– Так может… – начал было снова Горецкий, но осекся под ее непримиримо-суровым взглядом.
– И сейчас мне работать нужно! Ты же тоже по делам спешил? – Наташа демонстративно извлекла из дамской сумки мобильный телефон.
– Ну, хоть чашечку кофе могу тут выпить? – не захотел без боя сдаваться Лех.
– Сейчас Свете скажу, будет тебе кофе! – с телефоном в руке Наташа вышла из кабинета, прикрыв за собой дверь.
Подполковник приподнялся, снял пальто и небрежно бросил его на спинку дивана. Достал из бокового кармана пиджака прозрачный полиэтиленовый пакетик с застежкой, вынул из него микрофон-жучок размером со спичечную головку и, нагнувшись, прикрепил шпиона-насекомого под столешницей стоящего рядом журнального столика. Затем спокойно уселся на прежнее место, невозмутимо поглядывая на дверь. С чашечкой дымящего кофе на круглом подносике в кабинет, расплываясь в улыбке, вошла продавщица Света и аккуратно пристроила угощение на инкрустированной поверхности столика:
– С корицей, без сахара, как вы любите, Алексей Олегович.
– Спасибо, Света, – поблагодарил ее Лех.
– Может, еще чего-то желаете? – откровенно кокетливо взглянула на него продавщица.
– Да нет, спасибо, – суховато отказался подполковник.
– Так да или нет? – продолжила кокетничать Света.
– Да нет, означает, что нет, – еще более сухо произнес Горецкий, беря в руку источающую восточный аромат чашечку.
– Как скажете, – зазывно покачивая бедрами, кокетка поплыла к выходу. Лех сопроводил ее длинным оценивающим мужским взглядом и непроизвольно сглотнул слюну. На миг обернувшись, Света успела перехватить его откровенно похотливое выражение глаз и, скрывшись за дверью, торжествующе усмехнулась.
***
Наша точка.
Да, я тоже уже давно привык ее так называть, хотя вообще-то она не наша, а Егорыча. В эту на первый взгляд заштатную харчевню в полуподвальном помещении трехэтажного кирпичного здания, с немудреным названием «777» и не претендующей на изысканность обстановкой, меня впервые завел вечерней порой именно он, лет двенадцать тому назад. И чем, по правде говоря, по началу несколько удивил. Полковник на солидной должности мог позволить себе отужинать и в более «крутом» заведении. Но как оказалось, житейская мудрость Егорыча и в этом не подвела. Готовили здесь по домашнему сытно и вкусно. И что немаловажно, помимо общего зала имелся небольшой, но уютный отдельный кабинетик с обеденным столом на шесть посадочных мест. Как я потом понял, закрепленный хозяином заведения Арамом – усатым и говорливым пожилым армянином, персонально за Егорычем. В благодарность за спасение жизни сына, уж не знаю, при каких обстоятельствах.
Егорыч в одноцветной форменной рубашке без погон и галстука сосредоточенно и нетерпеливо наблюдал, как суетящийся молодой официант расставлял на столе тарелки с яствами.
– Ты бы тоже разоблачился, а то ненароком заляпаешь модный пиджачок, – между делом бросил генерал сидящему напротив Горецкому.
Тот послушно встал, потянув за рукава, снял с себя двубортный темно-синий пиджак и пристроил его на стоящей в углу рогатой деревянной вешалке, уже принявшей на себя груз его казисто-скромного черного драпового пальто и сверкающего звездами генеральского обмундирования.
Официант, закончив сервировать стол, как солдат-новобранец застыл навытяжку в ожидании дальнейших указаний.
Егорыч оглядел выставку блюд.
– Под такую закуску грех не пригубить… Ты как, Леша?
– Я вообще-то за рулем. Но грамм пятьдесят для аппетита могу себе позволить.
– А я могу и поболее. Кобра довезет.
– Верный хранитель тела… – хмыкнул подполковник.
– Верный… Во всем мире есть, пожалуй, только два человека, которым я могу верить. Это ты и он. Вот только жаль, что вы недолюбливаете друг друга, – в голосе генерала прозвучало искреннее сожаление.
– Ну, для любви есть более привлекательные субъекты, чем Кобра, – иронично изогнул левую бровь Лех.
– Кому как… Беленькую будем?
– Да, лучше водку.
Егорыч повернулся к официанту:
– Сообрази-ка нам, молодец, грамм триста Абсолюта.
Официант, подобострастно опустив подбородок, скрылся за дверью кабинета. Егорыч плотоядным взором окинул закуски.
– А, ждать мочи нет! Давай приступим к трапезе, – генерал положил себе на тарелку тонкие кружки колбасы, бекона и протянул блюдо с мясным ассорти Горецкому. – Будешь?
– Нет, – отрицательно повел головой тот и потянулся к порезанной ломтями фаршированной щуке.
– Ну да, ну да… – понимающе кивнул Егорыч, накладывая себе куски копченого мяса. – А я, уж извини, буду. Материалы то успел поглядеть?
– Да, видел видео. На первый взгляд похоже на маг-цзал в сочетании с бесконтактным боем.
– Тебе виднее. Как-никак это ты у нас непревзойденный мастер единоборств.
– Но тут, судя по всему, не обошлось и без секретных монастырских тантрических практик. Спецназовцы Папы мальчиками для бития не были, но уделали их в одну минуту.
– Во-о-от! – с набитым ртом промычал Егорыч.
– Слушай, можно же просто нагрянуть в этот монастырь и реквизировать запасы чая.
– Вариант напрашивался, но отвергнут… – генерал умолк, пристально наблюдая, как подошедший официант ставит на стол наполненный прозрачной жидкостью графинчик и собирается налить ее в стопки. – Доставил горючее, боец, и свободен. Разлить и сами можем.
Подождав, когда за работником общепита закроется дверь, Егорыч поднял и рассмотрел на просвет сосуд.
– А ведь недолил, жучара… Не больше 280 грамм… – генерал перехватил графин поудобнее и налил водку в стопки. – А отвергнут потому, что большой группой, еще и с оружием, туда не пробраться и не десантироваться – это особо охраняемая территория суверенного Китая. Да и запаса большого чая там быть не может. А Папа хочет иметь его постоянно… Так что придется играть по их правилам.
– Каким?
– Выставить трех бойцов. Внести залог один цзинь золота, полкило по-нашему.
– За всех?
– За каждого.
– Однако… – покачал головой Лех. – А как насчет оружия?
– На выбор претендентов: мечи или голые руки. Сражение до полного уничтожения противников.
– Это обязательное условие? – спросил подполковник, разрезая рыбу столовым ножом.
– Да. Если побеждают претенденты, то есть остается в живых хотя бы один, приз на выбор: или триста грамм чая единоразово, или по девяносто грамм чая в год на протяжении двенадцати лет или три золотые статуэтки Будды, каждая весом десять цзинь.