Долгая дорога к тебе

– Привет! – сухо сказала я и быстро её обняла. – Как тут дела?

– Да всё стабильно плохо, как всегда. Тебе с чего начать? Или ты меня сначала посвятишь в свои тайны? – с хитринкой в глазах спросила она.

– О чём ты? – переспросила я и отвернулась, чтобы взять халат из шкафа. Ну и заодно спрятать румянец на щеке от подруги.

– Платон Анатольевич здесь себя очень вольготно чувствовал. Хозяин – барин, не иначе. Хотела спросить, может я чего не знаю? Вся больница гудит как улей, что моя красотка, Аня, это та, что кремень во всех ипостасях, сначала оперирует, будучи вся в засосах, а потом уезжает с новым доктором, в ночи растворяясь. И неделю отсутствует на работе, а этот докторишка, что новенький который, с антибиотиками к ней то и дело шастает. Весьма прозаично всё, не находишь?

Я молча одевала халат и смотрела в окно.

– Ань, мы же близкие люди. Ты крёстная моих детей. Мне страшно от твоего молчания – с тревогой в голосе сказала Таня.

– Я люблю его. Так случилось – сказала, как отрезала, я.

В кабинете воцарилась тишина. Я включила кофе – машину и поставила две чашки на стол.

– Тебе с сахаром? – привычно спросила я.

– Ты же знаешь, я всегда на диете. Только два кусочка – смеясь, сказала подруга. Она подошла ко мне и поцеловала в щёку.

– Я комментировать не буду, но предупреждаю. Если этот голубоглазый чем обидит, я его в реанимацию без пропускного билета в миг определю. К себе на коечку. А «дыхательную» трубку знаешь куда засуну?

– Почему так воинственно? Ты его совсем не знаешь! – начала я его оправдывать.

– Чуйка у меня, на поганцев. И здесь она не зря сработала. Тебе жить, тебе его любить. А я рядом постою, покараулю – ответила она и выпив свою чашку кофе, выскочила в коридор. Пора было начинать рутинную работу.

Планёрка, обходы, документы, коллеги и их проблемы – свалились на меня как снежный ком. Недельное отсутствие на работе дало о себе знать. Со всех щелей, как тараканы, шли сплошные «негативы». Я старалась работать как робот. Быстро, и желательно качественно. Но какая – то смутная, тягучая до тошноты тревога никак не хотела отступать, и беспокоила меня. Платон в моём кабинете в течении дня так и не появился. Да, мы виделись на совещании, да, здоровались в коридоре. Но прийти ко мне и побеспокоиться о моём здоровье, всё-таки было ему бы надо. Я встала с кресла, провела пальцем по столешнице, вспоминая особо «жаркие» моменты наших с ним встреч. И почему – то хотелось плакать. «Это последствие препаратов, которые во мне. Ангина была тяжёлая» – успокаивала я себя, и всё равно продолжала тревожиться. Вечером, так и не дождавшись своего доктора, я, выйдя в заснеженный двор больничного городка, уныло побрела домой.

Погуляв с Мишкой, я помыла посуду, и села за стол, чтобы повертеть свой молчаливый телефон в руках. Зная, что есть определённые правила этикета, я не собиралась ему писать. «Девочки никогда не навязываются. Мальчик должен первый начать прерванный диалог» – пело мне моё воспитание. Я тряхнула головой. Была, не была. Напишу. Открыв телефон, аккуратно вошла в страницу телеграмм. Нашла его номер, и трясущимися руками набила текст: «Привет! Мы сегодня не виделись толком. С тобой всё в порядке?». Отправила его и села как приклеенная ждать ответа. А он – не пришёл. Сообщение было прочитано, а ответа – не было. Вот тебе и привет…

Сев на кровать и обняв Мишку, я горько заплакала.

III.

