб вот так, как мы сейчас в гаражах запросто посидеть с мужиками, и думать не смей. Знал бы, как хотелось иногда волком взвыть. А если быть до конца откровенным, то сволочная там, дружище, житуха. Какая-то не настоящая, искусственная, силиконовая. Уж точно, не для русского мужика. Сотню раз пожалел о том, что уехал.

– Да, брось ты, Юрка… – махнул рукой Чернышев. – …Когда за пазухой бумажник битком набитый долларами, все мы Родину любим. У нас ведь кто значится в списке первых патриотов? Правильно: политики, бандиты, бизнесмены и прочее ворьё. В общем, те, у кого куры денег не клюют. «Люди добрые, пожалейте меня, несчастного, ведь я всё делал для вас, для России…»

Подумаешь, пожил немного на чужбине. Зато теперь, как «белый человек». Кабы не то ранение, возможно, и я рванул вместе с тобой. Хочешь, не хочешь, а задумаешься: какого чёрта, полез тогда на рожон. Отсиделись бы в кустах, пока бандиты границу переходили. Пять минут позора, а взамен нормальная жизнь. Дай Бог, повторить свою судьбу, ни за что бы, ни открыл огонь по тем нарушителям. И ты ещё говоришь мне: дескать, житуха у тебя была сволочная. Хоть бы на годик залез в мою шкуру. Сразу понял бы, чья жизнь полное дерьмо. Не то, чтоб семью обеспечить, себя бы хоть как-то прокормить.