Утром, едва прозвенел будильник, я схватила телефон. На дисплее высветилось сообщение от Платона. Сердце забилось часто, и я, нащупав очки на тумбочке и одев их, открыла телеграмм. «Всё хорошо, не переживай. Сегодня ко мне на работу приезжала моя бывшая жена, со своим адвокатом. Мы подписывали документы о разводе. Квартиру пытается «отжать». Придётся помотаться по судам. С таким настроением, не хотел к тебе идти. Завтра заскочу обязательно. Целую». Я села на кровать, снова обняла Мишку, и опять заплакала. «Аня, а тебе не кажется, что это паранойя?» – спросил мой привычный внутренний голос. Я снова тряхнула головой. «Это любовь, дура!» – сказала я ей и вытерев слёзы, пошла умываться и чистить зубы.

Прибежав на работу и наскоро переодевшись, я перебирала бумаги на столе, искала самое важное – то, что уже давно «просрочено». Но поиски прервались стуком в дверь:

– Анна Викторовна, можно? – спросила медицинская сестра хирургического корпуса, Виолетта Никитична, просовывая голову в дверной проём моего кабинета.

– Входите, конечно – попросила я и улыбнулась. В кабинет зашла легендарная личность. Сколько себя помню в медицине, я всегда наблюдала за её работой. Лет ей было столько, сколько она про себя говорила, то есть – восемнадцать. Но цвет её волос – ярко каштановый, и нарисованные неумело карандашом брови, которые не знали рук визажиста говорили о том, что ей скорее всего девяносто. Но женщина она была боевая, и все, даже я, когда работали с ней, держали спину прямо. Человек умел быть прямолинейным и что самое главное для нашей профессии – являлся профессионалом высшей пробы. Поэтому она бессменно руководила операционным столом и учила молодых и неопытных «не профукать момент». Как это делается мы не знали, но при ней, этого никогда не делали.

– Чем обязана, Виолетта Никитична? – спросила я, когда за ней закрылась дверь и её далеко не маленькое тело втиснулось в стул для посетителей.

– Спросить тебя хочу, ты красный карандаш далеко убрала? Он пригодится скоро – сказала она и многозначительно посмотрела на мой плакат, где я рисую свои победы над смертью. Я начала волноваться.

– Есть предпосылки, и чего собственно я не знаю в своём королевстве? – дрогнувшим голосом спросила я.

– Судя по слухам и твоему виду, всё ты знаешь, Анна Викторовна. Адюльтер на рабочем месте себе устроила, хотя с детства тебя знаю, и наблюдаю, между прочим, и никогда не замечала, чтобы ты дурой то была – сказала она и её нарисованная бровь поползла вверх. Я стояла как столб. А что ей сказать? Со стыда только сгореть, да и дело с концом.

– Не волнуйся так, детка. Я очень старая и опытная. Четыре раза замужем была, что такое секс не по наслышке знаю. И сама, далеко не ангел. А уж мужиков у меня было, помимо официальной бумаги о замужестве, это по пальцам не пересчитать. Мы же в медицине работаем, поэтому нам некогда на стороне искать кого – то. Как только более или менее приличный самец попадётся, мы его быстренько в кроватку ложем. Это нормально. Когда нам норму и гигиену соблюдать, каноны этикета блюсти? Некогда. Вот мы и спасаем жизни, а потом грешим по ночам, а иногда и по утрам. Я не затем пришла. Вот что сказать хочу. Ты у меня всегда номер один была. Я тебе руку на шве «ставила», стелить «операционное поле» учила. И ты мне как дочь. В операционной – ты бог, каких уже не делают. Очереди стоят огромные, чтобы у Тихомировой под наркозом полежать. И репутация твоя – твоя гордость. Вон – начмед уже. А девки – начмеды – это редкость. И главным врачом будешь, не сомневайся. А раз ты богом в темечко поцелованная была, при рождении, то его же и не гневи – сказала она и замолчала, глядя в пол.

– Шанс есть, после этой лекции, которую вы мне прочитали, что я наконец пойму, что вы хотите этим мне сказать? – спросила я, начиная нервничать.

– Да говорю же, старая я. Забыла уже, зачем собственно начала этот длиннющий разговор. А! Вспомнила. Красный карандаш найди, скоро понадобиться.

– Да с чего вы взяли?

– Платон Анатольевич, с кем ты личное время проводишь, оперировать совсем не умеет. Я тебе сегодня на обходе живот пациентки покажу, и ты побежишь переделывать там всё. За него. Вот потому и пришла. Он самостоятельно оперирует вовсю, и осложнений после него просто масса. И на операциях ведёт себя кошмарно. Короче – он мне не нравиться. Давай, думай об этом – сказала она и встала со стула.

– Я услышала, Виолетта Никитична – сказала я, стоя перед ней как солдат, вытянув спину. Она молча подошла, обняла меня по-матерински и поцеловала в щёку.

– Все мы бабы дуры, вечно не тех выбираем. Но глаза на правду не закрывай, пожалеешь потом. По своему опыту знаю. Вот был у меня однажды докторишка красивый. Реаниматологом работал у меня в бригаде. Ох как я тогда второму мужу рога понаставила. А уж как понатыкал меня тот реаниматолог, это отдельная, так сказать интимная история. Эротику можно снять, по моему сюжету. Ну так вот, кувыркаемся мы однажды на кроватке, которая для этого не предназначена была, и казус случился, весьма не вовремя. Датчики тогда были не к монитору прикручены, а к сигналкам, которые повсюду натыканы были, на той кроватке. Ну а мы в страсти, нам некогда башкой было думать. И насигналили мы тогда так, что всю больницу на уши поставили. И представь себе картину. Я значит ногами вверх, он значит попой вниз. Процесс так сказать значимый, даже очень. А тут наш дружный коллектив, который по датчикам звуковым определил, что помирает в реанимации пациент, побежал спасать. А тут мы, красиво так «пыхтим». Жестоко прервали «танец любви», наорали на нас и главному врачу нажаловались, по утрянке.

– И как же вы выкрутились? – смеясь от души сказала я, пока мы шли в хирургический корпус, чтобы забрать пациента на повторную плановую операцию, о которой пеклась моя Виолетта Никитична.

– Я? Да велика честь выкручиваться ещё. В грош я не ставила мужиков этих. Так, расходный материал. Я же красавицей была, и когда с той кроватки встала, под дружные аплодисменты коллектива, потом столько друзей нашла, не в сказке сказать, ни пером описать…Толпами бегали за мной, чтобы я хоть разок взглянула в их сторону. Нет, ну я глядела конечно, периодически…

Я уже смеялась так, что не могла остановиться. Встала к стене и до икоты и слёз поэмоционировала. Когда закончила, спросила снова:

– Чем дело закончилось, с кроваткой этой?

– Так главный врач закон выдал, в виде приказа. И в нём написал: «Во время ночного дежурства, медицинский и не медицинский персонал половой жизнью заниматься не имеет право. Исполнение приказа оставляю за собой».

Я сложилась пополам и выдала трель похлеще соловья. Когда истерика прошла, мы вошли в отделение. Я вытирала на ходу слёзы, и пребывала в прекрасном настроении ровно до той поры, пока не подошла к пациенту, которого оперировал Платон. Одёрнув одеяло и открыв повязку, я сжала челюсть. «Шов рваный, на краях с признаками инфицированной ткани. Запах гнилостного характера. Живот твёрдый, пальпируется гематома приблизительно десять сантиметров» – писала я в своей голове протокол, который позже переписывала в историю болезни.

– Виолетта Никитична, давайте-ка срочно на повтор – скомандовала я.

– А я что говорила? Только как? Он температуру дал. Тридцать девять. Свернётся, кровушка то – причитала она, семеня рядом.

– Под мою ответственность.

– А, ну если под твою. Но выводы то сделала правильные?

– Не сомневайтесь, и бегом в операционную. Бригаду мою соберите, прошу вас.

– Всё сделаю, Анна Викторовна, не сомневайтесь.

Глава № 4

I.

– Может быть, я сейчас не в голосе, и меня перестали слышать коллеги? Или к совести и разумению я вашему не достучался всё – таки? – орал на нас главный врач. Мы, всей операционной бригадой сидели у него в кабинете с низко опущенными головами и мечтали о своей скорейшей смерти. Потому что терпеть стыд, не было никакой возможности.